Это высказывание Натальи Николаевны имеет, несо­мненно, большое значение для ее характеристики.

«...Как это ни странно,— пишет Б. Мейлах в статье о пи­сьмах Н. Н. Пушкиной,— до сих пор не только читателями, но и литературоведами облик Натальи Николаевны воспри­нимался чаще всего вне эволюции ее характера, интересов, чувств». Жизнь в Петербурге, общение с друзьями поэта, и, наконец, влияние самого Пушкина не могли не сказаться на духовном облике Натальи Николаевны. И молодая женщи­на 22 лет уже далеко не та девушка-полуребенок, которую впервые встретил Пушкин на балу у танцмейстера Иогеля...

И в этом письме от 12 ноября Наталья Николаевна жела­ет брату добиться успеха у графини Чернышевой. Подтру­нивая над ним, она намекает, что Чернышева может выйти и за небогатого Дмитрия Николаевича, если он сумеет ей понравиться...

На основании фамильной переписки можно сделать вы­вод, что Дмитрий Николаевич был человек добрый, но сла­бохарактерный, временами вспыльчивый и упрямый. Его отношения с сестрами были дружескими и родственными, но упрямство брата часто их раздражало. Тон писем Ната­льи Николаевны диктуется, видимо, вышеуказанными свой­ствами его характера.

В письмах всех Гончаровых часто упоминается некий Ав­густ Иванович Мюнтель. Это человек, несомненно, близко стоящий к семье, однако отношение к нему двойственное: если сестры постоянно подшучивают над ним, то братья, Наталья Ивановна и Николай Афанасьевич относятся к не­му очень внимательно, по крайней мере в письмах, которые он может прочитать. Братья и сестры часто с ним перепи­сываются. Августу Ивановичу дарят дорогую верховую ло­шадь. Он, судя по письмам сестер, ездит на охоту на их ло­шадях. Наталья Ивановна в письмах к Дмитрию Николаеви­чу постоянно просит передать привет Августу Ивановичу. 6 июля 1834 года она пишет: «Привет Августу Ивановичу, до­волен ли ты своим булгалтерам ?»

Но для простого бухгалтера внимание, оказываемое Гон­чаровыми Мюнтелю, слишком велико. И вот недавно нами было обнаружено письмо, проливающее свет на эту загадоч­ную личность. В одном из писем Ивана Николаевича из Царского Села к старшему брату мы читаем:

«...До сих пор у меня нет его (Сергея Николаевича) адреса и я не знаю, как пе­реслать ему письмо Ав. Ив. Позволив себе распечатать по­слание, чтобы узнать московские новости, так как у этого господина всегда имеется куча новостей, я там между про­чим узнал, что знаменитый отпрыск с госпожой своей ма­терью обосновался в имении Ильицино» (одно из поместий Гончаровых).

Зная, что Мюнтеля нет на Заводе, Иван Николаевич пи­шет о нем совсем в других тонах.

На основании этого письма можно было предположить, что Август Иванович Мюнтель был незаконным сыном Афанасия Николаевича, вероятно, от гувернантки-немки. Это предположение полностью подтвердилось. В Музее А. С. Пушкина в Москве имеется копия с портрета неизвест­ного лица. На обороте этого небольшого акварельного портрета надпись: «Дедушки Дмитрия Николаевича дядька немец Август Иванович». На нем изображен щегольски оде­тый молодой человек, очень похожий на Афанасия Никола­евича. Но кто он такой, до сих пор не было известно. Обна­руженные нами письма Гончаровых помогли атрибутировать портрет.

Очевидно, Август Иванович воспитывался вместе с брать­ями и сестрами Гончаровыми (отсюда их хорошее знание не­мецкого языка). Становится понятным и его положение в се­мье: не будучи юридически признанным сыном А. Н. Гончаро­ва, он, по-видимому, своим отцом был поставлен в такие усло­вия, что семья вынуждена была считаться с его фактическим родством. И не случайно в одном из писем Александра Николаевна иронически прибавляет дворянскую частицу «von» к его фамилии. Но если старшие члены семьи ведут себя по от­ношению к Августу Ивановичу сдержанно и любезно, то этого нельзя сказать о сестрах. Они постоянно над ним смеются. Наталья Николаевна его, несомненно, не любит, называет мерзким, пошлым дураком и охотно принимает участие «по старой привычке Августа дурачить» в шутках своих сестер.

Письма Натальи Николаевны за 1835—1836 годы свиде­тельствуют о значительном ухудшении денежных дел. На­дежды Пушкина на получение крупной суммы за «Пугачева» не оправдались, и все, что было выручено, пошло на покры­тие неотложной части долгов. Взяв на себя управление от­цовским имением, он к тому же должен был погашать задол­женность по этому имению, а также выплачивать родите­лям, брату и сестре их долю доходов. Лев Сергеевич (брат поэта) без­рассудно сорил деньгами, и Пушкину приходилось покры­вать и его долги. Н. И. Павлищев, муж Ольги Сергеевны, также требовал увеличения выплаты ей содержания. В кон­це концов Пушкин вынужден был отказаться от своей доли доходов в пользу сестры. И, наконец, семья самого поэта увеличилась — у Натальи Николаевны родились уже трое де­тей. Будучи связан службой в Петербурге, он не мог занима­ться чисто литературным трудом, который приносил ему необходимые средства на содержание семьи. К 1835 году у Пушкина было 60 тысяч долгу.

Все эти причины снова привели его к мысли уехать на 3—4 года в деревню, где бы он мог без помех заниматься твор­ческой работой.

14 июля 1835 года Пушкин писал Наталье Ивановне:

«... Мы живем теперь на даче, на Черной речке, а отселе думаем ехать в деревню и даже на несколько лет: того требу­ют обстоятельства». Очевидно, это решение об отъезде в деревню было принято и мужем и женой совместно. В своих воспоминаниях о последних днях жизни Пушкина его секун­дант К. К. Данзас (лицейский товарищ) писал, что Наталья Николаевна предла­гала мужу уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга. И не нежелание жены, как писала об этом сестра поэта, а бо­лее важные причины принудили Пушкина отказаться от этого намерения.

Памятуя о своей первой неудачной попытке получить от­ставку, Пушкин решил просить отпуск на несколько лет. Од­нако и на это последовал отказ Николая I. Поэту было пред­ложено 10 ООО рублей и отпуск на 6 месяцев. Пушкин, конеч­но, не мог принять этих денег. Отказавшись от них, он по­просил у казначейства займа в 30 ООО рублей с удержанием их в течение соответствующего периода из его жалованья. На это последовало «высочайшее» согласие. Таким обра­зом, Пушкин связал себя на несколько лет службой в столице. Теперь поэту надо было доставать деньги на покрытие второй половины его долгов. Взяв отпуск на 4 месяца, он уезжает в Михайловское работать.

Ухудшились также и дела семьи Гончаровых. Дед Афанасий Николаевич, не желая заниматься управлением полот­няных и бумажных фабрик, еще в 1804 году сдал их в аренду калужскому купцу Усачеву. Но через 15 лет Усачев стал неак­куратно выплачивать договоренную сумму и вскоре оказал­ся должным Гончарову свыше 100 тысяч рублей. Переза­ключив договор на аренду только бумажных фабрик, Афана­сий Николаевич включил в него и долг Усачева, а также взял у него в счет долга паровую машину, поставленную Уса­чевым на гончаровской бумажной фабрике. Но и по новому арендному договору Усачев платил неаккуратно, и Гончарову пришлось отказаться от заключенного с Усачевым конт­ракта. Однако ловкий делец Усачев не растерялся и, чтобы избавиться от долгов Гончарову, объявил себя банкротом и выдал заемные письма на крупные суммы своему зятю и ти­тулярному советнику Губаренкову. Так начался нескончае­мый судебный процесс, который еще более расстроил де­нежные дела Гончаровых.

Одновременно с этим у Гончаровых была тяжба и с ка­лужским духовенством, на землях которого с разрешения Петра I в свое время были построены полотняные заводы. (Об этом процессе пишет брату Екатерина Николаевна в письме от 4 октября 1835 г.)

Молодой, неопытный в делах и, по-видимому, недоста­точно инициативный, Дмитрий Николаевич, получив «в на­следство» полуторамиллионный долг и все эти бесконеч­ные и дорогостоящие процессы, делал много неправильных шагов. Наталья Ивановна не преминула однажды «подпус­тить шпильку» своему старшему сыну: «Если бы Афанасий Абрамович (прадед, основатель Полотняного Завода) был так любезен и явился бы тебе во сне, чтобы наставить тебя как надо управлять, ты, я полагаю, не был бы этим огорчен».