Литмир - Электронная Библиотека

– И тебя возьму! Ты полетишь со мной?

Пёс опять приподнял брови, коротко проурчал. И это урчанье сложилось для Руса в простую фразу: «Я не доживу». Рус даже подпрыгнул от неожиданности, так что собачья морда соскочила с его колен и ткнулась в полузасохшие стебли конского щавеля, росшего на свалке в изобилии.

– Самосвал, ты умеешь разговаривать?!

Самосвал издал длинный ряд звуков, очень похожих на невнятную человеческую речь, и, хитро жмурясь, опять уложил свою голову мальчику на колени. На этот раз Рус услышал: «Вообще-то, не умею. Я же собака. Это только с тобой у меня получилось».

– Ты не представляешь, как это здорово! Теперь мне есть с кем разговаривать! Просто разговаривать, понимаешь!

От переполнявших его чувств Рус обхватил собаку за шею, с силой прижал к себе. Пёс захрипел, повизгивая, что, видимо, означало: «Отпусти, придушишь ненароком».

И пошла у них дружба не разлей вода. Рус даже привел Самосвала домой, но мама, увидев на пороге здоровенного пса, замахала руками и сказала, чтоб им здесь и не пахло. «Мало мне забот, – возмущалась она, – так ещё бездомный кобель выискался на мою несчастную голову! Кто его будет кормить? И чем, скажи на милость? Это ж не кобель, а целый крокодил. Он и нас с тобой проглотит, не глядючи. Нет-нет, делай что хочешь, а этого пса я и видеть не могу!» К несчастью, собачий визит пришёлся на один из тех праздничных дней, когда у них гостили зловредные тетки. Они хором присоединились к матери и с каким-то неиссякаемым усердием на протяжении всего вечера обсуждали эту проблему и, можно сказать, вытерли ноги об ни в чём неповинную собаку, а заодно и об своего племянника.

С того дня Рус зачастил к оврагу, так что и про уроки стал забывать. После неудачного визита Самосвал выглядел грустным.

– Ты обиделся? – поинтересовался Рус. – Да-да, я вижу! Обиделся на маму, за то, что она тебя в дом не пустила. Не обижайся, ей и так достаётся. А нам с тобой и здесь хорошо, правда?..

Самосвал исподлобья взглянул на Руса, и, потёршись мордой о его колени, проурчал обстоятельно: «И правильно, что не пустила. Не место мне в вашем доме. Потому – не домашний я пёс, на вольных хлебах вырос, на отбросах. А вот что крокодилом обозвала, это уж никакой собаке даже не приснится. Крокодил он – ящерица! И зелёный. А у меня шерсть светло-рыжая. Почти жёлтая. По-вашему – блондин. И живу я на воздухе, а не в воде».

А потом начались долгожданные летние каникулы, и друзья расставались только на ночь. Но однажды тяжело заболела мать. Она не вставала с постели, температурила, даже бредила. Рус самоотверженно ухаживал за ней: кормил с ложечки, бегал за лекарствами, развлекал как мог. И с прогулками пришлось повременить.

За время его отсутствия у Чёрного оврага произошли кое-какие события. Дело в том, что левый склон Чёрного оврага, как и прилегающие к нему со стороны города земли, на которых в лучшие времена высевали зелёные корма для скота, и на котором теперь одиноко торчал полуразвалившийся телятник, местное начальство продало в частные руки под строительство коттеджа. Свалке грозила ликвидация.

Среди недели здесь появились люди в оранжевых жилетах и огромный жёлтый бульдозер. Свалку огородили дощатым забором, а у въездных ворот поставили строительный вагончик. На следующий день сюда потянулись большегрузые самосвалы. Они шли один за другим, натужно гудя, сваливали жирный чернозём, а бульдозер утаптывал мусор, выравнивал грунт.

Руководил этим мероприятием высокий синеглазый мужчина лет пятидесяти, с пышными чёрными усами, в оранжевом жилете, надетом поверх тёмно-синей куртки, видимо, прораб будущей стройки. Несмотря на грузную фигуру, передвигался он довольно бойко, выдавал направо-налево распоряжения, и они летели над оврагом, словно короткие автоматные очереди.

Однако к выходным работа застопорилась. То ли не все бумаги были подписаны, то ли у нового хозяина приовражных угодий возникли трудности с финансами, то ли появились сильные конкуренты. Короче, стройка оборвалась так же внезапно, как и началась. А прораб переквалифицировался в обыкновенного сторожа. Ночевал в вагончике, приглядывал за техникой, по вечерам жёг костёр для согрева и прочей охранной предосторожности.

Когда мама поправилась, Рус вновь появился у Чёрного оврага и не узнал его. Это случилось рано утром в субботу, как раз на следующий день после того, как стройка заглохла. Большая часть свалки превратилась в разглаженную равнину. Да и попасть на неё теперь было не так просто – пришлось выбирать: либо лезть через забор, либо карабкаться по обрыву. Рус выбрал первое. Так было короче и проще. Прораб ещё спал. Поэтому мальчик беспрепятственно преодолел обширную территорию свалки и благополучно достиг автобуса.

Самосвал приветствовал Руса заливистым лаем. Но голод давал о себе знать – от каждого движения хвоста пса вело в сторону, и он беспомощно приседал. На этот раз Рус потчевал своего друга обрезками колбасы и куриными косточками, собранными за неделю. Пёс мгновенно глотал принесённую пищу, лизал своему благодетелю руки и ноги, и смотрел на него преданными глазами.

Когда последний лакомый кусочек утонул в собачьем желудке, Рус услышал за спиной:

– А из моих рук брать не захотел, чертяка!

Рус обернулся. Перед ним стоял усатый мужчина в спецовке, с ружьём через плечо, слегка навеселе.

– Как же ты пробрался сюда, сынок?

– Я не ваш сынок.

– Ух, ты, ёршик! Понятно, что не мой. Это я так, к слову.

– А через забор.

– И не побоялся?

– А чего мне бояться? Я ничего плохого не сделал.

– Да я так спросил, – сказал прораб весело. – Другого дела у меня, брат, сейчас нет. Стройка разладилась. Вот, караулю объект, будь он неладен. Ничего, гуляй пока. Твой пёс?

– Мой.

– А чего ж ты его домой не заберёшь? Помрёт он тут с голодухи.

Рус понурился, но ничего не сказал.

– Усёк – мамка не велит.

– Угу.

– Ладно. Пока тихо, гуляйте на здоровье. А уж как грузовики пойдут, милости прошу – за забор.

– А когда они пойдут?

– А кто ж их знает! Как начальство договорится, что почём, тогда и пойдут.

Прораб закурил, обвёл хозяйским взглядом вверенную ему территорию, спросил у мальчика:

– Тебя как зовут-то?

– Рус. То есть, Руслан.

На лице прораба проступило радостное удивление.

– Не может быть?!

– Почему «не может быть»?

– Так меня тоже Русланом кличут. Тёзка, значит!

Ближе к обеду старший Руслан соорудил костерок, сварганил простенький супчик и пригласил Руса отведать свою стряпню. Рус ел с аппетитом и не забыл поделился с собакой. А после обеда тёзки проговорили до самого вечера.

– Я ведь не всегда прорабом был. В былые времена я, брат, облака разгонял.

– Как это?

– Лётчик я. Бывший, конечно.

– Не может быть?!

– Почему «не может быть»? – засмеялся прораб. – Было дело… А потом списали. На пенсию отправили. По возрасту. Да не в том суть! Я бы ещё мог… Понимаешь, самолёты мне покоя не дают. Каждую ночь сняться. Никаких снов больше не вижу. Одни самолёты… а! – прораб махнул рукой. – Не ко двору пришёлся. Турнули, короче. Вот и подыскал себе работёнку.

– Я тоже хочу на лётчика выучиться, – сказал Рус.

– Ты? На лётчика? А что, можно. Парень ты крепкий. И упрямый, видать.

– А с парашютом вы прыгали?

– А как же. Правда, не так часто. Но приходилось.

– Страшно?

– По первости, трухнул, малость. Это всё равно, как с непривычки зимой в прорубь сигануть. Даже кудрявей. Спасибо, инструктор вытолкал. А потом – ничего, сам прыгал.

Слушатель прорабу попался благодарный. И, дорвавшись до воспоминаний, бывший лётчик говорил без умолку. Жестикулировал он скупо, но глаза его полыхали нестерпимой синевой, а сам он походил на слегка постаревшего мальчишку. Он вспоминал лётное училище, свой первый полёт, первое назначение. Вспомнил, как однажды, в нарушение инструкции, прокатил любимую девушку на учебном самолёте и схлопотал за это: на месяц его отстранили от полётов. Вспоминал и смешное, и не очень смешное, и даже совсем не смешное…

3
{"b":"247057","o":1}