День был морозным и ясным. У солдат были мои указания построить блиндированную огневую позицию 80 см в ширину и метр в высоту, между дощатой стеной и местом для сна, расширяющуюся в сторону входа. Доски для обшивки брались с задних стен блиндажей. Мы врылись поглубже в склон. На засыпку стен пошла выкопанная почва — к счастью, песчаная. Первые слои были мерзлыми, но мы смогли пробиться глубже. Так мы создали боковой ход, который защитит нас от пулеметного и ружейного огня. Через небольшие амбразуры можно будет стрелять стоя. Нам приходилось беречь патроны, так что я отдал приказ стрелять только в крайнем случае.

Марек восстановил связь со штабом гауптмана Краузе. С ним пришли Неметц и те двое, которых я отправил с контейнером. Ко мне проложили телефонную линию от командира сектора.

Территория перед нами держалась под постоянным наблюдением. Два ручья, которые сливались прямо перед моей землянкой, — теперь, конечно, все замерзло — лежали метрах в пяти под нами. Мы могли стрелять с нашей позиции самое дальнее на двести метров прямо на запад в сторону начала балки. На юго-запад, вдоль балки у Городища, я мог видеть на 150 метров, а дальше выступ склона перекрывал поле зрения. На юг, в Мокрой Мечетке, я видел что-то не дальше 200 метров. Весь день не было ни малейших следов противника.

26 января 1943 г.

Рано утром, еще до рассвета, мой шпис Бигге прислал нам пайки. Мы получали 100 граммов хлеба на голову, но только на солдат, официально приписанных к 1 -й роте, которая все еще насчитывала 24 человека. Каждому из них выдали по две банки «шока-колы» (уникальный шоколад, появившийся в 1935 году, из какао, кофе и экстракта орехов кола. Сильно тонизировал организм, а небольшое (0,2%) количество кофеина повышало реакцию и сосредоточенность. Упаковывался в небольшие круглые жестянки. — Прим. зарубежного издателя). Один 25-граммовый шарик шоколада нужно было делить на шестерых. Пять граммов жира, что получил каждый, шел на кухню, чтобы в жидком супе было хотя бы несколько жиринок. Это был очень жидкий суп — вода с вареным конским фаршем.

Откуда снабжались остальные — кто попал в роту в последние дни, — не могу сказать. Все, что я мог сделать, — это позвонить гауптману Краузе и попросить

о них позаботиться. Понятия не имею, где находился Бигге и его полевая кухня. Также не знаю, где был командный пункт моего командира сектора. В снабжении мы полностью зависели от товарищей, прячущихся где-то в развалинах города у нас за спиной.

К полудню показались первые русские. На них была камуфляжная одежда, они стояли на виду, внимательно осматривая все вокруг. Они спустились по противоположному склону. Их было двенадцать. Мы сидели тихо. Павеллек, Неметц и я стояли за изгибом хода сообщения и смотрели, как они подходят. До них было еще около 150 метров.

—    Юшко, ты берешь тех, что спереди. Неметц, твои справа; я возьму тех, что слева. Цельтесь точнее, в центр цели. Попасть нужно с первого выстрела! Потом берите тех, что сразу за ними. Потом остановитесь и ждите дальнейших указаний. Управляйте огнем как можно лучше.

Наши винтовки были в хорошем состоянии.

—    Готовы?

—    Готовы!

—    Огонь!

Три винтовки разорвали тишину окопа. Три самых передовых солдата были убиты и упали в снег. Остальные немедленно залегли, но на восходящем склоне представляли хорошую мишень. Мы сразу перезарядили оружие.

—    Следующие! Готовы? Огонь!

Снова короткий лай наших винтовок, и снова мы попали.

Остальные как можно быстрее отступили за холм. Мы снова были в контакте с противником. Противник теперь знал, что Nemtse держат здесь оборону. Он будет осторожнее; этот случай сказал ему, что мы настороже. Я доложил о происшествии по телефону.

Было важно, чтобы мы стреляли одиночными прицельными выстрелами, не выдавая своей позиции. Я был убежден, что противник не заставит нас долго ждать своего ответа. Через пару мгновений мы отметили первые разрывы мин и снарядов. В основном артиллерийские снаряды падали в нескольких сотнях метров за нами, а мины, выпущенные из минометов, ложились ближе. Иван еще не засек нашу позицию. Это бы для нас плохо кончилось. В бинокль я внимательно осматривал местность. Глаза уставали от постоянного высматривания врага в этой мерцающей белизне. Несколько раз мне казалось, что я что-то вижу, но глаза меня обманывали. Через какое-то время я перевел взгляд на позиции, чтобы увидеть: не изменилось ли что-то. Глаз зацепился за что-то движущееся. Трудно было выделить это белое на окружающем снегу. Это что-то продвигалось к упавшим по несколько сантиметров за раз. Я опустил бинокль и попытался разглядеть это невооруженным глазом. Теперь я видел. Не отводя глаз от цели, я схватил карабин, поднял его и прицелился, затем засомневался и взглянул снова. Когда я выстрелю, я должен попасть с первого выстрела. Лишь лицо солдата, ползущего в снегу, было темнее снега. Он был легкой мишенью! Я вернулся на огневую позицию за изгибом хода, уже доказавшего свою полезность при первом контакте с противником. Казалось, прошла вечность, пока я не отважился на выстрел. Потом я осторожно потянул спуск, и пуля заставила темное пятно остановиться.

До наступления темноты со стороны противника ничего не было видно. Были выставлены наблюдатели, снова получив напоминание немедленно поднимать тревогу, если они заметят что-то подозрительное. Лейтенант Аугст доложил, что справа от него никем не занятая дыра.

Мы растопили плиту, чтобы ночью в блиндаже было хоть какое-то тепло. Командиры взводов получили приказ экономить дрова и жечь их только по необходимости.

Бигге снова прислал жидкий суп и 100 граммов хлеба на человека. Теперь «шока-колы» было только полторы банки. Связисты вышли на линию, порванную артиллерийским огнем.

Наверное, еще не наступила полночь. Снаружи падал снег. Часовой поднял тревогу: «Русские!» Крик подействовал на нас, как удар тока. Мы похватали винтовки и нахлобучили каски. Мгновенно мы выскочили наружу. У самой землянки слышалась стрельба. Рвались гранаты, жужжали рикошеты. Противник перебрался через ручей и штурмовал последний склон. Мои товарищи отчаянно защищались, даже слабые дрались снаружи.

— Герр гауптман, смотрите! Они и сзади!

Быстрый взгляд через плечо показал, что Павеллек не ошибся. Шестеро русских бежали вниз по склону за нашей позицией. Они еще думали, что их не заметили.

Последний пулемет с барабаном патронов внесли прямо в окоп, открыв огонь по приближающемуся врагу. Одним прыжком я оказался у стрелков, выхватил пулемет и крикнул: «Юшко, сюда!»

Он мгновенно понял и прибежал, чтобы уложить пулемет на плечо, крепко держа за сошки, и раздалась первая прицельная очередь. Рат-та-та-та-та, и снова — рат-та-та-та. Они лежали! Я видел, как один еще бежит, остальные лежат.

Теперь мы развернулись на 180' и прочесали склон. А ну, давай! Иван этого не ожидал. Те, кто еще мог бежать, исчезли так же неожиданно, как и появились.

Убедившись, что опасность миновала, я позволил всем часовым вернуться в землянки. У нас было восемь раненых и двое убитых. Раненых отнесли в медицинский блиндаж к унтер-офицеру Паулю. Убитых отнесли в пустой окоп.

Павеллек, Неметц и еще двое попробовали удостовериться, сколько нападавших лежит перед нами и за нами. У них еще была задача принести все оружие и патроны убитых вражеских солдат. Когда они вернулись, Павеллек доложил:

—    У ручья лежат восемь русских. Мы принесли четыре автомата с патронами, четыре винтовки и шесть гранат. Что до еды, у них было несколько сухарей в сухарных сумках и немного махорки.

Вскоре вернулся Неметц:

—    Над нами на склоне пятеро метрах в 20-30 отсюда. Мы принесли три автомата, две винтовки, патроны и четыре гранаты, а еще пару кусков черствого хлеба и немного табаку.

Оружие, патроны, хлеб и табак распределили по взводам. Я убедился, что каждый получил свою долю. Это был скорее символический жест, чем что-либо еще, — я не хотел, чтобы кто-то был обделен.