– Стойте, стойте! Я…

– Не запомнишь. Знаю. Я загнул странички. Хотя, я думаю, у тебя будет время прочесть это целиком, и не раз. Еще наизусть выучишь.

Я не стала его разубеждать. Я вообще девочка вежливая. Я смолчала, даже когда он пожелал мне спокойной ночи и приятных снов.

Когда он наконец вышел, я заглянула в ванную комнату. Мочевой пузырь разрывался. Наверно, я в самом деле проспала больше суток.

Умывшись, я проверила карманы. Мне не оставили ничего. Вместе с сотовым исчезли и паспорт, и деньги, и ключи, и даже сигареты с зажигалкой. Я вернулась в комнату и стала раздеваться.

Меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают. Поэтому я старалась вести себя испуганным мышонком. Быстро юркнула в кровать. И даже изобразила, будто честно читаю свою новую «библию».

Минут пятнадцать я скользила глазами по буквам, мало что понимая. Мне рассказали, что все сильные мира сего делятся на мелких деятелей времен Гомера и времен Шекспира. Призвали и меня не пищать мышиным голоском. Указали, что писателю должно не гнать чернуху, а тянуть читателей к светлому, доброму, вечному. А затем огорошили тем, что писатель из меня едва ли получится. Лучше всего писатели получаются из увечных. Из тех, у кого нет глаза, или ноги, а лучше и того и другого. А если при этом еще и горбатый и неуверенный в себе, совсем замечательно…

Несмотря на намеренную лихость заявлений, я ни разу не улыбнулась. Уж больно эти тезисы пересекались с нашим разговором со Степой. Я никак не могла понять, чего же он от меня хочет… и все же чувствовала, что в этом начинает проступать какая-то система.

Жуткая, пугающая система.

Мне опять было страшно. Очень страшно. До этой минуты я будто все еще верила, что со мной такого не может быть. Что это все какая-то дикая шутка, и сейчас мне скажут, что «Первый канал» благодарит меня за участие в шоу со скрытой камерой… Нет. Теперь я уже не могла верить в это даже на уровне сумасшедшей последней надежды.

Выключив свет, я лежала в темноте. Заснуть я не боялась. Мне было слишком страшно для этого.

Часа через два, очень осторожно я приподняла одеяло и выбралась из кровати. Семеня на цыпочках и не включая света, натянула на себя одежду.

Дверь я даже не стала проверять. Осторожно раздвинула шторы, но за ним была стена, стена, стена… На меня накатил ужас. Я поняла, что окна за шторами не окажется, оно заложено кирпичом и заштукатурено давным-давно…

Окно было. Просто не очень большое, куда уже карниза для штор.

Снаружи было совершенно темно.

Кусая губы и молясь, чтобы окно не было заперто наглухо… Поддалось. Но боже, как же скрипело…

Снаружи было так тихо, в окно тянула таким могильным холодом, что мне стало не по себе. Наверно, я пересмотрела слишком много фильмов, где перевозили преступника, которому ночью удалось улизнуть от конвоиров – но, к сожалению, прямо в поселке, где на ночь все превращаются в зомби…

Я быстро перелезла через подоконник. Повисла на руках, вытянулась в струнку – и разжала руки.

То ли от страха, то ли второй этаж был не так уж высоко, но я даже устояла на ногах. Спружинив, я встала, уже прикидывая, в какой стороне дорога…

– Далеко собралась, детка?

У меня чуть не разорвалось сердце.

Я шарахнулась прочь от голоса и налетела на спину. Обернувшись, я рассмотрела лишь темный силуэт. Большой. И, кажется, лысый.

– Душ в номере не работает? – предположил кабан. – Пошли…

Он шагнул ко мне, беря за плечо… На миг я оцепенела, а потом вспомнила, что надо делать. Очень четко. Я даже сначала шагнула назад, чтобы он сделал ко мне еще один шаг, разведя ноги… и тут же я подалась обратно к нему, выбросив вверх колено.

Изо всех сил. Я очень старалась.

Но я никогда прежде не била мужика по яйцам. Это меня подвело. Вышло неудачно, я не накрыла цель коленом, лишь задела.

Парень взревел, как недорезанная свинья. Он согнулся, но его рука не слетела с моего плеча, а только стиснула еще сильнее.

И, с чувством обозвав меня публичной девкой в одно слово, он от души метнул меня об стену. Я вскинула руки, защищая голову…

На этот раз я приходила в себя долго и странно, всплывая из черных глубин – к серебристой поверхности, рябившейся чужими голосами…

– Отрезали… – ныл один. – Взяли – и отрезали…

– Думай в следующий раз, прежде чем лезть за телефоном.

– Саша!.. Ты понимаешь, что ты говоришь?..

– Прекрасно. А ты? У тебя их еще девять, но может остаться меньше.

– Саша…

– Что – Саша? Мне как сказали, я таких и выбрал. Один для генерации идей, сообразительный. Второй – разочарованная креветка, которая хорошо разбирается в леммингах. Чтобы срезал острые углы и разбавлял нужным уровнем серости.

– Черенок розы, и мешок навоза под нее?..

– Ты сказал.

– А ты это сделал! – вдруг рявкнул нытик.

– Но ты же в самом деле научился гнать это фуфло унылого драйва? Вон как мощно пошло. Фонтан прямо.

– Ты же прекрасно понимаешь, что это из-за серии! Если бы не раскрученная игра, то…

– Ну не прибедняйся.

– Саша… Как же ты мог…

– Вот так и мог, Вася. Деньги-то на конвент откуда брать? Думаешь, их за красивые глаза дают? Нет. Он мне – деньги. Я ему – чем могу… К тому же вы, московские, что-то последнее время часто стали на нас бочки катить. Так что считай, я просто выбрал свой краешек поляны.

– Не смешно, Саша.

– Не смешно? Это потому, что ты еще, выходит, не до конца проникся, как имитировать это унылое говно оптом. Знаешь, что тебе мешает? Любовь к раннему Джексону. Возлюби позднего Джексона. А еще лучше – Уве. Уве «наше все» Бола. Он такой же тупой, как жизнь.

– Саша…

– Что – Саша?! Раньше ко мне подходят – дай денег, дай денег! Деньги нужны за то, деньги нужны за се! А я что? Нет денег. Извините, ребята, все лимиты уже исчерпаны… Как последний нищенка… А теперь могу хотя бы как Уве. С задумчивой совестью, но полными карманами. Дают мне, конечно, не наци, как ему, а революци. И не золотыми коронками, а скважной жидкостью. Но зато дают. На конвент хватит…

Бред еще клейко держал меня, наверно, поэтому мне захотелось возразить, что это не Джексон, и даже не Бол, а чистый Тарантино, с его фирменными прогонами пустопорожних диалогов минут на десять, а то и больше.

Но тут третий голос позвал есть, и голоса уплыли.

Я открыла глаза.

Свет лился из другой комнаты. Я лежала прямо на полу, на медвежьей шкуре, одетая в незнакомый халат.

Двигаться я могла. И очень четко понимала, что если и дальше будет Тарантино – спасибо, нет. Это уже без меня, мальчики.

Стараясь не шуметь, на четвереньках я обползла пятно света у входа, подбираясь к окну. На этот раз рама была беззвучная, этаж – первый, и я…

Я так и не вылезла.

Сколько я глядела в это окно?

Затем, уже почти не скрываясь, я прошла через комнату, чтобы выглянуть в другое.

Затем вообще вышла из дома – меня никто не останавливал, слова не сказали, – и обошла вокруг.

Должен же быть выход отсюда? Хотя бы один гребаный выход?!

Дом сборный. Совсем недавно возвели. Колонка с насосом… Сарайчик с дизелем… Все свежее, месяца не прошло.

Наверно, час я ходила вокруг дома, но никак не могла понять, с какой стороны мы сюда приехали. Я не заметила ни колеи, ни даже самой машины. Небольшой холм, а во все стороны, от горизонта до горизонта – болото, болото, болото…

Где я? По книжкам про войну я помнила, что Белоруссия славится своими болотами. Вроде бы.

А может, и далеко восточнее, между тайгой и тундрой… Если без сознания меня держали опять сутки или больше, я столько могла пропустить…

Вот только небо… Небо было серое, низкое, и какое-то чужое.

Может быть, я ходила бы так до вечера, и в голову уже начали лезть мысли о каком-нибудь портале, скрытом в погребе домика… когда далеко-далеко загрохотало.