— О-о, это уже выглядит весьма странно, — услышал я слова капитана, и он с любопытством посмотрел на меня, прежде чем солдаты сомкнулись вокруг нас и отвели обратно в трюм; вот когда я пожалел, что не тому проломил голову в том памятный день на дороге в Плимут.
— Итак, — сказал сэр Джаспер, когда дверь нашей тюрьмы за нами захлопнулась, — дела у нас, кажется, складываются неважно.
— Во многом благодаря вам, сэр, — холодно заметил я.
— Что ты имеешь в виду? — быстро спросил он.
— Вы забыли, что я знаю латынь, и поэтому понимаю немного по-испански, — ответил я. — Меня просто удивляет, какую несусветную чушь вы наплели этим «донам»!
— Мастер Клефан, ты прав, — покорно согласился он, — и я приношу свои извинения; но я решил именно таким образом показать этим мерзавцам, что мы их ни капельки не боимся!
— Как? — воскликнули мы в один голос.
— А вот так, друзья мои: я подслушал кое-какие их разговоры между собой и, зная язык немного лучше, чем мой юный друг, только что так справедливо упрекнувший меня, понял одно: нас всех собираются казнить, причем каким-то странным способом, суть которого я, сколько ни прислушивался, так и не уяснил; по крайней мере, хоть не повесят, и за то спасибо! Знаете, я сочинил пару куплетов, сам того не желая; моя муза, оказывается, в прекрасной форме, жаль только, что скоро ей придет конец!
Он продолжал болтать, то и дело прочищая нос и посмеиваясь чему-то про себя, тогда как остальные сидели в молчании, охваченные ужасом, пытаясь отыскать путь к спасению, — по крайней мере, такова была моя реакция на сообщение сэра Джаспера, ибо мне очень не нравилась внешность капитана «Сан-Фернандо», а тем более священника.
— Боже, спаси нас всех! — пробормотал наконец мастер Трелони.
— Боюсь, только Он может это сделать, — сказал сэр Джаспер, — а что касается твоего последнего слова, то оно и вовсе лишнее, так как, по моему мнению, мы или все спасемся, или все отправимся в рай, поскольку эти испанские дьяволы не признают полумер!
— Мастер Роджерс, сэр, — спросил один из матросов, — не можете ли вы сказать, каким способом нас убьют, если это случится?
— Не знаю, парень, не знаю; но боюсь, священник приложил к этому руку.
— Тогда да смилуется над нами Господь, — сказал моряк, — потому что мой брат погиб от их рук в Испании, а одному из тех, кто сидел с ним в тюрьме, удалось бежать, и — о Джим, бедный Джим!
Рыдания, вырвавшиеся из его груди, прервали фразу, но нам нетрудно было домыслить все остальное: ведь в те дни именем Святой Инквизиции пугали капризных детей и у многих сильных мужчин при этом имени мороз пробирал по коже.
Долгое время мы сидели молча, каждый погруженный в собственные мысли, и тогда сэр Джаспер, который ни при каких обстоятельствах не в состоянии был удержать язык за зубами, неожиданно хрипло засмеялся.
— Печальная у нас компания, джентльмены, — сказал он. — Клянусь честью, мы еще не покойники и, слава Богу, нам не заткнули рты; так что же мешает нам грянуть веселую песню и показать этим испанцам, что мы мужчины, да к тому же англичане! Прошу прощения, мастер Клефан, — добавил он, низко поклонившись мне при свете тусклого фонаря, раскачивавшегося на проволоке; затем довольно мелодичным голосом громко затянул:
— Скажи мне, приятель, и дай ответ:
в чем сила британца, открой мне секрет?
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Мы все хором подхватили так, что задрожали переборки нашей тюрьмы:
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Сэр Джаспер продолжал:
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
в чем вера британца, открой мне секрет?
— А верит он в Бога, в свой меч, в свой закон,
и в друга надежного верует он!
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
кто враг у британца, открой мне секрет?
— Шотландец, француз и турецкий ага,
но нету испанца коварней врага!
— Мы просим у вас прощения за этот куплет, мастер Клефан!
— Пустяки! — возразил я. — В нем очень просто заменить, например, британца на шотландца, а шотландца, скажем, на католика — и тогда все будет в порядке!
— Отличный ответ, клянусь честью! — засмеялся сэр Джаспер. — Но хор у нас, ребята, получился отменный: он заставит расшевелиться это унылое преподобие, монаха, тощего, как сушеная треска!
— Теперь напоследок, приятель, ответь,
за что же британец готов умереть?
— Готов он за честь, за Отчизну свою
и за королеву погибнуть в бою!
— Веселее, джентльмены, больше жизни! — кричал сэр Джаспер, и хор нестройно, конечно, но зато от души и так громогласно, как только позволяли здоровенные легкие в крепкие глотки, — снова подхватил:
— Готов он за честь, за Отчизну свою
И за королеву погибнуть в бою!
Не успели мы закончить, как дверь распахнулась, и на пороге появился испанский капитан в сопровождении джентльмена в черном.
— Вы слишком шумите, сердито сказал капитан, обращаясь к сэру Джасперу
— Клянусь честью, в я того же мнения! — возразил маленький кавалер.
— Позвольте мне посоветовать вам, сеньор. приступить лучше к молитвам!
— Согласен с вами, сеньор капитан «с молитвам и славословию; только, если позволите, в обратном порядке: сначала воспоем славу, а потом уж займемся и молитвами!
— Английская собака! — процедил сквозь зубы испанский капитан, но высокий мужчина в черном остановил его.
— Они мужественные люди, — сказал он. — Клянусь Пречистой Девой, хотел бы я иметь хотя бы тысячу таких в моем походе на Гвиану: в заметьте, капитан Гамбоа, я возражаю против намерений поступить с ними так. как собираетесь вы и отец Мигель. Это постыдно и бесчеловечно!
— В таком случае выразите свой протест святому отцу и послушайте, что он вам скажет, дон Гомес, — грубо ответил капитан, скривив в неприятной усмешке свои тонкие губы. — Или вы предпочтете, чтобы я это сделал за вас?
— Нет-нет, — поспешно возразил мужчина в черном, заметно побледнев, и я с первого взгляда понял, какой смертельный страх испытывает он к тощему монаху с лицом, похожим на череп, и с проницательными черными глазами, пылающими точно угли.
— Запомните, — сказал капитан Гамбоа, — если вы не прекратите шуметь, я прикажу залить вашу клетку водой и утоплю всех певчих птиц, посмевших чирикать на моем судне без позволения!
— Надеюсь, вода не будет так дурно пахнуть, как все на вашем судне? — крикнул ему вдогонку сэр Джаспер, когда дверь за обоими захлопнулась,
— Несчастный человек, — добавил он по-английски. — Он ничего не смыслит в музыке! Что ж, так оно и должно быть: судя по его лицу, лучшая мелодия для него — визг тупой пилы, вгрызающейся в дубовый пень! А по мне, так хорошая история ничуть не хуже веселого куплета; вот послушайте-ка одну для разнообразия!
Он всячески пытался приободрить нас, наш вечно не унывающий сэр Джаспер, отвлекая от печальных мыслей о страшной участи, ожидающей пленников испанской инквизиции, ибо у нас не было ни малейшей надежды на спасение.
Так мы провели два долгих дня в полутемной, грязной и зловонной дыре, пытаясь изо всех сил сохранить бодрость духа и крепость тела, питаясь скудной пищей, которую наш тюремщик приносил нам дважды в день. Всякий раз, когда он открывал дверь в нашу темницу, с палубы до нас доносились стук молотков, топот ног, скрип и громыхание каких-то тяжелых предметов, перетаскиваемых с места на место, но, когда мы спрашивали у него о значении всего этого, он только гнусно хихикал и предлагал потерпеть, поскольку вскоре мы и без него все узнаем.
Утром на третий день после гибели» Морской феи «, едва успев покончить с завтраком, состоявшим из кружки воды и черствого сухаря, мы услыхали у двери своей тюрьмы шум шагов, бряцание оружия и скрежет отпираемых замков. Дверь распахнулась, и нам было приказано выходить по одному, причем каждому тут же стягивали тонким линьком локти за спиной, оставляя кисти рук свободными. Отряд солдат, вооруженных алебардами, ожидал окончания этой процедуры, после чего нас вывели на палубу; на лицах наших конвоиров я заметил угрюмое и замкнутое выражение как у людей, находящихся не в ладу со своей совестью, и опять с тревогой и любопытством подумал о том, каким же способом нас собираются казнить.
