— Они уродуют исторический центр города этими безвкусными стеклянными шаблонами. Стирают историю. — Он любовно провел ладонью по неровной ввалившейся стене старого дома. — Разве ты не видишь? Эти здания не только памятники архитектуры, они живые, обладают душой и памятью. Для города они важнее сотни людей.

Катя вздохнула.

— Ну конечно, как у вампиров — так души нет, а как у какого-то старого клоповника, то сразу и душа и память. — Она понимала, что зря затевает этот разговор, но не смогла себя остановить. И злилась, и ненавидела этот город при мысли, что Лайонел никогда не полюбит ее так же сильно и преданно, как любит эту груду старых камней, которые никогда не ответят ему взаимностью, не подарят тепла.

«Какой смысл любви между айсбергом и камнем? Оба холодные и равнодушные», — думала она, глядя в непроницаемое лицо молодого человека.

— Тот, кто уничтожает красоту, не способен на высокие чувства. Тот, кто убивает чужую память, не имеет право на собственную, — промолвил Лайонел и куда-то решительно зашагал.

Девушка догнала его и пошла рядом.

— Куда ты?

— Хочу нанести визит тому, кто строит это, — махнул он рукой на стеклянное здание. — Я прихожу к таким людям в дом и забираю самую дорогую вещь.

— Справедливо, — дернула плечиком Катя, — если уж ты считаешь, что человек так оскорбил твою память.

— О, ты себе даже не представляешь... как.

Они долго шли каким-то дворами, переулками и наконец добрались до высокого полустеклянного зеркального дома. При виде него Лайонел скривился и разозлился еще больше.

Он вошел в подъезд, пригвоздив к месту консьержку одним взглядом. Лифтом они не воспользовались, поднялись до седьмого этажа по лестнице. В квартиру попасть не составило труда, Лайонел сунул в скважину лезвие небольшого перочинного ножика, ковырнул там и вошел в прихожую. Повсюду висели зеркала.

— А как ты определишь, где лежит самая дорогая вещь? — еле слышно прошептала Катя, боязливо оглядываясь.

Молодой человек криво усмехнулся.

— А я слышу, — и шагнул к двери с нарисованным зайчиком.

Девушка не успела опомниться, как он проник в детскую и подошел к кроватке, на которой спала маленькая девочка в облаке светлых волос.

— Стой-стой-стой, — замахала руками Катя, — ты же не тронешь ребенка, лишь потому что кто-то снес старую развалюху и строит на ее месте новое, красивое здание?! Лайонел, ты...

Он, казалось, даже не слушал ее. Взгляд его был устремлен на спящего ребенка.

— Я хочу, — произнес Лайонел, смакуя каждое слово, — чтобы день за днем ее отец спрашивал себя, что он сделал не так, чем заслужил столь огромное несчастье.

— Он ничего не поймет! Никто бы не понял! — выпалила Катя. И увидев, как он протягивает руку к шее ребенка, упала на колени, хрипло прошептав:

— Лайонел, умоляю тебя, оставь девочку, она ни и чем не виновата!

Молодой человек презрительно уставился на нее.

— А ты разве не замечала, что почти всегда за виноватых страдают невинные. Так принято!

— Я тебе не прощу этого!

Его рука опустилась на шею девочки, и пальцы сжались, раздался хруст. Ребенок не успел даже проснуться.

— Не простишь? Значит, ты выбрала не того. Сочувствую.

Лайонел бросил лишенный всякой жалости взгляд на содеянное, поправил лежащего на подушке мягкого зайца и, рывком подняв Катю с пола, выволок ее за дверь, а потом из квартиры.

Когда они вышли на улицу, девушка немного пришла в себя. Она закрыла лицо руками и так стояла, не в силах смотреть в прекрасное лицо с ледяными бездушными глазами.

Что он пытался ей доказать? Какой урок хотел преподать?

— Убийца, — отнимая ладони от лица, выплюнула Катя.

— Одна из привилегий власти — это возможность безнаказанной жестокости. Привыкай.

Девушка замотала головой.

— Вильям был прав, все играешь в Бога! Но ты, Лайонел, не он!

Тот лишь пожал плечами и обаятельно улыбнулся.

— Так пусть скажет мне об этом лично.

Она отступила, но Лайонел как будто прочитал ее мысли и в мгновение ока бесцеремонно схватил за локоть.

— Нам пора.

— Я не хочу тебя видеть! — взвизгнула Катя, пытаясь высвободиться. — Ты просто ненормальный!

Их взгляды встретились, и она перестала вырываться. Он смотрел на нее внимательно, не мигая.

— Ты долго меня не увидишь, — наконец произнес Лайонел и отпустил ее. — У тебя будет время подумать и взвесить свое решение.

Девушка ощутила, как страх сковывает тело, словно вливая в вены жидкий свинец. Ей мучительно хотелось задать вопрос, но слова не шли на язык, как заколдованные.

Когда молодой человек двинулся вдоль по улице, Катя поплелась вслед за ним. Через некоторое время они дошли до центра и сели в золотистую машину, припаркованную в одном из темных переулков.

Девушка смотрела в окно, вслушиваясь в печальные звуки «Лунной сонаты» Бетховена, и ей вновь хотелось плакать. Из-за того, что все совсем не так, как ей представлялось. Сейчас она казалась себе ужасно глупой. Разве мыслимо было поверить, что беспощадный вампир, влюбившись, вдруг превратится из хищника в ласкового безобидного котенка? И если ей так необходим котенок, не прав ли Лайонел, говоря, что она выбрала не того?

Машина остановилась у ворот. Катя сразу же вышла и направилась в дом, успев услышать:

— Жду тебя через десять минут в моем кабинете.

От нехорошего предчувствия перехватило дыхание. Она знала — случится что-то страшное и непредотвратимое.

Девушка не стала переодеваться, а остановилась у дверей кабинета и осталась там.

Вскоре подошел Лайонел. Пригласил ее войти, ничего не объясняя, достал из кармана ключ от шкатулки и вставил в один из замков.

Катя перестала дышать, следя за его быстрыми, хорошо отточенными движениями. Когда замки были сняты, а крышка откинута, он вынул из ящика плотный белый конверт с красной печатью, на которой изображался все тот же кубок с двумя летучими мышами, опускающими в чашу сердце.

— Герб Тартаруса, — объяснил Лайонел, надламывая печать и вытаскивая из конверта сложенный вдвое листок. Полетевшие на пол куски печати, неожиданно взмыли вверх, прямо на глазах выросли, превратившись в двух крупных летучих мышей с влажными черными глазами.

Катя ахнула от неожиданности и закрылась руками. Мыши облетели вокруг нее и приземлились на плечи к Лайонелу, сложив кожистые большие крылья.

— Кто это?

Молодой человек проигнорировал ее вопрос и развернул письмо. Пару секунд читал, после чего бумага сгорела прямо у него в руках — вспыхнула и, почернев, пеплом посыпалась на ковер.

Девушка боялась шевельнуться, черные глаза мышей пристально следили за ней.

— Что там? — пролепетала Катя.

— Это приказ, — последовал спокойный ответ. — Старейшины вызывают меня в Тартарус.

После недолгой паузы она спросила:

— А как же я?

Лайонел насмешливо напомнил:

— Час назад ты сказала, что не хочешь меня видеть. Твое желание исполнится.

— И когда ты собираешься...

— Сейчас.

Девушка недоверчиво нахмурилась.

— Ты не можешь! Не можешь просто взять и... а как же твой город?

Лайонел помрачнел и резко заметил:

— Ты не оставила мне выбора. — Он задумчиво прикоснулся к замкам. — Их нельзя открывать, если не собираешься вскрыть шкатулку. Даже капля крови старейшины, запертая в этом ящике, обладает огромной разрушительной силой. У меня было еще три дня, чтобы подготовиться и открыть, но после твоего вмешательства любое промедление могло стоить тебе жизни.

— Я не знала, — только и смогла выговорить Катя.

Ледяные глаза встретились с взглядом черных глаз летучей мыши.

— Это проводники, они поведут меня лабиринтами подземелья до самого Тартаруса. Будут присматривать за мной, чтобы я вдруг не передумал. — Он хмыкнул и протянул руку, чтобы почесать мышке горло, но паразитка с тремя рожками на голове тут же вцепилась зубами ему в палец.

Лайонел отдернул руку и, сердито глянув на мышь, буркнул: