Диспетчер, подивившись резвости ремонтников, связался с отделом снабжения и попросил обеспечить, исходя из наличия. Гидропресс с усилием в две тысячи тонн, введенный в строй, мог разом разрешить целый клубок проблем.

Хахин, напевшись, храпел в бендежке, как сточенное сверло, не подозревая, что времена переменились и дремать нельзя. В кабинете у предпрофкома тоже поставили дисплей единой системы автоматизации управления и зеленый луч с ходу выписал на экране информацию о том, что в кузнечном цехе на участке ремонта отмечен случай потребления алкоголя слесарями, требуется вмешательство общественности и оргвыводы, согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1985 года…

Насчет вмешательства и оргвыводов предпрофкома не возражал, но пережидал, пока все утрясется само собой. Он боялся скандала, Перевязьев мог затаскать по судам, завязать склоку с оглаской. Что подумают люди? Дескать, в кузнице бардак и руководство профсоюза «мышей ловит»… До пенсии председателю профкома оставалось два с небольшим месяца, которые он хотел доработать спокойно. Дело в конце концов само собой решится: против робота с манипулятором Перевязьеву с Хахиным не устоять. Сбегут. Председатель был на стороне робота, но это было его личное дело.

Утром, опохмелившись, Перевязьев пожевал мускатный орех, освежил рот валерьянкой и побежал в суд с жалобой на ущемление прав и рукоприкладство. Заседания еще не начались, в приемной сидели истцы с ответчиками по бракоразводу и мелкие хулиганы.

Перевязьев сделал постное лицо, поджидая судью на лестнице. Встретил первым и проводил до кабинета, о здоровье справился и пожелал всего наилучшего, В последний момент сунул судье листок с жалобой, составленной умело и кратко, без исправлений и подтирок. После сел под дверью ждать, как преданная собачка, уверенный в исходе дела. Остались кое-какие формальности.

— Гражданин Перевязкин! — позвала секретарь судьи, выглянув из кабинета. — По какому адресу проживает ответчик? Куда вызов направлять?

Перевязьев молчал, соображая. Где проживает оператор, он не знал, поторопился. Признаться в непростительной оплошности не хотелось.

— Место жительства установить не удалось, — таинственно зашептал Перевязьев секретарю, намекая на отягчающие обстоятельства.

Судья скорбно вздохнул, доставая из шкафа чистую папку. Дело №… Бродяжничество он не одобрял, хотя и не считал себя специалистом в этом виде правонарушений.

— Возраст ответчика?

Вопрос опять загнал Перевязьева в тупик. «Пить надо меньше!» — сказал бы Хахин. Сколько лет очкарику? Новый, кажись, с ПТУ…

— Семнадцать исполнилось! — уверенно сказал Перевязьев, довершая ошибку, а с ней и дело.

— Несовершеннолетний?! — изумился судья. Впервые в его практике великовозрастный истец прибежал в суд искать защиту от мальчишки. — Вы не ошиблись насчет оскорбления? Ответчик взял вас за ворот и вытолкал из цеха? Трудно поверить, извините…

Перевязьев мялся, не решаясь добавить оператору годов до дееспособности. И слепому ясно, что парень хиловат, хотя и вооружен по последнему слову техники.

— Обратитесь, гражданин, в комиссию по делам несовершеннолетних при райисполкоме! — посоветовал судья, вернув жалобу. Глаза у Перевязьева были красные, нос припух. «Неужели нетрезвый?» — судья почувствовал себя человеком, которого хотели вовлечь в нехорошее дело.

Комиссию пришлось поискать. Она располагалась в цокольном этаже жилого дома, в скучном тихом переулке, вдали от соблазнов. Тут не было даже хлебного магазина, не говоря уже о винном отделе или пивном ларьке, до ближайшего ресторана надо было ехать на автобусе, с пересадкой, что под силу не каждому юнцу. Во дворах скрипели качели, малышня копошилась в песочке, ребята постарше чинно прогуливались в сквере и слушали музыку. Близость строгой комиссии, видимо, действовала на них положительно. Чтобы не быть дурным примером, Перевязьев забыл на время о пиве и съел мимоходом сливочное мороженое. Но оно ему было не на пользу, потому что стоило почти столько же, сколько кружка «Жигулевского», бочкового, и лежало в животе льдинкой, нагоняя сонливость. Наверное, его надо лизать помаленьку языком, а не глотать разом, как рюмку водки…

В комиссии Перевязьев торчал два часа в очереди с малолетками, собранными из разных школ и ЖЭКов. Половина из них, как оказалось, не хотела учиться в школе и просилась на работу. Другая половина, поработав неделю-две, пришла к выводу, что самое подходящее для них — все же учиться. На предмет воспитания Перевязьев отнял у рыжего пацана сигарету и закурил. Посоветовал соплякам, отбившимся от рук:

— Главное, ребятки, слушать маму — она плохого не посоветует!

— Гы-ы, — недоверчиво смеялся рыжий с наколкой на руке, — моя мамка сбежала от меня с хахалем! К морю… Я один в полуторке. Балдеж! В картишки играешь, дядя?

Несовершеннолетние глядели на Перевязьева снисходительно, наперед зная, что играть он не станет, а будет читать нотации или побежит ябедничать в инспекцию. Но Перевязьев отговаривать не стал, играть тоже, ему было не до того.

— Вы поиграйте, а я пойду, лады? Работа ждет! Мне некогда…

Он открыл дверь комиссии и по праву старшинства шагнул за порог.

В комиссии кроме прочих заседал помощник прокурора. Такого представительства Перевязьев не ожидал, рассчитывая на пенсионеров-общественников, на которых можно при случае надавить авторитетом производства. Комиссия выглядела гораздо солидней суда, охотно выслушала Перевязьева, но решительно встала на сторону молодого оператора, пригрозив оштрафовать Перевязьева:

— Как вам не стыдно? Взрослый человек конфликтуете с юной сменой! Вместо того, чтобы помочь… создать условия… позаботиться. Мы требуем от вас почасового расписания занятости ребенка на производстве и на отдыхе…

— Поглядели бы вы, граждане, на этого ребеночка! — взвыл Перевязьев, отступая к порогу.

— И поглядим! — пригрозили в комиссии. — Придем с обследованием…

Обратно в цех Перевязьев крался черным ходом, между вагонами со стальной катанкой и листами. Не хотел встречаться с оператором. Тот был занят делом — снимал с помощью манипулятора кулису пресса и на Перевязьева внимания не обратил. Зла он не держал. Робот тоже. Вчерашнее отложилось в ячейках его памяти, но не отразилось на работе. Мстить и злорадствовать робот не умел, ничего такого в него не заложили конструкторы. А когда Перевязьев взял молоток и подкрался к роботу сзади, размахнулся, робот повернулся к нему, безгрешно мигая индикаторами и не думая плохого. Перевязьев швырнул молоток себе под ноги и чуть не заплакал, вспомнив безнадзорных малолеток в комиссии.

— Не бойся, не убью, — сказал он, — сирота, небось?

Малец непонимающе моргал.

— Мамка с хахалем сбежала, к морю? Где проживаешь, судья спрашивает?

Робот тоже слушал и искал в своей богатой памяти новые термины, не производственного назначения: ответчик… истец… И не нашел. Поэтому выдал программное:

— Я — робот, универсальный, блок защиты, стабилитрон… тиратрон, резисторы…

Перевязьев почувствовал жажду и отпил из горлышка «Жигулевского».

— Заткнись! Горе луковое… Не об тебе речь!

Чтобы не свихнуть мозги от тиратронной премудрости, Перевязьев перешел на понятное каждому живому человеку:

— У меня семья, дурья твоя голова, дети! Как они теперь проживут? Без куска… Нет, меня нельзя уволить! Надо воспитывать. Сопьюсь, что тогда? Какая польза государству?

Оператор пожал плечами. У него была программа на будущее, у Перевязьева программы не было, не было за душой ничего, кроме долгов: задолжал на качестве, недодал на количестве, перебрал по прогулам и нарушениям дисциплины. Робот вернулся к прессу и по команде оператора, поднатужившись, снял кулису, удивив Перевязьева силой. Тот тоже был силен…

— А ну дай поборемся! — предложил он роботу, засучивая рукава. — Кто сильней? Решим честно… Слабый пусть уходит! Без обиды…

Выяснить не удалось.