Сначала Ваня вспомнил, как он пил с друзьями. Потом как он ел. Потом… снова пил, братался, клялся и бил себя в грудь. Как в ответ пьяно клялись ему. Вспомнилось восхитительное чувство доверия, защищённости и единения.
«Ну и пусть, что через самогон…»
Потом…
«Эге…»
… потом припомнилась Оля. Ненасытная, страстная. Припомнилось ЧТО они вытворяли этой ночью.
Маляренко крепче сжал веки и покраснел.
«И вот так и так и, даже, вот эдак!»
Такого он не вытворял со студенческих времён! Становилось понятно, отчего и почему у него так болело всё тело.
А потом Иван припомнил РАЗГОВОР. Он открыл глаза. Рядом, безмятежно разметав в стороны руки и ноги, лежала Оля. И улыбалась.
— Я не сплю, Маляренко. Я уже давно не сплю. Мне так хорошо ещё никогда не было. Спасибо тебе. За всё. И за ночь. И за надежду.
Маляренко абсолютно точно вспомнил названную им цену. Дом. Муж — тот самый лось, который сейчас сидел на цепи у Шабельского. Врачебное сопровождение беременности и родов. Наблюдение за новорожденным. И никакого моря. Никаких лодок.
«А что. Не так уж и много…»
Женщина со стоном перевернулась на спину. Ночь и ей далась тяжело. Ольга подползла к тушке Маляренко и провела языком по его животу.
— Маляренко. Рассказывай мне, что я должна делать.
Голова женщины опустилась чуть ниже.
— Нет, шеф, никто не стукнет. Все свои. Все семейные. Да и парней своих мы ещё с вечера на тропе поставили. Как тебя увидел, так и отправил. И своего старшего и Николаича старшего. Тропа одна, так что…
Иван доел завтрак и отложил ложку. В ушах стоял умоляющий плач мальчишек, которых заставляли сажать на кол человека.
«Надо ковать, пока горячо»
— Ясно, мне нужен проводник до Бахчисарая. Хочу со Стасом пообщаться.
— Со Стасом?!
Игорь и Виталий выпучили глаза.
— Шеф, да тебя сходу в кандалы и к Степанову. А там…
Младший брат Изи, служивший у губернатора катом, очень подробно описал им и будущее Ивана и их собственное будущее, если они вдруг вздумают укрыть беглеца.
Маляренко прищурился и смерил жёстким взглядом Ермолаева.
— Не думаешь ли ты, ЛЕЙТЕНАНТ, что я не знаю что делаю?
В комнате установилась гробовая тишина. Ермолаев вздрогнул, встал, оправил помятую рубаху и отрапортовал.
— Никак нет!
Небо хмурилось. Ветер гнал низкие тяжёлые тучи, из которых время от времени брызгал мелкий колючий дождик. Иван встряхнулся. Мёрзнуть было некогда. И мечтать тоже — некогда. Хотя…
Ваня улыбнулся. Станислав Лужин встретил его бранью. Мол, «чего ты так долго, я из-за тебя, гада, отцу спор проиграл «. Дядя Гера поставил на то, что сначала Иван объявится у Ермолаева. В то, что бывший глава Крыма будет безропотно сидеть на глухом хуторе, никто из них не верил.
Они говорили. Долго и обстоятельно. О делах, о жизни.
В Бахчисарае Иван не нашёл себе союзников. Дела у Семьи шли хорошо и менять своё привилегированное положение Лужины не хотели, но…
— Степанов, в общем, прав. Смута нам ни к чему. — Гера подслеповато щурился и мелко тряс головой.
— … но и против тебя, Иван, мы не пойдём. Слишком многим мы тебе обязаны.
Бахчисарай в будущей схватке за власть твёрдо обещал соблюдать нейтралитет.
«А нужна она мне, эта власть? Чего я вообще хочу?»
Иван оглянулся. Вслед за безымянным парусником Ольги, подняв все свои паруса, шла «Беда». С ним шли его люди. Здесь на лодке, с парусом работал Пётр, а «Бедой» снова командовал лейтенант. С Ермолаевым шли мальчишки и Егор. На хозяйстве, в посёлке, остался Виталий Николаевич.
Было хорошо.
Свежо. Чисто. Ясно.
Хотелось набрать полную грудь воздуха и заорать от восторга и счастья. От свободы. От моря. От ветра.
Возвращаться в душный и жаркий Севастополь не было никакого желания.
«Ну их к чёрту!»
— Эгегегей!
Маляренко не выдержал и заорал.
— Куда идём, Маляренко? — На Ольге был прекрасный кожаный плащ с капюшоном — Лужины снабдили Ивана и его людей всем необходимым. — Назад. На остров?
Ваня обернулся. Вообще то, он на самом деле собирался вернуться на остров в Мраморном море, перезимовать там, а затем, будущей весной… эээ… на этом его план пока заканчивался. В голове кольнуло. Кислорода здесь было столько, что мозг пьянел. Понимая, что в голове у него нет ни одной мысли, Маляренко вдруг захохотал и, неожиданно для самого себя, выдал.
— Поворачивай, Олька! Пошли с твоим Игошиным знакомиться. До штормов надо успеть ещё в Булаево к Максату заглянуть, а зимовать уже у полковника в Новограде будем.
На следующее утро немного распогодилось. Море успокоилось, ветер утих и вновь выглянуло солнце. Обе лодки шли на северо-запад в пределах видимости берега. Иван лежал на палубе, укрывшись куском шкуры от ветра и брызг. Ночная вахта осталась позади, можно было и подремать.
— Ё… и… и… твою…!
Ольга материлась как последний сапожник.
— Петя, спускай парус! Спускай!
Иван, ничего не понимая, но уже холодея от предчувствия беды, вскочил на ноги.
Рядом, на «Беде», тоже матерились и лихорадочно сдирали с мачты белые паруса.
— Что? Оля! Что?
Капитан молча ткнула рукой в небо. Над далёким берегом под облаками медленно плыла чёрная точка. Ольга чертыхнулась сквозь сжатые зубы.
— Самолёт. Из Севастополя.
До ушей Вани донёсся едва слышимый стрёкот. Точка изменила направление полёта и стала медленно приближаться.
— Заметил.
— Кто?
Ольга хотела снова чертыхнуться, но осеклась, ошарашено глядя на Ивана.
— Он заметил. Иван… Маляренко.
Ваня захохотал, выскочил на нос и замахал руками.
— Сынок!
Маленький биплан прошёл над самыми мачтами, сделал круг, покачал крыльями, а из кабины высунулся человек в кожаном шлеме и очках-консервах и рукой показал на берег. Затем птичка, ещё раз покачав напоследок крыльями, ушла в сторону Крыма, оставив лодки лениво покачиваться на волнах в оглушительной, после шума мотора, тишине.
Ваня сел. Улыбнулся. Мир стал в два раза ярче и лучше. Его мечта стала обретать зримые очертания.
— Оля, идём к Игошину. Планов не меняем.
— А если они вернутся? Или погоню вышлют?
— Это неважно, Оля. Совсем не важно.
Иван обернулся и посмотрел в синее небо. Самым важным было то, что на той маленькой точке, что исчезала над побережьем, летел молодой голубоглазый парень.
Иван Маляренко.
Эпилог
«Это всё, что останется после меня»…
Ю. Шевчук
— Анька! Анька, привет!
Чумазый мужик, с ног до головы покрытый чёрной угольной пылью, бежал по пристани, к которой швартовался кораблик, и махал руками. Сергей нахмурился. С его женой, признанной всеми первой красавицей всего Причерноморья, никто не смел так разговаривать. Почуяв недовольство хозяина, челядь прекратила суету со швартовкой и взялась за дубинки, готовая по первому движению брови Сергей Сергеича разорвать наглеца на части.
Обстановку разрядили дети. Узрев «негритоса» малыши радостно завопили и унеслись по сходням на пирс под дружное оханье нянек.
— Дядя Ваня! Дядя Ваня!
Сергей искоса посмотрел на супругу и сделал незаметный знак своим людям. Народ на палубе вновь загомонил, забегал и принялся готовить корабль к разгрузке. Спиридонов был, конечно, недоволен, что его любимую…
Сергей невольно залюбовался Анной Иоанновной, так её называли все, кроме него, детей и… вот этого «негра». Но что тут поделаешь — любимый младший братик. Ему можно.
— Здорово, Серый!
Ванька Маляренко белозубо улыбнулся свояку, осторожно оторвал племянников от своих грязных штанов и виновато объяснил.
— А это я тут уголь грузить помогал.