— Откуда вы знаете?

— Что вы поторопились? Пожалуйста, — и протянул Сысою газету. Красным карандашом жирно обведено напечатанное большими буквами:

«Объявляются торги на прииск Богомдарованный, ранее принадлежавший крестьянке Притаёженской волости Ксении Филаретовне Рогачёвой».

Сысой глотнул воздух, закашлялся, и только нечленораздельное «к-а-к…» вырвалось у него.

— Та-ак… — Бельков тоже взволнован. Наступил завершающий этап борьбы за прииск Богомдарованный. И последний ход должен сделать сам Сысой. Адвокат с нескрываемой тревогой смотрел на его побагровевшее лицо, на то, как трепетали тонкие ноздри хищного, крючковатого носа.

— Врёте!. Ксюха хозяйка, — захрипел Сысой. — Я пойду в управление… Я докажу… — и поднялся с дивана.

Бельков проворно загородил ему дорогу. Оттеснил к дивану.

— Успокойтесь, Сысой Пантелеймонович, — и, выждав немного, пояснил:

— При ревизии дел неожиданно обнаружилось, что владелица прииска Богомдарованного Ксения Филаретовна Рогачёва не внесла подесятинной оплаты десять рублей сорок копеек. Чепуха на первый взгляд. Правда? Но закон есть закон…

Адвокат подавил невольную улыбку. Не ревизия, а он указал где надо на отсутствие в деле соответствующей квитанции.

— Ксении Филаретовне посылали письма с напоминанием. Вот копия почтовой квитанции. Вот копия второй квитанции. Третьей. И на все три письма никакого ответа.

И снова на тонких губах адвоката чуть приметно задрожала улыбка. Он мог показать бы Сысою и самые письма. Они лежали в углу его сейфа, а рядом с ними расписки Маркела Амвросиевича. Крупные суммы перепали Маркелу Амвросиевичу, чиновнику горного ведомства, чтоб эти письма оказались в сейфе адвоката Ваницкого, а в Рогачёво пошли другие, пустяковые письма.

— Вот так, Сысой Пантелеймонович. Затем было обнаружено, что эта сумма десять рублей сорок копеек внесена в управление от имени Устина Силантьевича Рогачёва. По всей видимости, он вносил её именно за прииск Богомдарованный, но в дело о владении прииском неожиданно вмешались вы, Сысой Пантелеймонович. И когда черным по белому было сказано, что владелицей прииска является Ксения Рогачёва, то, понимаете, взнос Устина оказался совсем ни при чем. Ему написали письмо, прося согласия на зачисление этих денег на счет Ксении Рогачёвой. Вот квитанции почты. Никакого ответа. Прииск Богомдарованный оказался бесхозным и был секвестрован. Я говорил Маркелу Амвросиевичу: ограниченный вы человек. Не видели своего счастья. Взяли бы и внесли свои деньги… Десять рублей сорок копеек. Потом Ксения Филаретовна, да не только Ксения, и Сысой Пантелеймонович озолотили бы вас с головы до ног. Не было денег, позвонили бы мне. — Бельков замолчал, уставясь на Сысоя по-стариковски красными, выпуклыми глазами.

Медленно, медленно осмысливал Сысой происшедшее.

«Прииск Устиновский без золота оказался… Сам Устин без копейки… Если у Ксюхи Богомдарованный отберут, так с кого ж я за спирт получу, за лошадей, за оборудование, что отец отпускал Устину? Я сам по уши в долги залез, ублажая Сёмшу…»

Унаследованная от матери горячая южная кровь прилила к голове.

— Врёшь! Врёшь! — исступленно крикнул Сысой. — Это ты с Ваницким подстроил. — Воры! Бандиты!

Испуг перекосил лицо адвоката. Он отступил за стол.

— Прячешься, сволочь! А мне куда от вас спрятаться? Некуда! Обобрали до нитки.

Сысой застучал кулаком об стол. Вскочил. Ударился головой об угол шкафа и даже не почувствовал боли, только ярость сильнее вскипела. С криком «Грабитель! Кровопивец!» скачками обежал вокруг стола, схватив адвоката за горло, швырнул его на пол.

…Очнулся Сысой. Два дюжих лакея держали его за руки, а в углу, за столом, поднимался с пола Бельков. Крахмальная манишка разорвана, галстук чёрной бабочкой висел на волосатой груди. Из рассеченной губы текла струйка крови.

Сысой рванулся к нему.

— Убью. Все равно убью и тебя и Ваницкого.

— Свяжите его, — устало попросил адвокат и, держась за стенку, вышел из комнаты.

Он вернулся не скоро. Умытый, припудренный. Только губа распухла и в серых глазах сверкали искорки бешенства. Взглянув на лежавшего на полу связанного Сысоя, приказал лакеям:

— Посадите его на стул и идите. — Подошел к сейфу, вынув папки, сел к столу. Раскрыл их и, казалось, забыл обо всём на свете.

— Гад… Сволочь… — хрипел Сысой и рвался, стараясь освободиться от пут.

— А, вы ещё упражняетесь в красноречии? Валяйте, валяйте.

— Убью. Все равно убью. Не сегодня, так завтра…

— Пожалейте. У меня мать старушка, сестра больная, внучек. Их нельзя огорчать.

— Убью!

— Успокойтесь. Мне нужно обстоятельно поговорить с вами по делу,

На зеленом поле бильярда россыпь шаров. Как зверьки разбежались они по столу и замерли в ожидании.

— Лево в угол шара…

Спугнутый кием, мчится зверь-биток через поле, ударяет другого и тот юркает в нору, а биток прижался к борту и замер.

Ваницкий сделал новый заказ.

— Туз от шара в середину.

— Не каждый, Аркашенька, падает. И то слава богу, — управляющий банком, в жилете, вздернул кверху накрахмаленные манжеты, помелил кий и заказал — Шестерку оборачиваю к себе в середину. Чва-к, Аркашенька! У меня партия.

Надевая пиджак и вытирая носовым платком руки, управляющий банком тихонько рассказывал Ваницкому:

— Его превосходительство губернатор с супругой добрались до Харбина и взяли курс на Париж. Получил я телеграмму-распоряжение: «Перевести всё наличие моего счета Лионский кредит». Я вежливенько, в получастном порядке: «Не доверите ли, ваше превосходительство, банку рассчитаться вашими поставщиками?» В ответ — грозная, сердитая, знаешь, как он умеет? «Немедленно перевести деньги Лионский кредит. Точка. Исполнение доложить. Точка». А для ответа дает, уже пекинский адрес. А всё же это свинство, по-моему. Ну выгнали. Ну сбежал. А сапожник при чем? При чём модистка, обшивавшая его супругу? Осуждаю. Решительно осуждаю. Да, Аркашенька, ты просил выписку о состоянии твоих счетов. Официальное уведомление получишь утром. А так — на полмиллиона можешь рассчитывать.

— Хорошо. А триста тысяч я наберу. Итого — восемьсот. Торг обеспечен.

— Неужели за Богомдарованный нужно бросить почти миллион?

— Кто его знает. Но готовлюсь.

— Послушай, у меня есть сведения, что на Богомдарованном не все благополучно. Будто бы…

— Ерунда. Туда выехал мой инженер, и пока от него никаких панических заявлений.

Управляющему банком показалось, что последнюю фразу Ваницкий сказал несколько громче, чем надо, в расчете на то, чтоб его услыхали.

…Несколько часов просидел Сысой привязанным к стулу. Ярость давно прошла. Мучила боль. Если б можно было встать, размяться или хотя бы переменить позу, боль бы, наверное, прошла, но веревки крепко держали Сысоя. В голове тёмной жижей текли обрывки безрадостных мыслей, а у ног валялась выпавшая из кармана чековая книжка.

Стало смеркаться. Вошел адвокат и зажег лампу.

— Развяжите, — прохрипел Сысой.

— Подожду. Мне надо говорить с вами, а вы чуть чего за горло хватаете.

— Не буду.

— Я вам не верю и считаю, что так говорить удобней. Могу я начать разговор или дать вам ещё отдохнуть?

— Говорите.

— Давно бы так. — Сел к столу, показал Сысою папку в зелёной обложке «Дело о подделке векселя Сысоем Пантелеймоновичем Козулиным». Название несуразное, но содержание любопытное. — Если её передать в суд — тюрьма Сысою Пантелеймоновичу гарантирована. Поднял папку в серой обложке. — Вот вторая. «Дело о мошеннических деяниях Сысоя Пантелеймоновича Козулина, связанных с оформлением прииска Богомдарованного на имя крестьянки Ксении Филаретовны Рогачёвой». Не дергайтесь. Иначе я уйду и вернусь только утром. Я знаю, что в самом факте установления прав Ксении Рогачёвой нет ничего преступного. Она законная владелица прииска. Поправляюсь: была. Но сколько, Сысой, вы раздали взяток? Здесь показания всех, кому вы их совали. Смотрите, вот подписи. Тюрьма, Сысой. И надолго. Отложим эту и возьмем третью. «Дело о попытке убийства Сысоем Пантелеймоновичем Козулиным господина Белькова…» Это меня. Вот свидетельские показания прислуги. Вот моя фотография. Вот заключение врача о нанесённых побоях и повреждении хрящевого сустава горла. Вы слышите, я до сих пор говорю с хрипотцой. Вот заключение товарища прокурора о возбуждении уголовного дела против Сысоя Пантелеймоновича Козулина по статье… Я сейчас вам найду эту статью. Вот смотрите, пятнадцать лет каторги.