Красивая идея. Вокс с закрытым лицом убивает троих мужчин на глазах телезрителей. Потом, выждав немного, убивает четвертого. Далее Вокс кладет камеру на стул, не выключая ее. Все видят, как он исчезает под полом. Долгое время ничего не происходит. Никто не увидит, как он проникает в комнату, убивает Брюса, заставляет Мартину Левин дочитать словарь, а потом убивает ее, чистенько, пулей в затылок. Увидят только, как он выйдет из дыры и покажет кассету с записью.

Интересный эффект, но его не поймут те телезрители, которые не знакомы с деталями дела Вокса. Проблема с концовкой сценария: камера будет работать вхолостую. Есть риск, что не все досидят до финальной сцены. Но, если прервать съемку, никто не увидит, как он выходит из лаза. Или ему придется выйти, снова включить камеру, вернуться обратно, дойти до комнаты, там повернуться и снова вылезти. Очень сложно и неестественно. И главная проблема в том, что последняя сцена неизбежно получится плоской. Наверняка можно придумать что-то получше.

Решение состояло в том, чтобы дать телевизионщикам возможность вызволить Брюса и Левин. Позволить оператору и звукооператору снять и записать их радость от обретения свободы и встречи с людьми. Эту странную дружбу между полицейским и журналистом. И надо бы дать им возможность показать интересное лицо Мартины Левин и ее первые слова на воле. И после всей этой иллюзии — возвращение прежней ситуации и новое отчаяние. Шесть пуль, шесть смертей. Он никогда не считался хорошим стрелком. Но это решение позволит ему в случае необходимости перезарядить «манурин» Шеффера пулями Брюса.

Если реализовать такой роскошный сценарий, телеканалы всего мира будут сражаться между собой за право получить «эту чертову съемку Геджа». И Вокс станет мировой знаменитостью. Кроме того, это отличный способ доказать Кэссиди-отцу, что все свидетели действительно мертвы. Вокс заслужит его признание под своим сценическим псевдонимом. И никто больше не станет искать Жюльена Кассиди.

Единственная проблема в том, что нет никакой возможности быстро и спокойно закончить чтение словаря. Вокс быстро нашел решение. Он убьет пятерых мужчин, прикажет Мартине произнести «ясновидение» и лишь после этого пустит ей пулю в затылок. Моему отцу придется удовольствоваться этим, сказал он сам себе, выходя из грузового лифта и прячась за приоткрытой дверью.

Все складывалось отлично. Вокс слышал, как телевизионщики обсуждали пустую комнату. Конечно, звукооператор первым заметил, что в определенном месте пол иначе отзывается на простукивание. После этого все пошло быстрее. Они с энтузиазмом освобождали проход. Время от времени Гедж бросал взгляд на камеру— ему хотелось убедиться, что она запечатлевает его действия для потомства. Затем Кристоф надел каску сварщика с укрепленной на ней лампой, взял пилу по металлу и скользнул в лаз, выложенный линолеумом. Прошло немало времени, прежде чем он вышел обратно. Гедж набросился на него, задавая тысячу вопросов в минуту, но парень сказал, что там темно, как в преисподней, и что майор Брюс хочет как можно скорее выйти вместе со своей коллегой, которая находится под кайфом. Гедж по-прежнему настаивал на том, чтобы в проход полез и оператор, однако камера и осветительные приборы оказались слишком громоздкими, и от этой идеи пришлось отказаться. Тогда Гедж велел оператору снимать выход из лаза и медленно отходить, чтобы снять измученное лицо Левин и записать первые слова Алекса Брюса на крупном плане.

— Ты увидишь, что даже после долгих часов, проведенных в этой чертовой яме, он очень телегеничен, — добавил он, хлопнув коллегу по спине.

— Знаю, — ответил тот. — Он достаточно мелькал на экране, так что мы в курсе. Это довольно интересный мужик с синими глазами и индейским профилем.

— Довольно интересный мужик! Ты хочешь сказать— красивый мужик. И к тому же мой друг!

— Ну что, а коллег твоего друга мы вызываем? — спросил звукооператор.

— Ладно, валяй! — вздохнул Гедж.

— Сам позвонить не хочешь?

— Нет, у меня кое-какие разногласия с Дельмоном, шефом уголовного розыска, — ответил Гедж, листая записную книжку. — Вот, держи, его номер.

Звукоинженер достал из кармана мобильный. Вокс подумал, что это очень необычно— понимать, что твое время отмерено, как в интерактивной игре: у игрока остается пятнадцать минут, чтобы убить шестерых. Он заколебался. Если убить сейчас звукооператора, то Брюс и Левин не выйдут и придется лезть за ними после того, как он уложит Геджа, Кристофа и оператора. А это невозможно, имея всего две пули в барабане. И даже шесть, честно говоря. Вокс дал звукооператору возможность объясниться с собеседником, который, судя по всему, не верил в то, что ему рассказывали. Оператор не сдавался и добился соединения с начальником уголовного розыска для короткого, но плодотворного разговора.

— Едут, — сказал он, разъединяясь.

— Хорошо! В конце концов, все куда-то приезжают.

В точно намеченный момент из дыры показалась голова Левин. Гедж подтянул ее за руки, потом вытащил наружу.

— Остановите камеру!

— Ты же говорил, что дамочка под кайфом, а, Фред? — хихикнул звукоинженер.

— Капитан Левин, вы были похищены Воксом. И освобождены майором Алексом Брюсом и нашей съемочной группой. Хотелось бы узнать ваши первые впечатления.

Мартина Левин с остановившимся взглядом прошла несколько шагов и опустилась на стул, вынув мобильный из заднего кармана и положив его на колени. Теперь из дыры показался Брюс. Гедж предоставил ему выбраться самостоятельно, потом спросил:

— Думаю, что в деле Вокса наступил решающий момент, майор?

Алекс Брюс улыбнулся, шагнул к Геджу и обнял его:

— Ты сукин сын, но все-таки я тебя люблю! Спасибо, что вытащил нас оттуда, Фред.

— Бесподобный план! — воскликнул звукооператор.

Слова мелькали у нее в голове, как маленькие метеоры. «Это не так уж неприятно, но мне хотелось бы, чтобы мой голос наконец умолк, — думала Мартина Левин, поглаживая телефонный аппарат допотопной модели, из бакелита, нежного, словно кожа ребенка. — Я не представляла себе, что могут быть слуховые галлюцинации. Править. В обществе должен править закон. Править. Редактор правит текст. Править. С помощью вожжей форейтор правит лошадьми. Править, править, править». Слова намертво въелись в ее память и никак не желали уходить. Мир казался ей сладким и приятным, а это означало, что она совершенно выбита из колеи.