Но в это время Филипп взял меня за руку и поднялся.

– Сыграйте бас-данс! – крикнул он музыкантам, ведя меня в центр зала. – Фламандский бас-данс в честь моей женитьбы.

Придворные одобрительно закричали, стуча кубками о столы так, что подпрыгивали приборы и блюда. Брови моей свиты поднялись еще выше – я почти чувствовала, как меня пронзают их взгляды. Для них моя свадебная церемония выглядела фарсом. Мне здесь было не место – я должна была пребывать в девичьем уединении со своими фрейлинами, пока меня должным порядком не обвенчают в церкви.

Все мысли о восхвалении достоинств Хуана тут же вылетели из головы. Как я могла танцевать с мужчиной, которого только что встретила и с которым, по мнению моей свиты, еще не была официально обвенчана?

– Идем, моя инфанта. – Филипп словно почувствовал мои опасения. – Покажем им, как танцуют вместе Испания и Фландрия.

Он подтолкнул меня вперед. Барабанный бой стал громче, и страхи оставили меня. Я замечательно танцевала, а бас-данс был одним из моих любимых: плавный ритм и замысловатые повороты и поклоны, требовавшие как выносливости, так и изящества. Филипп тоже оказался прекрасным танцором, и я с легкостью отвечала на каждое его движение, словно мы уже сто раз танцевали вместе.

– Ты просто потрясающая, – прошептал он.

Вероятно, я покраснела до корней волос: не обращая внимания на взгляды придворных, он поцеловал меня в губы так, что у меня перехватило дыхание. На этот раз оказалось куда приятнее – от поцелуя обдало жаром все тело с головы до пят.

Придворные вокруг нас пришли в неистовство. Фламандцы внезапно вскочили, сбрасывая блюда на пол, похватали за руки первых попавшихся женщин, в том числе нескольких моих дам, и потащили на середину зала. За несколько секунд нас окружила масса танцующих. Я плотнее прижалась к Филиппу, недоверчиво глядя, как фламандцы вертят вокруг себя моих перепуганных испанских дам.

Филипп усмехнулся. Я проследила за его взглядом: одна из моих спутниц отбивалась от неотесанного пьяницы. Мне тоже стало смешно: никогда еще я не видела столь неудержимого веселья. Нравы фламандцев были грубы, но они умели радоваться жизни.

– Твои соотечественники явно не рады. – Филипп посмотрел на меня, и взгляд его помрачнел.

У меня внутри все оборвалось: вельможи из моей свиты, которые привезли меня сюда и должны были взамен увезти в Испанию Маргариту, одновременно встали и вышли из зала.

– Тебе нужно идти, – добавил Филипп. – Не хочу стать поводом для дальнейших упреков со стороны твоей драконихи-дуэньи.

Он повел меня через толпу к дрожащей от ярости донье Ане. Остальные дамы, освободившись от непрошеных партнеров, окружили меня. Дуэнья вцепилась в мою руку.

– Пора уходить, ваше высочество, – произнесла она не терпящим возражений тоном. – Немедленно.

Взглянув на ее побагровевшее лицо, я направилась к дверям зала. Выходя, обернулась. Филипп стоял среди своих придворных, не сводя с меня глаз.

Я поняла – никакая донья Ана не сумеет его удержать.

Едва мы оказались в моих покоях, донья Ана повернулась ко мне:

– Какой позор! Что подумала бы ее величество твоя мать, будь она здесь? Уж наверняка объяснила бы, что пара обетов в передней – вовсе не свадьба!

При упоминании о матери меня обдало холодом.

– Именно ее величество прислала меня сюда. И эрцгерцогиня Маргарита сама сказала, что Безансон проведет венчание в соборе, на котором вы настаиваете.

– Ха! Что этот французский боров в шелках понимает? Разве не он бесцеремонно велел тебе снять вуаль, будто ты какая-то крестьянка? – Она помахала пальцем у меня перед носом, и ее толстые щеки дрогнули. – Похоже, тебе по душе, когда тебя выставляют напоказ, словно трофей. Тебе всегда хотелось быть в центре внимания.

– Ради Христа! – воскликнула я; дамы с судорожным вздохом преклонили колени. – Вы что, хотите сказать, будто есть что-то плохое в простом танце жены со своим мужем?

– Он тебе не муж! Вас обручили по доверенности в Испании – обручили, но не более того. По Закону Божьему то, чем ты собираешься заняться с ним сегодня ночью, – грех.

Дамы зашуршали платьями, что-то бормоча.

– Откуда вы знаете, чем я собираюсь заняться? – тихо спросила я.

– По тебе заметно, – фыркнула она. – Я твое распутство насквозь вижу. И, как твоя дуэнья, запрещаю тебе впускать его, если он посмеет приблизиться к твоей двери.

– Вы запрещаете мне? – Я взглянула ей в глаза, с удовольствием отметив, как она вздрогнула. После стольких лет подчинения донье Ане я наконец могла проявить власть. – Осторожнее, сеньора. Я больше не девочка, чтобы меня отчитывать!

– Даже девочкой ты не осмеливалась заходить столь далеко! – Лицо ее приобрело известковый цвет. – Если ты подпустишь его к себе до того, как будет освящен ваш брак, я снимаю с себя всякую ответственность, как и все твои дамы. В таких обстоятельствах мы более не можем тебе служить.

Я поколебалась: дамы были рядом со мной всю жизнь, помогая мне во всем том, что другим женщинам приходилось делать самостоятельно. Они отвернулись от меня, словно от заклейменной.

– Как пожелаете, – тихо ответила я. – Кому не нравится – может идти.

Еще не успев договорить, я удивилась собственной смелости. Что скажет моя мать, когда узнает? При мысли, что я бросаю ей вызов через море, меня охватила легкая дрожь.

Дуэнья выпрямилась во весь рост:

– Что ж, так тому и быть.

Она гордо вышла, и дамы тотчас же последовали за ней. Повернувшись, я увидела, что в комнате остались только Беатрис и Сорайя.

– Мы не покинем вас в вашу брачную ночь, ваше высочество, – сказала Беатрис.

Я благодарно вздохнула:

– Помоги мне раздеться.

Я стояла не шевелясь, пока меня переодевали из пышного наряда в льняную ночную сорочку, которая неожиданно обнаружилась в сундуке. Сорайя начала стелить постель. Беатрис набросила мне на плечи шелковый халат цвета топаза:

– Я нашла его, когда искала ваше красное платье.

Я села за туалетный столик. Беатрис расплела мне косу и начала расчесывать волосы.

Уставившись невидящим взглядом в зеркало, я подумала, что Филипп наверняка придет ко мне сегодня ночью; мне предстоит совершить последний необратимый шаг и сделаться женщиной. Отступать уже поздно – хотя я могла распорядиться запереть дверь на засов и передать через Беатрис, что события сегодняшнего дня меня утомили и мне нужно отдохнуть.

– Беатрис, – прошептала я, – как ты считаешь, я обвенчана перед Богом?

Беатрис на мгновение перестала расчесывать мне волосы и поймала в зеркале мой взгляд.

– Вам нечего стыдиться, ваше высочество. Вы обвенчаны. А то, что доньи Аны с ее вороньей стаей здесь нет – даже к лучшему. Они не испортят вам ночь. Могу поклясться, они притушили бы страсть даже самого Люцифера.

– Ты неисправима, – усмехнулась я.

– Я говорю то, что вижу. Вы его жена, он ваш муж, и дело с концом. – Она наклонилась ближе. – А если вы с прекрасным эрцгерцогом проделаете то, что естественно для супружеских пар, еще до конца года сможете стать матерью принца.

Невольно вздохнув, я ущипнула ее за руку. Беатрис подмигнула мне и повернулась к застывшей с подушкой в руках Сорайе:

– Эй, ты! Чего стоишь развесив уши? Застилай простыни. Его высочество эрцгерцог может появиться в любой момент и…

Она замерла. Замерла и я, услышав отдающееся эхом в коридоре непристойное пение. Беатрис снова начала возиться с моими волосами, приглаживая огненные кудри, но я отстранила ее:

– Я отлично выгляжу.

Но взглянуть в зеркало больше не было сил. Сердце отчаянно колотилось в груди.

В дверь постучали. Мы с Беатрис переглянулись. Стук раздался снова, на этот раз громче. Мы не двигались с места. В дверь ударили еще четыре раза.

– Пресвятая Дева, – проговорила я. – Лучше открой, пока не выломали дверь.

Вошли Филипп и еще трое – раскрасневшиеся от вина, в расстегнутых до пупка рубашках. Один из них игриво ухватил Сорайю, и Беатрис тут же метнулась к нему. Остановив ее, я подошла к идиоту и ударила его по руке.