Всадник тем временем спешился и, стоя рядом с конем, невозмутимо вытирал шпагу о куртку бандита, которому я проломил череп рукояткой пистолета.
— Клянусь королевой Бесс, — сказал он, внимательно приглядываясь ко мне, — чертовски ловкий удар! Затылок у парня стал совсем плоским, как доска!
— Нужда научила, — буркнул я в ответ.
— Вы шотландец, судя по выговору?
— Совершенно верно.
— Что ж, мастер шотландец, неплохо сработано, очень неплохо! Три мертвеца на королевской проезжей дороге, и ни единой царапины у нас!
— А где испанец? — спросил я, оглядываясь по сторонам.
— Эге! — присвистнул он. — Так вот из какой породы этот чернявый пес! Я бы его прикончил, да только он улепетнул в лес, точно заяц. Но откуда вы знаете его, сэр?
Я объяснил, каким образом натолкнулся на бандитов, и он внимательно меня выслушал, время от времени кивая головой.
— Так-так, — сказал он. — Тщательно подготовленный заговор, но благодаря вам, сэр, неудавшийся; а теперь попрошу вас не упоминать больше о случившемся и помочь мне похоронить этих несчастных забияк!
— Минутку, сэр, — возразил я, — но у того вон рыжего негодяя моя шпага и несколько крон, которые он заработал буквально за мой счет!
Незнакомец опять внимательно посмотрел на меня, недоумевая, как отнестись к моим словам, и мне пришлось рассказать ему часть моих приключений, пока мы с помощью ножа Билла Гоблинса и заостренного кола осуществляли траурный обряд погребения.
— Так-так, — снова проговорил незнакомец. — Я слышал, как тот рыжий парень назвал вас пиратом. Клянусь собственной головой, вы точно кошка — всегда падаете на четыре лапы! Вам просто на роду написано быть моряком. Куда вы направляетесь сейчас?
— Я еду в Плимут, — ответил я.
— Тогда будем придерживаться одного курса, — сказал он. — Вы с успехом замените моего доброго Генри Дедлайтса, который, готов побожиться, до сих пор проклинает на чем свет стоит свою захромавшую лошадь! Но как ваше имя?
— Джереми Клефан, — представился я, — но некоторые зовут меня просто Коротышкой.
Незнакомец от души расхохотался.
— Неплохое имя! — сказал он. — Тем более что маленький рост не мешает вам совершать большие дела. Ну что ж, как говорится, око за око — позвольте представиться и мне. Меня зовут Фрэнсис Дрейк, я солдат и моряк, а также верный слуга нашей славной королевы Елизаветы, да хранит Господь ее за это! Кстати, неплохая рифма получилась! — И он почтительно приподнял свою шляпу.
Я вздрогнул, услыхав, что человек, которому мне довелось оказать услугу, был не кем» иным, как знаменитым английским моряком, чье имя было известно даже в Керктауне, и я понял, почему испанец назвал его «Божьей карой» и почему эти люди, католики, подкупленные Испанией, устроили на него засаду. И тем не менее, глядя на него, я видел перед собой как раз такого человека, каким я представлял себе великого Дрейка. Он бы немного ниже среднего роста, но великолепно сложен, с широкой грудью и крепкими конечностями, с короткой и мощной шеей, с гордой осанкой и легкой походкой чуть-чуть вразвалку, свидетельствовавшей о долгих годах, проведенных на море. Каштановые волосы его и бородка были коротко подстрижены, и на живом, энергичном лице сверкали два серых глаза, зоркие и проницательные, точно у коршуна. Что касается остального, то у него была манера быстро разговаривать и поразительное умение расположить к себе человека с первого взгляда; во всяком случае, так произошло со мной, иначе я не стал бы с ним откровенничать о своих делах.
На нем был камзол красновато-коричневого цвета со шнуровкой на груди, гофрированное крахмальное жабо и золотая цепь на шее, а плащ его по причине знойного дня был туго свернут и приторочен сзади к седлу. Таким я увидел сэра Фрэнсиса Дрейка в последнюю неделю августа тысяча пятьсот восемьдесят пятого года.
Мы отправились в путь не мешкая, пустив лошадей быстрой рысью, ибо до Плимута оставалось еще добрых миль тридцать, а день уже клонился к вечеру. Мой новый знакомый пребывал в отличном расположении духа, успешно избежав предательской засады убийц: он смеялся, шутил и рассказывал мне истории о морских сражениях и героических делах в далеких незнакомых странах, пока я не поклялся себе, что никогда до сих пор не встречал еще лучшего попутчика. В конце концов я признался ему в этом, и он в ответ рассмеялся еще веселее.
— Ах, мастер Клефан, — сказал он, — я чувствую себя, как мальчишка-школьник на каникулах: ведь скоро меня ждут новые заботы и хлопоты, вот почему я наслаждаюсь каждой свободной минутой, пока могу!
— Опасаетесь новых покушений на вашу жизнь? — поинтересовался я.
— Нет-нет, речь вовсе не о том в городе Плимуте мне ничто не угрожает. Но через две недели я отправляюсь в плавание в Вест-Индию, а дел еще осталось невпроворот, потому что я рассчитываю на два десятка судов и надеюсь с Божьей помощью померяться силами в честной борьбе с кораблями-сокровищницами Его Святейшего Величества короля Испании.
— Аминь, — сказал я, и он снова рассмеялся.
— Что у вас за дела в Плимуте? — спросил он некоторое время спустя.
— Я должен встретить «Королевскую гончую» и Саймона Гризейла.
— А потом?
— А что потом, я не знаю.
— В таком случае, — сказал он, — почему бы вам не отправиться со мной? На одном из судов команда еще не укомплектована, и я могу обещать вам чудесное путешествие, а в конце его, возможно, и полный карман золота, если дела пойдут успешно. Храброе сердце и добрый клинок — вот что нам нужно, мастер Клефан, а у вас есть и то и другое; итак, что скажете?
Я немного подумал, прежде чем ответить; хоть я никогда и не мечтал о подобных вещах, но, с другой стороны, не видел и причины, почему бы мне не принять предложение.
В Англии у меня не было никаких перспектив, кроме возможности попасть в тюрьму, если наши пути с Недом Солткомбом снова скрестятся, а здесь меня ожидало приключение как раз в моем вкусе, с реальной надеждой разбогатеть в случае удачи; однако я, подобно только что оперившемуся птенцу, не решающемуся вылететь из гнезда, все еще колебался.
— Я должен посоветоваться с Саймоном Гризейлом, — смущенно проговорил я. — У него могут быть какие-нибудь другие планы.
— Послушайте-ка, мой хитрый шотландец, — сказал сэр Фрэнсис. — Этот ваш Гризейл — долговязый малый с постным лицом и косящим глазом?
— Верно. Вы его знаете?
— Знаю ли я Саймона? Да он самый отчаянный морской пес из всех, кто только ступал на палубный настил, хотя он и наполовину солдат; года два тому назад мы вместе с ним огибали мыс Горн. Можете не сомневаться, мастер Клефан, он клюнет на приманку, как девонская форель на мясную муху! Итак, повторяю: что вы скажете о моем предложении?
— Если Саймон отправится с вами, то я согласен, — ответил я.
— Браво! — воскликнул он. — Решение — достойное мужчины и шотландца, которому в драке нет равного под солнцем; а теперь давайте-ка прибавим парусов, иначе до утра не доберемся до Плимута!
Больше мы с ним почти ни о чем не разговаривали и, пришпорив лошадей, добрались до морского порта после наступления темноты; он даже слушать не захотел, когда я попытался распрощаться с ним, но заставил меня разделить с ним ужин — и весьма шикарный к тому же, ведь, как я вскоре убедился, имя сэра Фрэнсиса Дрейка творило буквально чудеса в Плимуте, и ничто здесь не было для него слишком хорошим. Тем не менее он при случае мог смириться и с неудобствами наподобие непривычной верховой езды и, более того, умел даже находить в этом удовольствие.
Если я считал Лейт оживленным местом, то теперь эта мысль вызывала во мне смех, ибо Плимут был настолько переполнен суетой и суматохой, как куриное яйцо — белком: с утра до ночи здесь не прекращалось движение между судами и берегом, не смолкали конское ржание, перестук молотков и громкие крики людей, грузивших на суда разнообразные припасы и порох. В воздухе носились дым и чад от костров и кузнечных горнов и резкий терпкий запах разогретой смолы. В заливе разместилась целая флотилия — дюжина больших военных кораблей и вдвое большее число мелких торговых судов и галер, а что касается лодок и ялов, то бесчисленное количество их бороздило гладкую водную поверхность уютной бухты, на берегу которой раскинулся старый приморский город, своеобразный и неповторимый, изумительно живописный и дружелюбный, чьи улицы постоянно были переполнены моряками — крепкими, загорелыми, веселыми парнями, шумными и задиристыми, целыми днями распевавшими свои матросские песни — да уж, если на то пошло, и по ночам тоже, — и я нисколько не сомневался, что любой из них готов был пройти сквозь огонь и воду, лишь бы услужить сэру Фрэнсису.
