Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И исчезла. Вожатый выбежал на улицу, и тут все увидели, что он стал совершенно седой, а на его лице появились стариковские морщины.

Свет в палатах больше не загорался. А на четвертый день тот вожатый утонул в речке.

С тех пор стали в лагере невероятные ужасы происходить. Женщину в белом видели то тут, то там. И всякий, кого она подзывала к себе, вскоре умирал. Родители стали в панике забирать своих детей из лагеря. Вот приехал за двумя девочками их папа. Посадил в машину и повез. А ехать нужно было долго через лес. Было уже темно, поздно совсем. Вот едут они и вдруг слышат, что зовет их кто-то: «Эй!» Оборачиваются и видят, что за ними летит женщина в белом и машет рукой, чтобы они остановились. Папа прибавил скорости. Но женщина не отставала. Догнала машину и прилипла к стеклу. Лицо белое, губы красные, глаза черные. Дорога была плохая, кочки. Папа ведет машину и не может отвлечься от дороги. А женщина все кричит ему: «Остановись!»

И вдруг женщина исчезла. Папа обернулся, а дочерей его нет в машине. Тогда он поехал в полицию и привез на кладбище полицейского. Вскрыли они заброшенную могилу, а там лежит женщина в белом и прижимает к себе двух мертвых девочек. Сожгли они потом их трупы, и с тех пор никто колдунью больше не видел.

В палате повисла тишина, только кузнечики трещали за окном. Вдруг посреди палаты возникла высокая белая фигура. Она выбросила руку вперед и воскликнула:

– Эй!

С визгом и криками все повалились на свои кровати.

– Это что такое? А ну, прекратили шуметь, а то барабанщица сейчас придет!

Свет в палате вспыхнул. Девчонки зашлись в новом крике. На пороге стояла их вожатая Наташа, высокая улыбчивая девушка с двумя смешными хвостиками. Но сейчас она не улыбалась, а грозно хмурила брови, глядя на стоящую между кроватями Маринку, завернутую в простыню.

– Гусева, ты чего встала? – грозно спросила Наташа.

Маринка юркнула в свою кровать.

– Дуры, – недовольно пробурчала она.

– Наташ, а кто такая барабанщица? – высунула из-под одеяла нос Павлова, первая пришедшая в себя после крика.

– Кто сейчас не уснет, того в коридор выставлю, – напускала на себя суровость Наташа.

– Расскажи, – заканючили девчонки.

Ленка заворочалась на кровати и еще больше закопалась в одеяло. Страшных историй ей на сегодня хватило с лихвой.

– Расскажу, если потом уснете, – миролюбиво согласилась Наташа.

Все послушно заскрипели кроватями, укрываясь одеялами.

– Давай, – дала команду Гусева.

– Лет двадцать назад, когда лагерь только построили, у центральных ворот поставили две скульптуры – каменных барабанщицу и горниста. Однажды в горниста ударила молния и разрушила его. Барабанщица стала тосковать по своему другу. С тех пор бродит она по лагерю, ищет нового приятеля. Как найдет ребенка, похожего на прежнего горниста, превратит его в камень и поставит у входа, чтобы вместе ворота охранять. Ходит она обычно вечером, высматривает того, кто не спит. Так что быстро закрывайте глаза, пока в них не поглядела барабанщица.

С этими словами Наташа выключила свет и вышла. В палате стояла гробовая тишина, даже кровати не скрипели. Довольная сама собой, Наташа хмыкнула. Неожиданно свет в коридоре вспыхнул, хлопнула дверь в душевой, зашумела вода. Наташа удивленно подняла брови. Свет включался в одном конце коридора, а душевая находилась в другом. Если бы кто-то сейчас прошел по коридору, она бы увидела. Но мимо никто не проходил.

«Еще и мальчишек успокаивать, – недовольно подумала вожатая, направляясь к душевой. – Наверняка они безобразничают».

– Ирка, это ты? – на всякий случай крикнула Наташа, протягивая руку к двери. Иркой была вожатая соседнего отряда.

Дверь распахнулась сама, стукнув по ноге.

В душевой никого не было.

Пока Наташа воевала с хлеставшей водой, в одной из палат мальчиков стукнуло окно, и две темные фигуры, перемахнув через подоконник, выбрались на улицу.

– Тише ты, – зашептал один, поднимая свалившийся с ноги шлепанец.

Второй, удачно прыгнувший в кусты, шипел от боли, потирая расцарапанную коленку.

Это были два приятеля, приехавшие в лагерь из детского дома. Первого звали Васькой Глебовым. Был он высокий, худой, ходил, чуть наклонив голову вниз, и потому смотрел на всех исподлобья. Второй был Серега Щукин. Коренастый, крепкий, он не умел говорить с людьми, предпочитая словам драку. От этого костяшки пальцев у него все время были в ссадинах и царапинах. В одной из потасовок ему откололи кусок зуба. Своей отметиной он очень гордился и, когда улыбался, выставлял надколотый зуб наружу.

– Давай, что ли, – подтолкнул Глебов приятеля, ныряя в кусты.

На путешествие времени оставалось не так уж и много. Сумерки норовили вот-вот перейти в темную ночь, а им еще нужно было исследовать место, где предстояло прожить два месяца.

Как заправские разведчики, они пронеслись через ярко освещенную дорожку и исчезли в низком можжевельнике.

– Ну, куда пойдем? – спросил Васька. В лагере они ориентировались еще очень плохо.

– Главное, запомнить, откуда вышли, а куда идти, уже не важно, – хрипло ответил Щукин, облизывая содранные при неудачном прыжке костяшки пальцев.

Васька привстал. На светлых дорожках никого не было.

– Пошли к линейке, – толкнул он друга и, не высовываясь из-за кустов, побежал к темной открытой площадке, пересеченной тропинками. Горбом возвышалась деревянная сцена. На ее заднике еще можно было разглядеть солнышко, выведенный яркой краской год и название с отломанной буквой «ж». Получалось «Друба». Это была линейка, на ней проводили торжественные сборы и смотры.

Глебов ткнул приятеля в бок и первый побежал через открытое пространство линейки к сцене. Пройдя мимо нее, он продрался через плотный строй кустов и оказался у обрыва. Потянуло сыростью и затхлостью стоячей воды.

– Чего это? – оторвался от созерцания своего разбитого кулака Серега.

– Болото какое-то. – Васька прислушался и повернул налево. – Пошли сюда, там, кажется, речка.

Под ногами у них оказалась светлая тропинка, идущая вдоль обрыва. Лагерь, границу которого обозначали кусты и деревья, широким полукругом уходил налево. Обрыв сбегал вправо и вниз. Глебов все еще прислушивался, не идут ли за ними, бросая тревожные взгляды в сторону притихшего лагеря.

Но вокруг все было спокойно. Васька зашагал бодрее. Сзади сопел Щукин. Глебов собрался сообщить приятелю гениальный план следующей вылазки, повернул голову направо и вздрогнул.

Болото, заросшее травой, отдалилось. В центре появился высокий, утонувшей в темной зелени деревьев остров с обрывистой кромкой. На самом краю, на кончике, на голом пятачке, ярко выделяясь на фоне еще не погасшего вечернего неба, нависал над обрывом огромный черный крест. Казалось, еще чуть-чуть, и, оторвавшись от земли, он медленно поплывет по воздуху.

Так он и сделал. Бесшумно поднялся и полетел, яснее проявляясь на фоне закатного неба.

В спину Глебова ткнули. Его сердце совершило бешеный скачок из груди в пятки и обратно.

– Чего замер? – недовольно пробурчал Щукин.

Васька вздрогнул. Крест перестал наваливаться на него и вернулся на свое место.

– Ты видишь? – прошептал Глебов.

Щукин поднял голову.

– Ух ты, – выдохнул он. – Настоящий?

– Дурак ты, Щука, – облегченно вздохнул Глебов, поняв, что крест ему не почудился – он есть на самом деле. – Разве кресты бывают ненастоящими? Пошли. – И как можно быстрее побежал вперед, прогоняя от себя только что виденный кошмар.

– Там кладбище? – неуверенно спросил Щукин.

– Наверное, – пожал плечам Васька, с опаской поглядывая в сторону неустойчивого креста. Но тот больше не двигался. – Завтра выясним. Пошли.

Серега послушно зашагал по тропинке. Светлая дорожка отлепилась от обрыва, пересекла поле и начала спускаться вниз, к журчащей неподалеку воде. Крест еще какое-то время повыпячивал свои острые перекладины, потом все загородили деревья. Глебов смог облегченно вздохнуть.

32
{"b":"246749","o":1}