– Ну и г-глупо, – покривился Фандорин, одновременно наблюдая за Цукерчеком и – по отражению в лезвии столового ножа – за дверью. – Мне это совершенно ни к чему, а вам карьеру делать.

Почему бы не помочь приличному человеку и неплохому офицеру в продвижении по службе? В будущем может оказаться полезно.

– Что вы такое говорите! Мне чужие заслуги приписывать… – горячо начал возражать подполковник, но Эраст Петрович двинул бровями: внимание!

В ресторан вошел Косятко, и вид его Фандорину совсем не понравился.

Маклер уже не трясся, как давеча, но вжимал голову в плечи и чаще нужного моргал.

– Черт, глазки бегают, – пробормотал Эраст Петрович. – Будем надеяться, что сойдет за естественную для противозаконной сделки нервозность…

На всякий случай отодвинулся подальше от стола, чтобы, оттолкнув стул, сразу кинуться на преступника.

Ружевич, однако, глядел на приближающегося маклера безо всякой тревоги и улыбался, хотя левая рука снова сползла в карман.

Косятко наклонился, о чем-то пошептались. Произошел обмен – конверт на конверт.

– Загляни. Пересчитай деньги, – беззвучно подсказал Фандорин.

Но чертов маклер сунул конверт за пазуху, не раскрыв, и быстро, слишком быстро зашагал к выходу. Еще и вытер рукавом лоб.

– Нехорошо, – шепнул Эраст Петрович приподнимаясь.

А Цукерчек уже был на ногах. Правой рукой подхватил ранец. Точеное лицо исказилось бешеной гримасой, в левой руке будто сам собою появился «кольт».

– Judasz![9] – крикнул убийца тонким голосом вслед маклеру.

Грохот выстрела. Плевок пламени. Дым.

Косятко дернулся вперед, словно кто-то со всей силы ударил его по затылку, и повалился лицом в пол.

Фандорин уже бежал к кухонной двери, чтобы отсечь преступнику путь отхода. Если кинется в коридор – там его примут поручик с агентами.

Но Ружевич метнулся к соседнему столу, где застыло от ужаса идиллическое семейство.

Сдернул со стула золотоволосую девчушку, перебросил через плечо и попятился к кухне, быстро двигая стволом револьвера вправо-влево. В зале многие повскакивали со стульев, и разобрать, кто тут жандарм, преступник не мог – лишь поэтому и не стрелял. Малышка пищала, сучила ножками.

– Не двигаться! – крикнул Фандорин подполковнику и сунувшемуся в дверь Зуеву. – Пусть уходит!

Цукерчек толкнул спиной створку, исчез на кухне. С той стороны грянул выстрел.

Эраст Петрович был уже у двери. Толкнул – подалась, но плохо. Что-то мешало ей открыться. Навалились Зуев и один из агентов, отворили.

Под ногами, на полу, лежал кто-то грузный, в белой куртке и поварском колпаке.

– Не будет больше фляков! – охнул поручик. – Ну, гадина…

И побежал через пар и чад кухонного отсека, опередив Фандорина.

Тот на миг склонился над лежащим.

Мертв. Выстрел в упор. Между глаз.

Ай да Цукерчек. Прикрылся ребенком. Убил человека, просто чтобы подпереть им дверь.

Стиснув зубы, Фандорин бросился вдогонку за остальными.

На перроне, слава богу, пассажиров не было – попрятались. Однако, ситуация выглядела паршиво.

Преступник не успел далеко оторваться и бежал не особенно быстро, но оба офицера и агенты не решались к нему приблизиться. Девочка уже не кричала и не двигалась, должно быть, лишившись чувств, однако стрелять было рискованно – не дай бог, заденешь. Если б иметь при себе оружие, можно было бы прострелить убийце ногу, но вооружиться Эраст Петрович не позаботился, уверенный, что легко возьмет субтильного Цукерчека.

– Не соваться! Я сам! – крикнул Фандорин, быстро догнав жандармов.

Ружевич вскинул руку с револьвером, быстро выстрелив четыре раза: в Эраста Петровича, в поручика, в одного агента, во второго. Запыхавшийся подполковник отстал и под пулю не попал.

Фандорин-то от выстрела увернулся; горячая волна лишь щекотнула висок и ухо, но трое остальных полетели с ног, будто кегли в кегельбане.

Теперь барабан «кольта» был пуст, и Эраст Петрович уже безо всяких зигзагов рванулся вперед.

Но меткий стрелок отшвырнул бесполезный револьвер, выдернул из-за пояса другой – семизарядный «наган», и пришлось перейти в партер. На этот раз пуля шевельнула Фандорину волосы на макушке.

Пришлось немного отстать, чтобы был люфт для маневра.

Следующие несколько секунд напоминали странный танец под аккомпанемент ударных. Цукерчек, семеня, отступал вдоль кромки перрона, оборачивался, стрелял. Эраст Петрович прыгал из стороны в сторону, приседал, раз даже перекатился по бетонному настилу. И считал выстрелы.

Второй. Третий. Четвертый. Пятый.

И тут влез подполковник Павлов.

– В сторону! – закричал он. – Эраст Петрович, в сторону!

Фандорин обернулся и увидел, что Сергей Кириллович припал на колено, оперся локтем и целит преступнику в ноги. Сообразил, наконец.

Увидел это и Цукерчек. Потратил предпоследнюю пулю на жандармского начальника. Расстояние было изрядное, шагов сорок, но снайпер не промахнулся – Павлов со стоном выронил оружие и схватился за бок.

Последний заряд Ружевич берег, наводя на Фандорина ствол, но не стреляя. Расстояние сокращалось, но меньше, чем на десять метров, с таким ловким стрелком приближаться было нельзя – не хватит самой молниеносной реакции.

На станционный путь въехал товарняк, извещая гудком, что следует без остановки и не снижает скорости. Когда паровоз поравнялся с началом платформы, то есть оказался уже совсем рядом, Цукерчек сделал нечто невообразимое: швырнул свою живую ношу вниз, на рельсы, а сам припустил по перрону со всех ног, придерживая прыгающий ранец.

Еще прежде чем сработала мысль, рефлекторно, Эраст Петрович спрыгнул вниз, быстрым движением подхватил маленькое тельце – и едва успел откатиться под настил.

С грохотом и лязгом, почти неразличимые одно от другого, мимо проносились вагонные колеса; с них летела пыль, комки грязи, мелкие брызги мазута.

Фандорин прикрывал собой ребенка и ждал. Пока не пронесется поезд, выбраться из-под перрона было невозможно.

Девочка лежала неподвижно. Личико было прозрачно и спокойно. Эраст Петрович попробовал пристроить головку поудобнее – и она без усилия обвисла. Как бутон на переломленном стебельке.

Девочка не дышала!

– Катастрофа, Эраст Петрович! Полная катастрофа! – Голый по пояс подполковник охал и морщился – ему бинтовали простреленный бок. – Зуев убит! Шипенко убит! Зайонц убит! А этот ушел, и теперь его не найти!

– Это я виноват, – мрачно сказал Фандорин. – Недооценил чутье и безжалостность выродка. Но я найду его. Дело п-принципа.

– Да как вы его найдете? Как? – надрывался Павлов. – Черт, доктор, полегче! С пропуском он перейдет границу где угодно! Пока запрос австрийцам, пока то, пока сё! Ищи-свищи!

– Я ч-частное лицо и формальностями не связан. Австрийская виза в паспорте есть. Найду.

– Да тут Краков близко, шерсть верст от границы! Это как иголку в стоге сена! …Господи, какое чудовище! Двести тысяч – черт с ними! Но тринадцать… нет, четырнадцать убитых! Ребенка не пожалел! … Нет, это невыносимо! Уймет ее кто-нибудь наконец? Доктор, оставьте вы меня, дайте лучше ей валериановых капель!

Собеседники еле слышали друг друга. В соседней комнате истошным бабьим воем заходилась мать погибшей девочки, приличная городская дама.

Найти иголку в стоге сена не так трудно, как можно подумать. Если точно знаешь, чтó ищешь.

Как-то раз, расследуя одно необычное преступление в Ковно, Эраст Петрович познакомился с очень занятным господином – еврейским сыщиком. Оказывается, есть на свете и такие: не криминалисты еврейской крови (таких-то сколько угодно), а сыщики, специализирующиеся исключительно на преступлениях в еврейской среде. Фандорин узнал, что на широких пространствах Восточной и Центральной Европы существует особая страна, не имеющая собственной государственности: большой мир с населением в несколько миллионов человек; целый архипелаг, состоящий из еврейских кварталов и местечек. Эта не нанесенная на карты держава существует сама по себе, почти не соприкасаясь с казенными институциями. В «Идишланде» свой язык и религия, свои обычаи и культура, свои свахи и акушерки, свои школы и академии, свои авторитеты и изгои. И свои преступления, не всегда совпадающие с официальным уголовным кодексом. А где есть преступники, там есть и сыщики.