— Держи! Пусть под рукой будет, придурок! И ползи в овраг, кричи, что тебя ранило.

Сняв с плеча винтовку, он побежал обратно к каменоломне, навстречу рассвету.

Премьер-министру Королевства Сербия Пашичу Ниш

Вчера в Царском Селе вручил Царю телеграмму номер 6927 от имени престолонаследника и номер 7058 как Ваше разъяснение Обе дополнил и усилил Прием был оказан теплый и интимный Сказал Царю кто Австрия ставит на последнюю карту и должна проиграть Царь отвечал проиграет потом сказал что восхищен нашей армией удивляется как она могла продержаться до сих пор Жаловался на Румынию что пока не приняла решения Болгарии ни в чем не верит Россия видит верность Сербии и сделает для нее все Русские спускаются с Карпат и Австрии придется отступить из Сербии чтобы прикрыть Будапешт Рассказал Царю о зверствах которые творят оккупанты и просил Россию припугнуть мадьяр Царь согласился и сказал что уже говорил об этом с Великим князем Николаем Николаевичем На прощанье поцеловал Царю руку Глубочайше благодарил его и снова сказал что Сербия возлагает всю надежду на Бога и на Его Величество Спалайкович Петроград

Премьер-министру Королевства Сербия Пашичу

Румыны считают что разгром нашей страны означает их собственное поражение Румыны однако не могут еще определиться и вступить в войну Стоп Ристич Бухарест

Генерал Мишич задремал на рассвете, упершись лбом в правую ладонь, локтем — на стол, а левую положив на телефонную трубку; он слушал Бачинац, соединенный с ним проводами, вдыхал через них запах трав на голой вершине, смотрел на долину Колубары, окруженную венцом гор и холмов, спускавшуюся к Саве мягкими складками трепета и надежды.

На рассвете, запоздавшем и угрюмом из-за густого тумана, телефонный звонок пронзил мозг, поразил позвоночник, наполнил все вены, уши и глаза Бачинацем.

— Алло, штаб Первой армии! Говорит Дунайская второй очереди, у аппарата Васич.

Мишич не отвечал, опираясь рукой о стол и придерживая трубку подбородком. И лишь после того, как сумел узнать все предметы в комнате и увидеть хмурое утро, черную крону яблони за окошком, произнес хрипло и тихо:

— Это я. Говорите, Васич. Почему до сих пор не вышвырнули их из этих рощ, где полно диких вишен и рябины? Как мне послать вам подкрепление? Я не могу вам дать полка. Я готовлю армию к наступлению. Какие части неприятеля на Бачинаце? Сорок вторая дивизия? Хорватская, что ли? Да, да, наши братья. Двадцать пятый полк домобранов[69]. Эх, братья наши хорваты. Чего они прилипли к этой горе, будто Бачинац у них в Загорье. Ну тогда вам легче с братьями драться. Не решили ж они все до единого сложить головы за Франца Иосифа на моем Бачинаце? Сами разделайтесь с Бачинацем и венскими домобранами. Поторопитесь, воспользуйтесь туманом. Сбросьте неприятеля в овраги и не останавливайтесь до самого Струганика. Поймите, Васич, у меня нет сегодня для вас даже батальона. Добавьте рекрутов. Как нет винтовок? Почему рекруты босые? Почему у них уже пустые сумки? Ладно, получите до полудня пятьсот винтовок. Больше у меня нет. Пошлю вам пару снарядов. Действуйте решительно и чаще выходите со мной на связь.

Он не выпускал из рук трубку, держал ее на коленях; неужели он в таком положении, когда командующий отдает приказания, выполнение которых обусловливается не силой обстоятельств, а лишь волей самого командующего? А что произойдет, если однажды подобное приказание не будет выполнено? Только однажды не будет выполнено, и подчиненный останется безнаказанным, тогда все последующие не будут исполняться. Если сейчас Васич не выполнит его приказание? Мишич положил трубку: в комнату вошел, вяло поздоровавшись, начальник штаба.

— Что нового о противнике?

— Ничего, господин генерал. Сегодня ночью не удалось взять ни одного пленного. Верховное командование передало нам телеграмму Пашича.

— Сейчас это меня не интересует.

— Но позвольте, господин генерал, в этой телеграмме речь идет как раз о противнике. Вот она: «Итальянские газеты полны австрийских сообщений о победе над Сербией. Генерал Потиорек получил высший орден с рескриптом, собственноручно подписанным Францем Иосифом. Сербская армия бежит. Вена украшена флагами в честь победы. Потиорек приглашает иностранных журналистов посетить Западную Сербию и быть свидетелями ее конца. Пашич».

— Очень хорошо! Отлично! — Мишич сорвался со стула и, схватив со стола кепи, зашагал по комнате. — Мы спасены. Спасены, Хаджич. Эти глупцы считают, будто они нас победили! А вы чувствуете себя побежденным? А сербская армия, воевода Путник, мой вестовой Драгутин? Кого они победили? Что они победили? Чего стоит их победа? Мы существуем. И полны решимости уже послезавтра гнать их через Колубару и Повлен. Я удивляюсь, почему генерал-фельдцегмейстер Оскар Потиорек после взятия Валева крутится возле Колубары и по Подгорине. А он пишет реляции о победе над сербской армией, устраивает банкеты, принимает награды, поздравления, посылает телеграммы с благодарностями императору… Очень хорошо. Теперь нужно действовать разумно и упорно. Значит, так… Вена празднует победу, Оскар Потиорек награжден… — Он сел к столу и принялся крутить ручку телефона, вызывая командира Дунайской дивизии первой очереди.

— Говорит Мишич. Доброе утро, Анджелкович. Как провели ночь? Спокойно, говорите? Значит, люди немного отдохнули и выспались. Сегодня придется поработать в тумане. Пусть каждая рота вашей дивизии добьется хоть малого успеха и принесет пользу. Пожалуйста, будьте активны на всех позициях. Проведите несколько небольших, хорошо рассчитанных атак. Выиграйте их. Ведите только успешные бои. Каждая рота, каждый батальон, каждый полк должен одержать сегодня по одной победе. Любой. Хоть чуть улучшить свое положение. Возьмите пленного, разумеется. Благодаря эти маленьким, мелким победам мы послезавтра, если бог даст, начнем крупное наступление…

То же самое теми же словами он внушал и двум другим командирам дивизий. Потом позвонил в Верховное командование, доложил воеводе Путнику, что Бачинац, кроме левого склона, отбит; ожидается донесение о полном его освобождении от неприятеля. Напомнил Путнику о его обещании прислать дивизию, которой предполагается усилить наступательную мощь Первой армии, просил побыстрее прислать снарядов, теплой одежды и палаток, так как снег накрыл Мален и Сувобор.

А Путник мрачно, сквозь кашель отвечал, что через три дня к нему поступят три батареи крупповских орудий с некоторым количеством снарядов, однако о подкреплении промолчал. И не проронил ни слова по поводу его намерений перейти в наступление. Путник не испытывал полной уверенности. Но не хотел и возражать. Старая лиса. Строит комбинации с очевидными фактами. Исходит из известного.

Драгутин принес два стакана липового чая.

— Скажи-ка мне, Драгутин, какие заботы сегодня у твоих товарищей, солдат?

— О скотине беспокоимся, господин генерал. Падеж сильный. Погибает скот на камнях да в эдакой грязи. Связные рассказывают, на дорогах и в канавах полно павшей скотины. От тяжелых пушек и грязи сердце у волов лопается. В будущем году, господин генерал, в Сербии не окажется стельных коров. Все яловыми станут. Теленка не услышим, струйка молока в подойнике не прозвенит. Худшего года, чем грядущий, не будет с тех пор, как мир возник.

— И хорошего ты нигде не видишь, Драгутин?

Солдат молчал, глядя на пламя, бушевавшее в печурке.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Студенты прибыли! — крикнул с порога полковник Хаджич.

Генерала Мишича поразила его улыбка: Хаджич радовался и смеялся в полный рот. Мишичу всегда была не по сердцу подобная радость, повод для которой в действительности не имел того значения, какое люди при полной безнадежности придавали ему. И вообще он не был склонен преувеличивать роль студентов в армии, хотя на них столь очевидно возлагали надежды в штабе. Все это напоминало ему народную мудрость: утопающий хватается за соломинку. Он закурил очередную сигарету, молчал.