Помогите мне восстановить спокойствие хотя бы в моих собственных мыслях, дорогой дядя, очень прошу Вас. Если все это верно, то тогда, возможно, Вы тоже скрытый метаморф. Так ли это? Меня бы это сильно опечалило, поскольку Вы всегда были одним из любимейших моих родственников, не говоря уже о том, что Вы после смерти моего отца являетесь старейшиной нашего семейства. Если окажется, что Вы на самом деле некая отвратительная мягкокостная тварь из джунглей Илиривойна, я буду ужасно расстроен. Убедительно прошу Вас, сообщите мне правду.

Ваги любящий племянник (надеюсь на это)

Хорпидан.

Алаизор».

Все это слово в слово пересказывали в Байлемуне…

В Сефараде…

В Сиппулыаре…

Корсибар, безостановочно вышагивавший по тронному залу, вдруг метнулся к Фаркванору. Вид у него был такой, словно он хотел разорвать его на части. Испуганный Фаркванор быстро отступил на два шага и уперся спиной в стену.

— Эти сплетни, Фаркванор! Эти невозможные смехотворные сплетни обо мне…

— Ложь, мой лорд, — дрожа, ответил Фаркванор. — Все до последнего слова ложь!

Корсибар уставился на него, хватая ртом воздух.

— Благодарю вас, — язвительно сказал он, когда к нему вернулся дар

речи. — А то я уже начал было во все это верить, но вы разубедили меня, граф Фаркванор. Как приятно узнать, что я все-таки не метаморф.

— Я только хотел сказать, мой лорд…

— Он хотел! Он хотел! Он хотел!!!

— Мой лорд, умоляю вас, возьмите себя в руки!

— Я сейчас возьму в руки тебя, и ты полетишь отсюда до самого Зимроэля, если не прекратишь нести чепуху! Вы мой Верховный канцлер, Фаркванор. Я призываю вас для совета, а вы вместо этого извергаете банальность за банальностью. Сообщите мне, как мы должны реагировать на эти безумные россказни, которые несутся со всех сторон?

— Игнорировать их, мой лорд.

— Игнорировать? Не отрицать?

— Вы сами определили их суть, мой лорд, они слишком смехотворны, для того чтобы заслуживать отрицания. Вы можете себе представить, что вы заявляете на весь мир: «Я не метаморф»? Такое опровержение только подхлестнет болтовню. Лучше дать ей умереть от собственной нелепости, ваше высочество.

— Вы считаете, что так и произойдет? Фаркванор глубоко вздохнул. Он чувствовал себя очень неловко зажатым между стеной и почти вплотную надвинувшимся на него могучим телом Корсибара. А корональ, казалось, был близок к безумию: на скулах играли желваки, глаза выкатились из орбит. Было похоже, что обязанности, которые он взвалил на себя, оказались чрезмерными для его нервов, а эти дурацкие слухи довели раздражение до крайних переделов. Еще одна капля — и он сорвется в буйство. «Неверное слово, — подумал Фаркванор, — и он размажет меня по стене, как букашку».

— Ваше высочество, — заговорил он, тщательно подбирая слова и старательно придавая лицу выражение глубокой обеспокоенности и искреннего сочувствия, — я не имею в этом ни малейшего сомнения. Это всего-навсего мгновенное умопомешательство; такое частенько случается среди простонародья. Дайте ему пройти и забыться, и люди снова будут приветствовать вас как своего лорда, с той же радостью, какую они проявляли с момента вашего воцарения. Клянусь вам в этом, мой лорд. Оставайтесь лишь честным с самим собой, и никакая ложь не сможет к вам пристать.

— Ах, — сказал Корсибар, испытывавший явное облегчение. И затем повторил: — Ах! — почти точно так же, как это делал Дантирия Самбайл.

— Сирифорн, могу ли я поговорить с вами? — спросил Олджеббин.

Сирифорн, рассматривавший расставленные на подносе старинные каменные статуэтки — час назад торговец антиквариатом из Гимкандэйла принес ему целую коробку — поднял глаза на остановившегося в дверях бывшего Верховного канцлера.

— У вас очень возбужденный и встревоженный вид, старина, — сочувственно заметил он. — Случилось что-нибудь дурное?

— Случилось? Дурное? О нет, ничего не случилось! — Олджеббин наконец переступил порог, вошел в кабинет Сирифорна — они оба все еще занимали в Замке свои роскошные апартаменты, хотя и лишились государственных постов, — и хлопнул ладонью по столу с такой силой, что статуэтки на подносе попадали. — Вы видите эту руку, Сирифорн? Она хоть сколько-нибудь похожа на руку метаморфа?

— Ради любви к Божеству, помилосердствуйте, Олджеббин!

— Похожа? Может быть, я могу заставить ее изогнуться в обратную сторону или скрючиться? Отрастить еще семь или восемь пальцев? Сделать ее огромной и мохнатой, как у скандара, если мне заблагорассудится? А вы, Сирифорн? Дайте взглянуть на вашу руку! Может быть, она изменится, если я ее достаточно сильно выверну?

— Вы переутомлены, Олджеббин. Присядьте и выпейте со мной вина. Эти абсурдные разговоры насчет лорда Корсибара…

— Не только Корсибара. Ко мне приходил Гонивол. Этот бред распространяется, как чума. Знаете, что говорят в таких, например, местах, как Алаизор и Сайсивондэйл? Что мы все метаморфы, от первого до последнего, — вы, я, Гонивол, Фаркванор, Фархольт, Дантирия Самбайл…

— Ну, — рассудительно произнес Сирифорн, — я, конечно, не поручусь за Фаркванора и Фархольта, да и Гонивол, судя по моему многолетнему впечатлению, вполне может оказаться метаморфом, если, конечно, они могут имитировать столько волос. А что касается Дантирии Самбайла, то, прежде всего, я никогда не считал его человеком… Я же скажу вам прямо, что я человек, и никто другой, и что я точно так же не способен изменять свой облик, как не способен заниматься любовью с двадцатью женщинами за одну ночь, и я почти уверен, что вы тоже являетесь подлинным. Я сказал: почти уверен. У меня нет никаких серьезных сомнений в вас. Я готов принять за чистую монету любую клятву, которую вы пожелаете дать по поводу вашей человеческой сущности, старый друг, и после этого никогда и никому не позволю убеждать меня в том, что вы…

— Сирифорн, побудьте серьезным хоть раз в жизни! — почти в исступлении выкрикнул Олджеббин.

— Хорошо. — Легкая улыбка — обычное выражение Сирифорна — сменилась суровым взглядом исподлобья, достойным Фархольта или Гиялориса. — Теперь я серьезен.

— Благодарю вас. А теперь выслушайте меня. Конечно, я не считаю метаморфом ни Корсибара, ни вас; я даже не думаю, что сам являюсь меняющим форму, просто до сих пор не замечал этого. Все это слишком смешно и не стоит разговоров. Но факт состоит в том, что пять или десять миллиардов людей из тех, кто живет внизу, кажется, не согласны со мной. Гонивол ведет расследование, и, по его сведениям, это к настоящему времени распространилось по всему Алханроэлю в самое меньшее дюжине различных вариантов, один нелепее другого. Как это, по вашему мнению, может сказаться на представлении пяти миллиардов человек о легитимности правления Корсибара? Вам не кажется, что это его ужасно компрометирует? Он получил трон неконституционным путем, за что его по всему миру проклинает не кто иной, как бывшая Хозяйка Острова Кунигарда, днем и ночью рассылающая подрывные послания. А затем начинает распространяться убеждение, что он не человек, а на самом деле метаморф, подменивший Корсибара… — Олджеббин взволнованно взлохматил обеими руками свою густую белую шевелюру. — Вы знаете, что Престимион жив? И собирается предпринять вторую попытку отвоевать трон?

Маска непоколебимого спокойствия на лице Сирифорна уступила место удивлению. — Жив?

— Да. Это подтвердилось только сегодня. Не думаю, что корональ уже знает об этом: Фаркванор, скорее всего, побоится ему сказать. Престимион был, видимо, в Триггойне, но теперь, согласно сведениям Гонивола, покинул его и направляется куда-то на запад Алханроэля, собирая по дороге остатки мятежной армии, которую Корсибар не смог утопить полностью, и вербует новых солдат…

В дверь постучали.

— Это Гонивол, — сказал Олджеббин. Я допросил его, чтобы он тоже зашел к вам.

— Входите, адмирал! — повысив голос, предложил Сирифорн, и принц Гонивол вошел в комнату. На его заросшем по самые глаза косматой бородой лице все же можно было разглядеть мрачное и встревоженное выражение.