Нет, не просто о двух типах ученых говорит здесь своим студентам новый профессор. Его речь — призыв к борьбе с рутиной и в науке и в жизни общества. Он зовет молодежь отрешиться ради поисков истины, как делает он это и сам, от одобрения сильных мира сего и забот о материальном благе. Он хочет видеть тех, кто с напряженными лицами ловит сегодня каждое его слово, гражданами своей страны, а не обывателями.

«Богата и многообразна область истории, в круг ее входит весь нравственный мир». Для Шиллера, как и для других просветителей, история — это широкое понятие. Оно включает и философию, и религию, и историю искусств, нравов, быта…

Шиллер раскрывает перед своими слушателями гуманистический смысл изучения всеобщей истории, которую считает «единственным всемирным судилищем». Трагичны подчас пути истории. И все же они неуклонно ведут человечество вперед, двигают его к конечной победе разума и гуманности. Горячо призывает Шиллер слушателей внести свою долю в великое дело прогресса: «Как бы ни было различно призвание, которое ожидает вас в гражданском обществе, все вы можете вложить вашу лепту в это дело. Каждая заслуга — это путь к бессмертию, то есть к тому истинному бессмертию, где дело продолжает жить и устремляться вдаль, даже когда имя его зачинателя предалось забвению».

При переполненной аудитории лекция Шиллера продолжается и на следующий день. Ночью студенты устроили под окном нового профессора серенаду, сопроводив ее троекратными криками «виват!» — честь, которой никто из иенской профессуры еще не удостаивался.

Так вступает Шиллер на новое поприще.

Но как случилось, что «гражданин вселенной, который не служит ни одному государю», решил тянуть преподавательскую лямку в старом, консервативном, бюрократическом Иенском университете, подчинявшемся в те времена четырем саксонским герцогам сразу: Веймарскому, Готскому, Кобургскому и Мейнингенскому?

Почему поэт, весь устремленный в будущее, стал историком?

Зачем уехал он от своих друзей?

Для Шиллера, художника горячего публицистического темперамента, день ото дня тягостнее становилось существование в замкнутом дружеском кружке.

Горизонт, ограниченный пусть самым живописным видом из окна кернеровского дома, творческие связи — маленький «пятилистник» — об этом ли он мечтал?

«Как печально, что счастье, которое доставляла мне наша тихая совместная жизнь, было несовместимо с тем единственным делом, которым я не могу жертвовать даже для дружбы, — с внутренней жизнью моего духа. Об этом шаге я никогда не буду жалеть…» — писал он Кернеру несколькими годами позднее.

Надо было идти в большой мир, идти туда физически и духовно, продолжая поиски путей общественного переустройства.

Первым этапом этих поисков после разочарования в «штюрмерстве» еще в дрезденские годы стала для поэта история.

Все больше укоренялся в сознании Шиллера горький вывод, что демократическая республика, «перед которой и Рим и Спарта покажутся женским монастырем», не может быть ближайшим будущим Германии, и все дороже становилось ему прошлое.

Мир истории стал для него тем большим миром, в котором нашел он прибежище от мелочности интересов современной Германии, от переживаемого им самим душевного и творческого разлада.

«…С годами они утратили все свои надежды, — пишет Энгельс о Гете и Шиллере, характеризуя положение Германии в конце XVIII столетия. — Гете ограничился только весьма острыми сатирами, а Шиллер впал бы в отчаяние, если бы не нашел прибежища в науке, в частности в великой истории древней Греции и Рима. По этим двум можно судить о всех остальных. Даже лучшие <и самые сильные умы немецкого народа потеряли всякую веру в будущее своей страны» [8].

Да, он впал бы в отчаяние, если бы не история.

«С каждым днем мне все дороже становится история, — пишет он Кернеру в 1786 году во время работы над «Карлосом». — Мне бы хотелось лет десять кряду не изучать ничего, кроме истории. Кажется, я стал бы совсем другим человеком…»

Он остро ощущает пробелы своего образования: «Мне нужно совсем по-другому наладить свое чтение. Я до боли чувствую, как страшно много мне еще надо учиться сеять для того, чтобы снять жатву».

Но увлечение Шиллера историей не было бегством от действительности. В освободительных движениях прошлого ищет он образец для современности, прообраз будущих сражений. Об этом говорит сам круг интересующих его проблем. Его увлекают эпохи широких антифеодальных движений, периоды борьбы за национальное единство Германии, заговоры и восстания против политической тирании.

Закономерно, что темой большой исторической работы Шиллера стала Нидерландская революция

XVI столетия, которая заинтересовала его еще во время работы над «Дон Карлосом», — первая буржуазная революция в Европе. На несколько лет погружается поэт в изучение хроник, мемуаров и других исторических сочинений, чтобы создать свой собственный монументальный труд об этой эпохе.

«…Я счел небесполезной попытку воссоздать перед миром этот прекрасный памятник гражданской мощи; пробудить в груди моего читателя радостное самоощущение и привести новый убедительный пример того, на что могут отваживаться люди для благого дела и что могут они совершить при единодушии», — открыто заявляет поэт во введении к своему труду.

Особое значение этого труда для современников поэта заключалось в том, что во главе «Священной Римской империи», куда номинально входили все бесчисленные карликовые немецкие государства, во времена Шиллера стояла все та же реакционнейшая династия Габсбургов, против которой когда-то восстали Нидерланды.

С начала XVI века Нидерланды — передовая в экономическом отношении страна тогдашней Европы — оказались в зависимости от испанской короны. И в первые же годы своего господства в Нидерландах Габсбурги вызвали ненависть всего населения: дворянства, многочисленного бюргерства городов, широких слоев народа. Они были препятствием для экономического развития страны, властью чужеземцев-поработителей; они пытались укрепить свое господство варварскими законами о еретиках, лишением свободы десятков тысяч людей, кострами инквизиции…

Одно за другим вспыхивают народные восстания. Как и большинство средневековых антифеодальных движений, они принимают форму религиозных войн, защиты протестантизма от натиска католической реакция.

В 1567 году в Нидерланды вступает испанская армия под командованием герцога Альбы. Огнем и мечом расправляется она с повстанцами,

«Бешенство восстания охватывает самые отдаленные провинции; торговля и промышленность приходят в упадок, корабли покидают гавани, художник оставляет свою мастерскую, поселянин — опустошенные поля. Тысячи людей бегут в далекие страны, тысячи жертв гибнут на эшафоте, и новые тысячи устремляются к нему; божественно должно быть то учение, за которое можно умирать так радостно…» — рассказывает Шиллер.

Народ продолжает борьбу: морские и лесные «гезы» — «нищие», как называли себя голландские патриоты, начинают упорную, длившуюся несколько десятилетий, партизанскую войну против испанцев. Она закончилась освобождением севера страны и образованием первого буржуазного, республиканского по форме, государства — Соединенные провинции северных Нидерландов.

«Отпадение Нидерландов» — исторический труд, написанный рукой художника. Великолепны портреты Филиппа II, кардинала Гранвеллы — фактического правителя Нидерландов; наместницы Маргариты Пармской; деятелей революции — Вильгельма Оранского и графа Эгмонта. О выдающемся драматическом таланте автора свидетельствует искусство, с которым воспроизведено сложное столкновение политических сил, динамика событий, образный, мощный язык…

Шиллер не закончил задуманный труд. Он прерывает описание на прибытии в Брюссель карательной армии Альбы. Он не обрисовал самое восстание. Но ощутимо его приближение, слышны раскаты надвигающейся грозы. Демократическим силам движения, новой республике, которая «на крови граждан водрузила свое победоносное знамя», открыто принадлежат все симпатии поэта.