Упокоив мертвяков, вернее просто спалив их магическим огнем, на той же поляне Рихард разбил лагерь. Моего мнения не спрашивали. А просто усадили на расстеленный у корней Дуба плащ, и отправились стреножить коней.

— А ты что сделала? — вкрадчиво спросил сиятельный дознаватель.

— Сидела!

— На чем?!

— На Дубе! — ну, подумаешь, дуб был не тот и не там.

— Ты издеваешься?! — грозно рыкнул маг. — Какого лешего ты оказалась на этой поляне?! Вот только ляпни мне еще одну глупость и я тебя…

— Стукнешь? — поинтересовалась я.

— Покусаю! — плотоядно ухмыльнулся этот не человек.

— Не — е, не надо! Меня уже сегодня покусать хотели! Жуть! До сих пор в дрожь бросает! — передернула я плечами.

— Ага, потому ты им меня предложила в качестве основного блюда?!

— А что?! Ты во — о-он какой большой, сильный, мускулистый! — пощупала я плечи мага. А еще грудь погладила. Широкая она у него. — И ноги у тебя сильные, длинные!

Рихард с каким‑то странным выражением на лице взирал на мои манипуляции с его телом. Сначала напрягся, а потом улыбнулся и расслабился.

— И мяса на тебе явно больше, чем на мне! Вот! — завершила я исследование нового продукта в рационе мертвяков. Они тоже кушать хотят!

— Какое мясо? — опешил герцог, всматриваясь в моё лицо.

— Какое — какое, свежее! — и я нежно погладила его по коленке, или выше коленки. В общем, где‑то там погладила. Рихард отчего‑то вздрогнул, но его ошалелый взгляд начал стремительно меняться на подозрительный.

— Та — а-ак…

— Ой, пойду я, водички попью! — я потрусила рысью в сторону журчащего недалеко от поляны ручья. — А то в горле как‑то пересохло!

— А ну, стоять! — и меня снова насильно усадили на колени. Вот непоследовательный мужчина, как же я буду стоять, если я уже сижу?! Да ещё и на чем‑то твердом. — Не елозь! И так несладко!

— Конечно, я ж говорила, надо было захватить с собой пару медовых крендельков!

— Хватит зубы мне заговаривать! — меня ощутимо тряхнули. — Как в лесу очутилась?!

— В кустики бегала!

— Не ври!

— Не вру! И сейчас надо! — уточнила я.

— Потерпишь!

— Ладушки, тебе же хуже!

— Кьярочка, ты почему мне ничего не говоришь?! Я тебя битый час разыскивал! Умертвий с кладбища поднял!

— Так это ты?! — взвизгнула я.

— Я! — самодовольно ответили мне. — Тебя, дуру, искали!

— Они меня сожрать хотели! — моему возмущению не было предела.

— Не драматизируй! Никто бы тебя не съел! Так, слегка пожевали бы и выплюнули. Кто ж отравиться‑то захочет? — ехидничал король сарказма и отец иронии.

— Ах, ты ж, гад! — я дернула его за косицу, в которую он собрал свои волосы.

— Змея!

— Кто, я?! — поразилась я нелестному эпитету.

— Ты — ты! И язык твой ядовитый! Язва!

— В каком месте он у меня ядовитый?

— Сейчас покажу!

— Да ты са… — договорить мне не дали. Показывали. Сначала меня подмяли под себя. Обхватили лицо ладонями. Горячими. Слегка шершавыми. Затем я ощутила прикосновение теплых губ ко лбу, к глазам, к моим щекам, скользнули по скуле и прижались к моим устам. Я почувствовала, как нижнюю губу осторожно обвели языком и нежно прикусили.

— Открой! Тебе понравиться, — его пальцы прошлись по припухшей коже. — Обещаю.

Я вздохнула, и его горячий язык проник внутрь. Он гладил мои волосы, плечи. Массировал затылок. Мои глаза закрылись. Тело расслабилось, пока…

— А почему мы носами не стукаемся?! — прервав поцелуй, спросила я. — У тебя ж такой огромный!

— Угу, но тебе в самый раз… — и меня снова пытались поцеловать.

— Нос, говорю, огромный, а с моим не столкнулся!

— Кьяра, демон тебя побери! Какой нос?! — и кто ему волосы распустил?! А они мягкие на ощупь. Что я вообще делаю? — Ты что прямо сейчас о моем носе хочешь поговорить?!

— Нет, — я стыдливо уткнулась ему в грудь. — Просто… мне просто, не знаю, как это сказать… страшно? Я помню как…

— Тихо, малыш! Я понимаю, — меня снова перевернули. Теперь я лежала на теле Рихарда, придерживаемая его руками. — Ты привыкнешь ко мне, к моим прикосновениям, и мы начнем сначала. Как будто ничего не было. Хорошо, маленькая?

— А это, то, что мы делали, обязательно? — с сомнением протянула я. — Может, я тебе не нужна?

— Ты мне нужна! Очень, — на мои плечи заботливо накинули плащ. — И то, что ты называешь 'это', я именую ласки. И они тоже нужны.

— Кому? Тебе?

— Да. И тебе тоже, просто ты пока этого не понимаешь. Но со временем поймешь, — мужчина слегка приподнялся и теперь полулежал, опираясь спиной о корни дерева. — Ты женщина, Кьярусик, а женщин нужно постоянно гладить, ласкать, баловать.

— Звучит так, словно мы кошки! — с досадой подытожила я.

— Да уж, ты точно, маленький боевой и своевольный котенок! — меня снова поцеловали, теперь в висок. — Шипим, коготки выпускаем, да, Кьярусик — Мяусик?

Я хотела возмутиться, но сложно, скажу я вам, это делать когда тебя опять целуют. В губы.

— Неправда! Я не такая! Я добрая, воспитанная, скромная, — увидев скептическое выражение на лице моей временной 'перинки', пришлось заткнуться. — А, ну ладно!

Я надула губы и отвернулась. Услышать такое от мамы, еще полбеды, но от едва знакомого мужика — да, что‑то надо со своим характером делать. Я горестно вздохнула. Знаю же, что ничего не получится — отцовский норов. Наверное, это единственное, что мне от него перепало.

— Мне нравится, малыш! Ты — забавная! Живая. Непосредственная, — меня ласково погладили по щеке. — Не меняйся. Ты сильна духом, и это меня в тебе привлекает.

Мои ладошки оказали в его руках, на них подышали, отогревая. Всё‑таки в предгорье в лесу довольно холодно.

— Но, ты же злишься! — удивилась я. — И кричишь. И взгляд у тебя становиться такой… жесткий.

— Злюсь. И я сам по себе жесткий, — согласились со мной, продолжая согревать своим дыханием мои руки. — Я бы даже сказал жестокий! Оттого меня и боятся. Устал я от этого. Ты для меня словно глоток свежего воздуха.

— Почему?

— Почему? Ну, ты же меня не боишься?

— Нет! — осторожно начала я. — Я опасаюсь… иногда.

— Вот. Страх в глазах окружающих тебя людей, знаешь ли, несколько напрягает! Хотя и удобен. Но с женщинами почему‑то хочется другого… — задумчиво протянули в ответ.

— Но можно же быть добрее, мягче? — тихо прошептала я. — Или нет?

— В моем мире — нет! Не выжить. Сила, которой я обладаю, накладывает на носителя свои обязательства, его подбородок потерся о мою макушку. — Не владея почти безграничной властью, их не соблюсти. А страх — это лёгкий путь к власти. В отличие от уважения.

— Грустно, — вздохнула я, кладя голову на его плечо.

— Как есть.

Мы молча смотрели на огонь, пляшущий в каменном круге. Костер трещал, стреляя искрами, что тухли, недолетая до нас. Тишина. Редко когда ухала сова. Кое — где в ночи, за чертой неяркого света, немногочисленные обитатели леса вели ночную жизнь. Но мне было не страшно. Даже так: мне было спокойно. Впервые за последнее время. Не нужно ничего решать, не нужно брать на себя ответственность. Всё решит он. Уже решил. В этом что‑то есть. Жаль, что доверять ему я по — прежнему не могу. Жестокий? Верю.

— Почему ты убил тех бедняг, если сам же их и призвал?!

— Потому. И что значит убил?! — удивились моему вопросу. — Они и так были мертвы!

— Ты — жестокий! И неблагодарный, — оценила я его поступки.

— Какой есть, другого не будет, — просветили меня. — А теперь всё же поведай, почему мне пришлось быть и жестоким, и неблагодарным сегодня по отношению к таким милым созданиям как умертвия?!

Меня в который раз за ночь усадили на колени лицом к нему.

— Я увидела её, Лесную деву!

Рихард вмиг помрачнел. Заложив мой локон за ухо, спросил:

— Опиши её!

— Я мало, что помню, но… — и я погрузилась в воспоминания подернутые дымкой сомнений.

Спустя некоторое время, изложив всё, что помнила, я не преминула воспользоваться случаем и узнать, кто же это была.