Но тут боги, к которым он до сих пор взывал совершенно тщетно, кажется, решили снизойти до горя молодого человека. На Гжегоша упала чья-то тень.

Он поднял голову и увидел, что на него с интересом взирает прелюбопытнейшая личность. Менее всего Гжегош ожидал увидеть нечто подобное в такой глуши. Олдвин был одет с изысканностью, которая сделала бы честь и королевскому дворцу. В руке он держал маленький хлыстик с костяной рукояткой. За поясом, там, где все нормальные люди носят кинжал, у него торчали восковые таблички для заметок.

– Кажется, ты в некотором жизненном затруднении! – произнес Олдвин, рассматривая Гжегоша.

Молодой человек в ответ двинул бровями и покривил рот. Ему показалось, что этот богатый, благополучный бездельник попросту издевается над ним. А давать кому бы то ни было пищу для насмешек Гжегош не собирался. В той ситуации, в которой он оказался, любой ответ поставил бы его в глупое положение. И потому Гжегош попросту промолчал.

Олдвин хмыкнул.

– Кажется, ты считаешь меня невежливым, но, с моей точки зрения, куда более невежливо было бы пройти мимо и сделать вид, будто не замечаешь собрата в затруднительном положении.

Гжегош наконец снизошел до разговора:

– Кажется, ты назвал меня «собратом»? Спешу развеять заблуждение! Я вовсе не собрат какому-то богачу, у которого всех забот – запылившиеся сапоги!

– Кстати, о запылившихся сапогах, – невозмутимо произнес Олдвин. – Мне позарез нужен кто-то, кто чистил бы мои сапоги. Куда ты направляешься, мой юный друг? Только не пытайся говорить мне, будто ты местный житель! Ты совершенно на них не похож. Твое лицо носит отпечаток страдания, в то время как лица окружающих представляют собою как бы некие стертые подушечки, лишь ожидающие, когда кто-нибудь милосердно нанесет на них отпечаток…

– Я голоден, – сказал Гжегош. – Я не стану говорить с тобой на голодное брюхо.

– Превосходно! – вскричал Олдвин. – Дело пошло! На такой ответ я и рассчитывал.

Очень скоро он уже сидел рядом с Гжегошем и угощал его запасами из своей походной сумки – преимущественно то были сладости и фрукты, а также сыр, отвратительный на вкус, с комочками плесени. По словам Олдвина, это был очень дорогой сорт, пользующийся популярностью в некоторых странах. «Даже в Аквилонии небольшой кусок такого сыра стоит целое состояние!»

– По-моему, это сущая гадость, – отозвался Гжегош, поглощая «страшно дорогой сорт» с устрашающей быстротой.

– Итак, – сказал Олдвин, когда с трапезой было покончено, – тебе нужен кто-то, кто будет давать тебе еду, а мне необходим человек, который будет чистить сапоги, выслушивать мои жалобы и выполнять тысячу моих никчемных распоряжений. Без такого человека я чувствую себя неполноценным.

– Тебе нужен слуга, – подытожил Гжегош.

– Ты весьма догадлив. Я хочу сказать – догадлив для неотесанного мужлана, – заявил Олдвин.

– Оскорбления обязательны? – поинтересовался Гжегош. – Учти, теперь я сыт и могу передумать.

Он не ожидал, что его угроза произведет такой эффект: Олдвин испугался.

– Я разве оскорбил тебя? – вопросил он с видом искреннего раскаяния. – Прости, я не знал, что правда может быть оскорбительна.

Поразмыслив, Гжегош пришел к выводу, что бритунский аристократ прав.

Они ударили по рукам… В их соглашение входили: еда, питье и место в караване для Гжегоша – в обмен па «тысячи мелких услуг».

Как ни странно, они поладили. Разговаривали они немного, в основном все беседы сводились к длинным монологам Олдвина. Аристократ скучал и, скуки ради, описывал в своих заметках все, что встречал на пути. Он оказался довольно наблюдательным, а его слог отличался язвительностью. Вечерами Олдвин читал Гжегошу свои заметки – эта часть вечера молодому человеку нравилась, потому что он слушал и ел. Затем они с Олдвином менялись местами: Олдвин вкушал заслуженную трапезу, а Гжегош должен был изобретать все новые и новые комплименты. Ибо хвалить написанное хозяином было одной из главных обязанностей слуги. Хвалить искренне и разнообразно.

Иногда Олдвин обижался. «Что значит – «все понравилось»? – кричал он, в гневе отбрасывая от себя недоеденный кусок ветчины. – Это общие слова! Мне нужна конкретика! Назови те места, которые вызвали твое наибольшее восхищение!»

«Ну-у… – озадаченно тянул Гжегош. – Очень живо получился диалог между погонщиком верблюдов и толстым купчиком, едущим верхом на осле».

«Да? – Олдвин ревниво щурился и глядел на своего «критика» с подозрением. – Правда? А как насчет описания рассыпавшейся посулы, которая выпала из порванного мешка? Как она катилась, подпрыгивая, а за ней под аккомпанемент проклятий, скакали слуги и сам торговец? Разве это не смешно?»

«Очень выразительно».

Наконец, удовлетворенный, Олдвин оставлял Гжегоша в покое, доедал свою ветчину и остаток вечера ковырял в зубах.

Гжегош только диву давался – как это Олдвину удавалось замечать столько любопытного и забавного там, где сам Гжегош, да и прочие путешественники, не видели ничего, кроме повседневной скуки.

Наконец они прибыли в Зингару. Возле Мессантии Олдвин расстался со своим слугой. Он обнял Гжегоша и немного прослезился.

– Ты скрасил мне долгие колокола пути, – сказал бритунец. – Ты вырос в истинного ценителя художественного слова. Я расстаюсь с тобой с легким сердцем. Я спокоен за твое будущее. Отныне никто и ничто не испортит твоего вкуса.

Ни денег, ни припасов бритунец, впрочем, своему бывшему слуге не дал. Гжегош не был в обиде – подобная плата их договором не предусматривалась. Что ж! Каждый получил, что хотел: Олдвин – попутчика, Гжегош – возможность добраться до Моря Запада.

Он хотел войти в Мессантию и начать расспросы там, но немного перепутал дороги и в конце концов очутился неподалеку от городка под названием Илнот.

Поднявшись на вершину холма, Гжегош мог уже видеть море. Он не знал, где сейчас находится Ксана, – попросту не мог этого знать, – но не сомневался в том, что близко. И скоро он отыщет ее. Правда, он уже давно не слышал того зловещего хохота, который сопровождал его поиски в самом начале, но у Гжегоша имелась другая «путеводная звезда»: сердце неизменно подсказывало ему, что он нa правильном пути.

Неожиданно за спиной Гжегоша раздался приглушенный смешок. Молодой человек обернулся и увидел, что на склоне холма стоят трое и внимательно разглядывают его.

Эти трое очень не понравились Гжегошу. Судя по всему, они были из Зингары, одетые с крикливой роскошью, с золотыми серьгами в ушах, с крупными перстнями на грязных пальцах.

Гжегош догадывался, как выглядит в их глазах. Юный франтик с завивающимися волосами. Бритунец подарил своему слуге «приличную одежду», и сейчас Гжегош был похож на богатенького бездельника: в тунике из тонкой шерсти, с изящными пряжками на плечах, в коротком темно-синем плаще с бронзовой застежкой в виде сплетенных ладоней.

– Что вам угодно, господа? – спросил Гжегош, незаметно опуская руку под пояс. Он нащупал нож и быстро сунул его в рукав туники, прижав ладонью.

Трое зингарцев дружно расхохотались. Один из них передразнил Гжегоша: «Что вам угодно, господа?» Остальные так и покатились со смеху.

Потом они стали серьезны.

– У тебя есть деньги?

– Клянусь, ничего ценного! – сказал Гжегош.

– А если ты лжешь? – с угрозой в голосе поинтересовался старший из грабителей. У него был перебит нос, и оттого он говорил несколько гнусаво.

– Но я не лгу, – ответил Гжегош спокойно. – Самая ценная вещь из всех, что при мне, – вот эта пряжка, но и она медная. Мой господин, который подарил ее мне на прощание, человек довольно скупой. Если не сказать – очень скупой… Впрочем, у него щедрая душа.

– Что это значит? – прищурился другой грабитель.

– Это значит, что он охотно делился со мной сокровищами своей души, – ответил Гжегош. – Но вот что касается всего остального, и прежде всего денег, – здесь его сердце было заперто на замок.