МОСКВА. «Зачем понадобилось Толстому напечатать в Times эту гадкую антипатриотичную статью, я не знаю, но я не вижу в этом ни самопожертвования, ни жертвы собой ради проявления вложенной в него, на пользу другим людям, силы. Тут одно из двух: либо заблуждение, либо преступление. И то и другое требует немедленного осуждения. Если Толстой как сын православной церкви не мог быть терпим за свою религиозную ересь, то он едва ли может быть терпим как русский гражданин и сын великого народа за свою политическую ересь. Мы переживаем смутное время, у нас идет разлад и брожение везде и всюду, но если эту смуту вносят в нашу жизнь не инородцы, а лучшие из русских сынов, убеленные сединой старцы, потомки знаменитых родов, что же тогда станут делать враги и пасынки России, разночинцы и интеллигентные босяки? Над этим вопросом не мешает призадуматься. Что-то ужасное творится в нашей русской жизни. Бедствием для нас является не война, а те ужасные годы мира, в которые мы окончательно развратились, ослабели физически и нравственно, опошлились и заметно поглупели. Нет, война – это не бедствие, это наше спасение, это то героическое средство, которое может встряхнуть от коря до вершины ныне ослабевший и отупевший организм. Знает Бог, что делает».
ПЕТЕРБУРГ. «В ночь на 2 июля, в 3 часа, скончался от паралича сердца на руках у жены известный писатель Антон Чехов, в Германии, в Баденвейлере. Певец хмурых людей, сумеречных настроений, больного волей человечества, Чехов сошел в могилу, оставив яркий след в русской литературе. Может быть, со времен Гоголя не было в русской литературе писателя, который подобным талантом изображал бы пошлость современного общества. Отсутствие сильных влечений, бурных страстей, более или менее ясных идеалов в жизни того поколения, которое впервые наблюдал Чехов, отразилось в его очерках и рассказах в серых тонах, вялых чувствах, неопределенных исканиях, бесцельных метаниях. Мелкие чувства, ежедневная пошлость, бессмысленность существования – таковы обычные свойства его персонажей. В первый период деятельности Чехова эта пошлость смешила его, но потом она все сильнее и сильнее начала угнетать его, давить своей огромной массой, безжизненностью, отсутствием радостных и отрадных перспектив. В этой обычной, мелкой, пошлой жизни исчезали высокие помыслы, мельчали и тратились на пустяки силы, появлялись хмурые люди, недовольные, ноющие, но бессильные стряхнуть себя опутывающую их пошлость».
«Правительственный вестник»[2]:
ПЕТЕРБУРГ. «Ее Величество Государыня Императрица Александра Федоровна разрешилась от бремени Сыном Наследником Цесаревичем и Великим Князем, нареченным при святой молитве Алексеем, 30 июля сего года в 1 час 15 мин. пополудни в Петергофе. Подписал министр Императорского Двора генерал-адъютант барон Фредерикс».
«Высочайший Манифест.
«Божиею Милостью Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем верным Нашим подданным:
В 30-й день сего июля Любезнейшая Супруга Наша, Государыня Императрица Александра Федоровна благополучно разрешилась от бремени рождением Нам Сына, нареченного АЛЕКСЕЕМ.
Приемля сие радостное событие, как знаменование благодати Божией на Нас и Империю Нашу изливаемой, возносим вместе с верными Нашими подданными горячие молитвы ко Всевышнему о благополучном возрастании и преуспеянии Нашего Первородного Сына, призываемого быть Наследником Богом врученной Нам Державы и великого Нашего служения.
Манифестом от 28 июня 1899 года призвали Мы Любезного Брата Нашего Великого Князя Михаила Александровича к наследованию Нам до рождения у Нас Сына. Отныне в силу основных Государственных Законов Империи Сыну Нашему Алексею принадлежит высокое звание и титул Брата Наследника Цесаревича со всеми сопряженными с ним правами.
Дан в Петергофе, в 30-й день июля в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвертое, Царствование же Нашего в десятое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
«НИКОЛАЙ».
МОСКВА. «Радостная весть о рождении Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича к вечеру сделалась известна всей Москве.
Газетные прибавления с известием этим брались нарасхват, читались с восторгом. На улицах, у киосков, на бульварах – толпа чтение телеграмм добровольцами-чтецами встречала радостными кликами «ура!»
На скачках публика потребовала исполнения гимна и покрыла его восторженным «ура!» Гимн был повторен три раза. Вечером в Сокольниках – на симфоническом концерте публика потребовала гимна, повторенного три раза при восторженном «ура!», такие же радостные патриотические манифестации происходили в театре «Эрмитаж» и в саду «Аквариум» – на открытой сцене».
ПЕТЕРБУРГ. «Сегодня, в третьем часу дня, Петербург пережил торжественную минуту. Вдруг началась пальба с Петропавловской крепости. Все, на улицах и в домах, стали с напряженным вниманием прислушиваться. Когда раздался первый выстрел, везде остановилась работа, все превратилось в миг ожидания: будет ли сто второй выстрел, раздался сто второй. Сын!.. Сын!.. – пронесся во многих местах радостный крик, многие перекрестились искренно, и столь же искренно много, много лиц просияло радостью. Священная торжественность этой минуты усиливается в представлении каждого русского еще тем, что кроме мирного салюта с Петропавловской крепости Порфирородного Младенца встречает боевой грохот орудий там, на Дальнем Востоке. И при зареве боевых огней, под гром пушек, под стоны страдальцев и умирающих русских героев-воинов, этот рождающийся первый Царский Сын дает созданной Им вокруг Своей колыбели радости святой смысл ободрения в скорби и надежды на конец ужасам!»<a name="read_n_3_back" href="#read_n_3" class="note">[3]</a>
Август:
МОСКВА. «Л.В. Собинов, «душка Собинов», признан больным и ему дана отсрочка на год. «Собинистки», конечно, такому обороту дел рады. Люди менее экспансивные и считающие, что самый крупный талант – прежде всего гражданин, а затем уже талант, немного смущены… Тенор слишком слаб, чтобы сражаться с оружием в руках, но он, наверное, найдет в себе достаточно силы, чтобы дать несколько концертов на увеличение средств Красного Креста, для облегчения участи раненых»…
МОСКВА. «Вчера открылось заседание комиссии по вопросу о русском правописании при Академии наук. Дебатировался вопрос о том, изменить ли русскую азбуку или оставить ее в прежнем виде. После продолжительных дебатов комиссия пришла к заключению изъять из русской азбуки «ять» и «ъ». Какой из звуков – «i» десятиричное или «и» восьмиричное – должен быть изъят, пока не решено».
