И вдруг над зачарованным миром взлетел тоскливый собачий вой. Татьяна вскрикнула, шип страха уколол прямо в сердце.

– Пошел вон! – закричала Марина, поднимая с земли камень и швыряя его куда-то в кусты. – Ну, дурак уродился, прости господи! А ну, цыц!

Вой прекратился, в кустах зашелестело, и на дорожку, молотя хвостом, выкатился Серый. Подбежал к Тане, ткнулся холодным носом в колени. Морда у него была радостная – ей показалось, пес улыбается. Магия рассеялась.

– Молодой еще, в силу не вошел, – пояснила Марина. – Играет. Напугал? Ты уж извини. Иди в хату.

На столе – нехитрый ужин… вечеря, сказала Марина. Черный хлеб, сало, зеленый лук, куски вареного мяса с картошкой. Толстые фаянсовые тарелки, зеленоватого стекла щербатые стопки и литровая бутылка сизо-зеленой жидкости. Татьяна почувствовала, как голодна. От густого запаха хлеба голова пошла кругом.

– Садись!

Татьяна послушно опустилась на заскрипевший стул. После колодезной купели тело стало невесомым и хотелось спать.

Марина открыла бутылку, разлила в стопки питье – Татьяне показалось, что жидкость дымится.

– За встречу! – сказала Марина, опрокидывая стопку. – Хороша! Аж слезу вышибает!

Татьяна отхлебнула и задохнулась. Она хватала воздух широко раскрытым ртом, едва не теряя сознание от жгучей боли в горле, вцепившись пальцами в край стола.

– Ох ты ж горе мое! – закричала Марина. – Запей! – Она ткнула ей стакан с водой.

Татьяна поспешно отпила и закашлялась.

– Што ж ты такая нежная, – покачала головой Марина, не то сожалея, не то упрекая. – Бери хлеб, мясо, кушай!

Дальнейшее Татьяна видела словно в тумане. Она не помнила, как добралась до постели. Помнила только холод жестких простыней и затрещавший сенник, а дальше – словно провалилась…

День не задался с самого утра. Оказалось, нет кофе. Пита зачерствела, молоко не скисло, но от него несло тухлятиной. Интересно, из чего в наши дни делают молоко, имеет ли оно отношение к корове? Мелкий дождь скучно молотил в окно. Еще один холодный беспросветный день, когда не хочется подниматься с кровати, чистить зубы, одеваться, жить. Ничего не хочется.

Из зеркала на нее смотрела незнакомая хмурая личность из тех, что обычно не запоминаются, не умеют ладить с окружающими, на лицах которых написан мучительный вопрос: господи, за что? За что скука, одиночество, бессонница, морщинки под глазами, складки на животе, черствая пита и пустая кофейная банка?

Жанна улыбнулась уголками рта – когда-то это у нее получалось мило, сейчас никак. До такой степени никак, что слезы навернулись. Пошлепала пальцами под глазами, растянула кожу на висках – представила, что сделала подтяжку. Надула губы, приподняла бровь. Резким движением отбросила назад волосы. Тьфу!

И это первый день отпуска? И это лето? Это жизнь? Да что ж с ней такое, черт подери!

Но есть лекарство, есть! Главное – не зацикливаться. Взять себя за шиворот, дать пинка, выпихнуть из дома на люди. Для чего необходимо накраситься и одеться. Дорогая косметика, дорогие тряпки, все у нас есть, всего навалом. Хорошо бы гимнастику и холодный душ. Но это уже высший пилотаж. Обойдемся без гимнастики, а душ – горячий, и так в доме собачий холод!

Кофе! Полцарства за кофе! Может, сварить яйцо? Или… что? А что есть в наличии? В холодильнике сиротливо белеет пакет с молоком, а вот банка маринованных огурцов, три яйца, остатки масла и засохший букетик укропа. Жанна застывает у открытой дверцы, тупо глядя перед собой. Вредная память подсунула картинку – забитый до отказа чертов холодильный шкаф: ананас, маринованный перец, золотая блямба шампанского, копченая рыба и… и… бесчисленные пакеты вощеной бумаги и бутылки. И запахи – голова кругом! И гости потоком. Она вздохнула. Было. Было, да сплыло. Ушел, бросил, влюбился в другую на всю оставшуюся жизнь, помахал ручкой. Шампанское выпили на прощание, демонстрируя высокие отношения, расставаясь друзьями. Киношной дружбы не получилось – она сунулась было раз со своими проблемами, но он дал понять… Все! И новая мадам ждет ребенка. Она в свое время делала карьеру, да и ему ребенок был без надобности, оставляли его рождение на потом, а потом не вышло. Новая красится, как девочка по вызову, – и ничего! А ей он как-то сказал – смой краску, а то похожа на шлюху. Любимым все можно. Зато теперь она может краситься до упаду. До полного вампиризма, как говорит любительница фильмов ужасов тетя Соня, подруга мамы. Или до полной отключки. Никто не скажет, что похожа на шлюху, но вполне могут это подумать. Кто? Кто-нибудь. Пусть. Кого это теперь волнует?

Жанна захлопывает дверцу. Та сочно чмокает.

Горячей воды по случаю лета нет. Профилактика. Она с воплем выскакивает из-под холодной струи. Растирается махровым полотенцем. Обнаженная, стоит перед зеркалом. Берет малиновую помаду и разрисовывает щеки. Мажет губы. Отвратительная помада! А стоит целое состояние. Финальный штрих – малиновая клякса на носу, теперь возьмут в цирк без экзамена. Надо было соглашаться на Эмираты. Хотя бы Эмираты. Дура! Ну и что, что одна? Ирочка… Ирка, чучело, у нее десять пятниц на неделе. То она едет, то не едет. Если в ссоре с Толиком, то да, если помирились, то нет. Толик… Отдельная песня. Лучше так, чем никак, говорит Ирка со значением. Лучше никак, чем так, думает Жанна. Глазам вдруг делается больно, нос краснеет, хотя под малиной не видно. Этого еще не хватало! После тридцати – плакать можно только по делу, а не для удовольствия. Да что же это за день такой?

Дождь все идет. Зато можно обновить шикарный белый плащ. И позавтракать в кафе. Тем более в холодильнике пусто. Не торопясь, глядя в окно на мокрый человеческий поток. Как в Европе. Взять хороший кофе, неторопливо намазать маслом круассан, а сверху – клубничным джемом. От запаха кофе голова идет кругом. Старые французские шлягеры для понимающих – Дассен, Азнавур, Брель, Адамо. Париж! Или Адамо и Брель – это Бельгия? Без разницы! Ностальгия, ностальгия… по тому, чего не было. И в Париж они не успели. А теперь не с кем, да и желания нет, если честно. Рана затянулась, но еще болит. Хорошо, хоть тусовка свалила по новому адресу, унеся с собой дохлые соболезнования и сочувствие. Засуньте себе это сочувствие… знаете куда? «Ситуативные» подруги, жены общих друзей, иногда звонят, иногда заглядывают на огонек – им интересно, как она: в соплях или оклемалась уже, а также хочется доложить, как складывается у него. И посмотреть, как у нее поменяется выражение лица. «Физии» – как говорил бывший. И злорадно посочувствовать, мягко кладя свою ручку поверх ее ладони.

Жизнь продолжается, говорит себе Жанна. Жизнь продолжается, говорят мама и тетя Соня. Продолжатся, черт подери! Молодая, прекрасный возраст, мне бы твои годы! Самостоятельная, независимая! Мы в свое время разве такие были? А вы… у вас все есть! Какого рожна?

Никакого. А кому, спрашивается, хорошо? Вон Ирка вечно в соплях и слезах!

В кафе удобно ожидать, поглядывая на часы. Вот сейчас! Сейчас… Тик-так, тик-так. Отпивать мелкими глотками из фирменной чашки цвета шоколада с красивой надписью «Coffee. Macchiato. Cappuccino. Café creme», делая вид, что тебя страшно интересует что-то за окном, а не проклятая дверь. Наконец! Появился герой, обводит взглядом зал, полон нетерпения, горит! Соскучился. И это было! Как он летел к ней, на ходу крича – извини, я опоздал! Конечно, опоздал! На две минуты. Это она пришла раньше, ей нравится ожидание, страшный драйв до дрожи в коленках. И увидеть первой любимое лицо, нетерпеливый взгляд, вспышку радости в глазах…

Ладно, не конец света. Кофе все равно хорош. И круассан просто фантастика. И джем – апельсиновый, с горчинкой. И мокрая толпа за окном – мелочь, но приятно, добавляет уюта. И спешить некуда. Сиди хоть весь день до полного опупения. Напиши письмо другу. Задумываясь в поисках одного-единственного подходящего заветного слова, поднимая глаза к потолку, с хрустом разгрызая кончик гусиного пера. А емелю не хочешь? Кто сейчас пишет письма? И кому? У кого хватит терпения читать? Все бегом, все на ходу, все хип-хап, как говорил их преподаватель экономики, старый зануда… как им тогда казалось. Молодым, нахальным, беспардонным. Она вздыхает…