Они спешились перед густым кустарником на продолговатом гребне, последнем перед входом в долину и Колубарой, откуда наступал противник. Медленно и нерешительно втягивались в поросль и в сумрак. Командир сообщил, что, кроме них, никого нет, они, защитники, в прикрытии и отсюда они не уйдут, пока дивизия не займет новые рубежи.

Адам вышел из леска, чтоб осмотреть поле, по которому, как смеркнется, придется двигаться. Хорошо, что собрались тучи и опять будет дождь. Присел на пенек, ожидая, пока стемнеет и можно будет трогаться дальше; вокруг чернели дубовые листья, стволы деревьев казались еще более толстыми, с верхушек низвергалось покрытое тучами небо, заполняло лес. Пора ехать. Но кому-то надо доверить тайну. Если б лучшие друзья не погибли — пол-эскадрона полегло, — не пришлось бы сейчас мучиться.

— Станко, держи галеты. Если командир меня потребует, соври что хочешь. А я в село смотаюсь, чем-нибудь разжиться. Поделимся.

— Куда ты, слушай? Стреляют по беглецам. Командир сам стреляет и лается.

Винтовочный выстрел, удаляющийся галоп. Второй выстрел. Стука копыт не слышно.

— Убил, мать его офицерскую. Не езди, Адам. Если погибать, так уж лучше как подобает сербу — от швабов. Потерпи сегодня, завтра брюхо набьем. Слышишь, как пулемет дробит от Колубары?

— А если нас не побьют, значит, до следующей ночи голодными быть? И в ту ночь ни крошки. Лежи и помалкивай. Разделим, чем разживусь.

Командир эскадрона Стошович откуда-то из темноты словно с дуба приказывал командирам отделений произвести перекличку. Адам, спотыкаясь о пни, вывел из леса Драгана, ждал, пока его выкликнут. Как ему могло прийти в голову, чтоб она ждала возле церкви? Что ей делать возле церкви в такой темноте? И возле школы. Корову куда девать? Старухе, если пикнет, он грязью рот заклеит. Услыхал — командир отделения выкликнул Будимира Лазича.

— Погиб, — ответил Адам.

— Светолик Лепенац.

— Тоже погиб. И Борко Крстич, все трое вчера головы сложили. А меня вот не берут снаряды, господин подпоручик.

— Все по местам и не двигаться! Отвечать только за соседа справа.

Адам не стал ждать, пока закончится перекличка. Потрепал Драгана по холке, вскочил в седло и поехал шагом по полю, слыша позади имена товарищей и стук пулемета от Колубары. Миновав поле, слегка пришпорил коня и помчался в сторону утеса и дороги; где кричали на скотину, скрипели телеги, стоял грохот колес. По дороге не пробиться, и опять свернул в поле, мимо ругани, воплей, вдоль едва заметно, мучительно медленно двигавшейся массы.

Впереди лаяли собаки, мерцали редкие размытые огоньки, это первое село. У церкви и у школы наверняка нет; на краю села, может, если не увидит возле корчмы, или у моста, или в какой-либо избе на перекрестке посреди села. Как ее разглядеть в такой тьме? Могла бы сказать, где будет ждать. Не посмела перед бабкой. Могла бы посильней головой кивнуть. Шла, скользила, наверное, и кивнула, да он не углядел. Затор на дороге, скотина, которую не обойти, заставили его двинуться по канаве. Вслед летела ругань: почему это он конем расталкивал народ. А он пробирался через стада овец и коров. Как ее найти в эдакой темноте?

— Братья, люди, неужто в этом захолустье ни церкви, ни школы нет, как называется это село? И перекрестка нету, и моста? Да что ж это такое, люди, творится сегодня? Не сердись, мать, не видел я тебя. Берегись, сторонись, конь идет. Не ругайся, не дезертир я, а вот растопчу. Где тут корчма, спрашиваю? А мост? Где перекресток посреди села? Как может быть, что ничего-то у вас нету, одни дома торчат вдоль дороги? Где же последний дом? Эй, баба, дам тебе десять динаров за фонарь. Тоже мне люди! И мы за вас погибаем. Есть кто живой во дворе? Эй, откликнитесь, сербы ведь! Скажите хоть, это крайний дом? А далеко крайний? Ну-ка ходу, Драган!

Пошел дождь. Разыщу я тебя, Косанка, разыщу до рассвета, будь ты хоть в сумке у командира дивизии. Надо было окликать ее, когда по селу ехал. Может, обогнал. А на дороге все меньше телег и людей.

— Косанка! Косанка! — Он остановил коня.

Голоса, скрип телег, чавканье копыт. Мужик хнычет.

Рыдают бабы. Вперед, Драган! Виднеется огромное дерево, должно быть, последний дом. Залаяла собака. Брань, крики. Он соскочил на землю, вошел во двор. В доме вовсю пылает огонь в очаге; вокруг солдаты, жарят поросенка. Нет ее здесь.

— Ты кто такой? — крикнул ему с порога солдат. — Отвечай, кто ты есть? — Лязгнул затвор винтовки.

— Ординарец Конного эскадрона!

— Убирайся отсюда!

— Погоди, парень, серб я.

— Катись, говорю, побыстрее!

Штаб или дезертиры? Мародеры. За домом кто-то стонал. Солдаты пили и еще больше раздували огонь. Надо обратно. Он сел в седло. Значит, в первом селе ночевать не стала. Могла еще засветло его миновать. Да и к чему останавливаться так близко от фронта? Утром неприятель войдет в село. Дождь. Рысью, Драган! Спина мокрая. Мелькали изгороди, плетни, облака. Скрип телег и отчаянные крики обозначали дорогу. У него болели ребра, он с трудом дышал. Вот теперь шагом.

— Косанка! Эй, Косанка!..

Он остановил коня, вытянулся у него на шее, вслух произнес, обращаясь к самому себе: «Разыщу я тебя до зари, милая моя! Вперед, Драган!» Большой костер впереди. Пришпорил коня, перевел в галоп. Полыхал стог сена.

— Эй, люди, где вы?

Языки пламени рвались ввысь, на стог набрасывалась непроглядная тьма, огонь разгонял ее, рвал в клочья, да она и сама по себе уплотнялась в облако. Нигде ни живой души. Он гнал коня в круг света. Звал, призывал ее; гудело пламя. Дальше поехал шагом. Никогда не изменял он принятому решению. И сегодня не изменит. Заливались собаки. Вот и первый дом. Он крикнул, позвал хозяев. Даже собака не пролаяла в ответ. Поехал дальше. Ни дома, ни огонька, молчание. И дорога пустынна. Он стоял один, тяжело дышал измученный конь. Ветер терзал какую-то ветку. Пошел рысью. Только недолго. Увяз в грязи. Драган испугался, зафыркал; выбирался изо всех сил, всадник с трудом удерживался в седле. Глухие редкие выстрелы позади. Может, он свернул с основной дороги? Вернулся обратно к одинокому дому.

Спешился и повел коня в поводу вдоль изгороди. Скрипнула калитка, распахнутая настежь. Он протянул руку и отдернул: коснулся шкуры, мокрой шкуры животного. Зажег спичку: мертвый пес висел на распахнутой калитке. Серый, мокрый, висел, головой касаясь земли. Адам вошел во двор, сам не понимая зачем. Просто не мог пройти мимо, не мог идти дальше. Стоял, вслушивался: где-то рядом во тьме скрипели ворота, хлопали, скрежетали. Он бросил поводья, снял винтовку с плеча, шагнул в ту сторону, где громче скрипело, стоял в облаке вони слежавшегося навоза, коровьего, овечьего, лошадиного. Зажег спичку: у входа в конюшню сломанные деревянные вилы. Дрожь охватила его. Надо приблизиться к резкому короткому скрипу, понять, что стучит. Еще одна спичка: на створке двери мертвая кошка, подвешенная к ручке. Раскачиваясь, она толкала дверь; та хлопала, скрипела; кошка будто мяукала. Он ударил ногой в дверь; ударил во тьму, переступил порог и остановился; смердело бывшим обиталищем бедняков, нечистотами, что скоплялись возле стен жилища.

Тьма завывала, врывалась в трубу на крыше, одолевала. Он крикнул, всхлипнул, выскочил на порог, вскинул винтовку, выпалил в дом. И ждал предсмертного вопля. Дрожал всем телом, едва удерживая оружие. Скрипела, хлопала дверь. За спиной переступил конь. Адам бросился к нему, вскочил в седло. Подобрал поводья, в другой руке винтовка. Конь словно врос в землю.

— Эй, люди!

Он кричал, чтобы слышать самого себя. И, повернув коня к дороге, галопом погнал его к Колубаре, в расположение своего эскадрона.

Посланнику Королевства Сербия Спалайковичу Петроград

Пади на колени перед Царем спасителем нашим Скажи Сербия при смерти Стоп Пашич

В сумерках генерал Мишич со своими спутниками подъехал к гукошской корчме, где временно, при отступлении, разместился штаб армии. Обессиленный, он с трудом спешился, бросил поводья Драгутину и заковылял на непослушных ногах, угрюмо остановился, выслушивая рапорт начальника штаба.