Затрещали кусты. К нему с веником в руке пробирался дворник.

– Хулиган! – рявкнул он. – Варвар! Что ты творишь! Это же Таня!

– Да какая это Таня? – разозлился Васька. – Это просто камни.

В глазах дворника появилось что-то нехорошее. Рука с веником начала подниматься. Конечно, веник, это не железная палка, удар им не смертелен. Но лучше не пробовать.

Глебов отступил в кусты и нос к носу столкнулся с Серегой. Тот сидел в самой гуще, с любопытством разглядывая приятеля.

– Конечно же, ты здесь сидишь! – всплеснул руками Васька. – Вылезай из своего укрытия. Пойдем. Дело есть. Я все понял.

– Что? – отрывисто бросил Щукин, но подниматься не стал.

– Да не сиди ты здесь. Сейчас дворник примчится. Он злой. Там статуя опять развалилась.

Приятель не шевельнулся. Тогда Васька дернул его на себя, но рука его прошла сквозь плечо и схватила пустоту.

– Серый! – ахнул Васька, с ужасом глядя на свой кулак, сжимающий воздух.

Щукин заколебался, по нему прошла рябь, и вместо него показалась неуклюжая фигура Андрюхи Васильева.

– Чего ты такой неугомонный? – Васильев поднялся. – Руками размахиваешь, кричишь. Охолонись, все идет замечательно.

– Андрюха? – обрадовался Глебов, слабо соображая, что происходит. У него уже стал стираться из памяти и сам Васильев, и то, как он пропал. Просто было приятно увидеть несколько подзабытое лицо. Но когда до Глебова дошло, откуда «всплыл» Андрюха, ему стало нехорошо. – Ты чего здесь? – осторожно спросил он.

– Да так, гуляю. – Андрюха сплюнул сквозь зубы, взгляд его стал жестче. – За тобой я. Идем. – И он крепко схватил Ваську за локоть.

– Еще раз опоздаете, я вам уши пообрываю, – прямо сквозь кусты по воздуху к ним несся Платон. – Глебов, а тебя я вообще урою. Сколько можно с тобой носиться? Цацкаешься с вами, цацкаешься. – Платон метнулся вперед, тоже схватил Глебова за локоть, приблизил к нему свое лицо и гаркнул прямо в глаза: – Быстро на построение! Если через пять минут тебя там не будет, вылетишь отсюда к чертовой матери! Даже чемодан собрать не успеешь. Понял? – Васька ошарашенно молчал. – Я говорю, ты меня понял?

На Глебова вдруг накатило удивительное спокойствие. Волнения и суета последних дней куда-то делись, осталось только небольшое любопытство – чем все это может кончиться?

– Пошел ты, знаешь куда? – Он дернул рукой, стряхивая жесткую ладонь Платона. – Не пойду я с тобой. И плевать мне на твой лагерь. Видел я его в гробу в белых тапочках. Понял? Тоже мне начальник – на одну смену, и ту коротенькую.

– Это ты мне сказал? – медленно проговорил Платон. Очертания его подернулись дымкой, ноги оторвались от земли, он стал постепенно увеличиваться.

– Ой-e-e-e. – Васильев отпустил локоть Глебова и весело прищурился. – Ну ты, брат, попал. Я, пожалуй, пойду к своим.

– Тебе, – неторопливо ответил Глебов и на всякий случай спрятал руки за спину, чтобы за них больше не хватали. Но Платон его уже не слышал.

По кустам прошел легкий ветерок. Потом порывы стали резче, сильнее. Поднялась в воздух меловая крошка, оставшаяся от барабанщицы. Следующий порыв ветра чуть не свалил Ваську на землю, под ноги ему подкатились куски гипса. Он пригнулся, спасаясь от шквалов, попытался за что-нибудь уцепиться, но все, за что он хватался, было ненадежным, легко отрывалось от земли, оставаясь у него в руках. Очередной порыв сбил его с ног. А потом сверху на него налетел сильно выросший Платон. Огромные, вылезшие из орбит глаза, оскаленный рот, скрюченные пальцы. Васька попытался закрыться, спрятаться от этого ужаса, но вокруг уже ничего не было. Шквал нес его куда-то, перед глазами маячило перекошенное лицо вожатого.

– Молчать! Подчиняться! Быть как все!

Слова впечатывались в его голову, от них невозможно было отвернуться, как нельзя было закрыть глаза. Даже сквозь сомкнутые веки было все видно.

Потом его бросило вперед и вниз. Ветер помчался дальше, а он покатился по земле.

Они были здесь все. Несколько отрядов, замерших в ровной шеренге, вожатые. Чуть в стороне ссутулившаяся фигура Володи. Барабанщица стояла впереди около двухметрового шеста с болтающейся грязноватой тряпкой наверху. Перед ней, скрючившись на траве, сидел Щукин. Вся одежда у него была в иле и грязи, лицо расцарапано. Как будто до этого его долго тащили по земле.

– Лагерь! – звонко воскликнул Платон. – Смирно!

Ряды дрогнули и замерли, подтянулись вожатые, Володя переступил с ноги на ногу, но сгорбленная спина так и осталась сгорбленной.

– Серега! – Васька попытался встать, но из-за перелета ноги его не держали. – Это ты?

Щукин поднял исцарапанное лицо.

– Васька?

– Разговорчики! – Платон висел между ребятами. – Все готово! – бросил он в сторону барабанщицы.

Та медленно кивнула, не переставая смотреть на скрючившуюся фигурку мальчика у своего постамента.

– Ты искал меня, – не разжимая губ, начала она. – Ты нашел. Что тебе надо?

И тут до Васьки дошло, чем все утро занимался его приятель, – он охотился на барабанщицу. Все-таки не выдержал и решил все сделать сам – сам найти, сам все разузнать, сам уничтожить.

Глебов застонал от обиды – надо же связаться с таким самонадеянным дураком. Ведь говорили ему: «Не лезь» – не послушал.

Щукин все еще продолжал сидеть на земле, уткнувшись носом в колени.

– Я скажу, что тебе нужно было. – Статуя легко наклонилась, нависнув над скорчившейся фигуркой мальчика. – Ты хотел все сделать один. Но одиночки мало что могут. Побеждает толпа, побеждает коллектив. Только вместе можно чего-то добиться. Я тебе сейчас все объясню.

Барабанщица выпрямилась, кивнула кому-то. От строя отделились двое – это были Васильев и Кубинов, оба аккуратно причесанные, в одинаковых шортиках и рубашечках. Они подбежали к Щукину, подняли его на ноги. Серега дернулся пару раз, но когда понял, что вырваться не получится, обмяк в чужих руках. Голова его оставалась опущенной.

– Это замечательно – быть всем вместе, – продолжала разглагольствовать статуя. – Ты этого пока не понимаешь, но ты поймешь. Вырастешь и поймешь. Нас оживили, чтобы вас всех сделать сплоченными, сильными, дружными. Вот и ты тоже… Не упирайся. Со всеми тебе будет хорошо.

Она протянула обвалившуюся культю, приподняла Серегин подбородок.

– Нет, – этого выдержать Васька уже не мог. – Не трогай его, ты, ходячая мумия!

Статуя замерла.

– А, – как-то радостно протянула она. – У нас есть еще один попрыгунчик, любитель ночных вылазок. И откуда только вы беретесь? Дети по ночам должны спать. Это правило для всех.

Слова бились в Васькином мозгу, и какая-то неведомая сила заставляла поднять голову, посмотреть в черные глаза, чтобы вот так, прямо в лицо высказать все, что накопилось в душе за бесконечно долгую неделю.

«Не трусь, – нашептывал голос, – что она может? Это же просто кусок гипса. Вон Ленка справилась с ней – и ничего. И ты сможешь. Ты же сильный. Давай, посмотри ей в глаза».

Васька затряс головой, прогоняя противные слова, посмотрел на Щукина, и внутри у него что-то обвалилось. Серега медленно, через силу поднимал голову.

– Стой! – крикнул Васька. – Не смотри!

Но было уже поздно. Какое-то время Щукин еще боролся с собой. Потом глаза его распахнулись, и он пристально посмотрел на барабанщицу. Он даже рот открыл, желая что-то сказать. Но не успел. Тело его дернулось, по нему прошла судорога, оно стало истончаться, на мгновение пропало, а потом появилось. Нечеткое, полуразмытое.

Какое-то время Щукин еще повисел без движения, стиснутый с двух сторон ребятами, а потом встрепенулся и твердо встал на ноги.

– Ну как? – прозвучал вопрос.

– Замечательно. – Серега выпрямил спину, повел плечами, бросил холодный, надменный взгляд в сторону приятеля.

Васька вздрогнул, встретившись с этим взглядом. Он вдруг вспомнил, как жалко выглядел вчера Щукин, когда представлял, что ему придется сталкиваться с барабанщицей вновь, как он не хотел идти на речку, плыть на другой берег. И вот встреча произошла.