О, почему я потерял свою силу в такой момент?.. Теперь… Ведь я люблю ее, понимаете? Всегда любил, и когда мучил, когда заставлял плакать… И любить буду вечно!..
Она не движется… Но тогда сделайте так, чтобы и я умер! Я хочу умереть сейчас же! Хочу смерти! Это мое последнее желание… И пускай оно исполнится…»
* * *
И снова:
«ИЗ ДНЕВНИКА В.ЕЩИНА»
Юношеские обобщения относительно низости всего человечества несправедливы: в сущности все люди хороши, хотя они часто кажутся иными.
(Племянник автора дневника, Юрий, через много лет родит в одном из своих рассказов такой бессмертный афоризм: «Все люди хорошие. За исключением плохих…»)
Да, вопрос о людях… Можно ли их любить всех? Даже врагов? Нет… Но можно относиться равнодушно. Не мстить, не ненавидеть.
Самое лучшее — не люди, не животные, а растения. Что может быть невиннее цветов, листьев!..
Но мне нужны люди… Потому что я слаб… Мне нужна помощь, поддержка, совет. Не знаю, смогу ли я жить один… Но жить у нас дома… Нет, это, пожалуй, еще хуже… Почему жизнь наша в семье сложилась так грубо и ужасно?.. Я бы хотел быть похожим на Шелли — нежного голубоглазого Шелли… Я читал его мало, но читал о нем, видел его портрет и я люблю его… О, если бы знать, что я буду настоящим художником, поэтом с ярким, пылким темпераментом! Какое это было бы счастье…
По обыкновению пошел сегодня с Надей на Тверской бульвар. И меня охватило вдруг такое спокойное приятное настроение… Если бы всегда так… Небо нежно-голубое. Белые легкие облака. Я чувствовал себя как-то легко и изящно — как может, наверное, чувствовать свободный, ни от кого не зависящий человек, не желающий мучить ни себя, ни других. Даже походка была легкой…
Прогулка окончилась встречей со знакомым и посещением его. И чувство легкости куда-то исчезло… Ну, почему почти со всеми людьми я ощущаю себя неловко?..
Нужно наконец начать жить своей личной жизнью. Хоть отчасти. И отдавать ее заботам о родных, о других людях. Если человек любит, это будет и его личной жизнью… Я написал: «если любит». Но как это трудно иногда! Христос сказал: кто любит меня, пусть оставит отца и мать и идет за мной. Значит, если есть что-то большее, нежели семья и ее интересы, то нужно, хоть и страдая от этого, пойти за этим большим. Но так может поступить тот, кто знает свой путь, убежден в его истинности или в том, по крайней мере, что должен искать его. У кого нет сомнений в себе, в своих силах… А я одинок. И при том слаб. Мне нужна поддержка, но здесь ее нет. Значит, я должен уйти. Быть может, жизнь покажет мне свои когти, но, возможно, она обернет ко мне и свой светлый лик…
А что, если есть бессмертие, личное бессмертие? Оно должно быть. Но если оно то, что думают Гете или Ницше, то от этого не легче. Впрочем, нет. Возможно, я уже был и еще буду бесчисленное число раз различными людьми?.. Может ли это утешить?
Мильтон, кажется, говорил, что, как по утру можно судить о дне, так и по детству — о всей дальнейшей жизни человека. Если так, то это страшно… Но думаю, что аналогия неверна: разве по детству Пушкина, например, можно судить о том, что из него вышло?..
Боже! Я слаб, непростительно слаб. Скорее готов поступиться своими убеждениями, чтобы только не был потревожен мой покой… Не хочу сам причинять страдания другим, но мало чувствую чужие страдания… Как я, в сущности, одинок…
Надо познакомиться с «Психологией сна» Фрейда и с работами Анри Бергсона…
(От автора. Не забудем: создателю «Дневника», этому книгочею и домашнему философу, лишь через три месяца после написания первой строки в тетрадке с клеенчатым серым переплетом исполнится двадцать лет. Его племянник Юрий, в том же возрасте, но почти тридцать лет спустя, изучал ненужные ему технические и идеологические предметы, к которым не имел ни способностей, ни предрасположения; каждую субботу и воскресенье выпивал за обедом в кафетерии на 25-й Линии Васильевского острова города Ленинграда по полтора-два граненых стакана водки и шел в клуб на танцы, где прижимал к себе малознакомых девушек, дыша в них водочным перегаром и, когда музыка прерывалась, обсуждал со своими однокашниками по учебному заведению самые насущные вопросы современности: где, с кем, кого и как?.. Впрочем, и тогда он много читал, точнее — глотал, отнюдь не задумываясь над прочитанным и являя тем самым полную противоположность своему дяде… А стихов уже не писал, рассказов и пьес — тоже; музыкой или живописью не интересовался; зато часто ходил в рестораны, в кино, в цирк, иногда — в театр; сожительствовал с кассиршей магазина «Тэже» на Невском, старше его лет на пятнадцать, ухаживал за библиотекаршей, с сыном которой был почти ровесником… И мучился. Тоже мучился. В общем-то, наверное, теми же чувствами, о которых писал его дядя в своем дневнике: «…принадлежу к людям, жизнь и среда которых им не вполне соответствует…» Но в отличие от двадцатилетнего В.Ещина, двадцатилетний Ю.Хазанов не рефлексировал, не размышлял, не пытался познать себя. Не оттого, что полагал: он и так достаточно хорош, и нечего тут раздумывать и рассусоливать — нет, от самолюбования он был почти так же далек, как от тех политических и технических идей, что вбивали ему в голову на занятиях и помимо них. Просто не умел, не научился заниматься самопознанием, и дело тут не столько в условиях жизни, которые это не так стимулировали, как запрещали, сколько, видимо, в самих свойствах характера.
Молодого Ещина, скажут одни, можно заподозрить в дилетантизме. Еще бы: и литературой увлекался, и живописью, и музыкой, даже философией. Сколько имен мелькает в его дневниковых записях! Откуда только время бралось столько прочитать — романов, очерков, стихов, трактатов, исследований?! А если и хватало на чтение, то как это все усвоить, воспринять, разложить по мозговым полочкам? Немыслимо!..
К тому же, добавят другие, стихи этого человека подражательны, вторичны. Он все время следует за символистами — русскими, бельгийскими…
Да, отвечу я — он дилетант. А дилетантство — это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что расширяет горизонт, хотя и не дает возможности увидеть, что там — за окоемом. Плохо — потому что разбрасывает, распыляет усилия. Но если положить на чашу весов хорошее и плохое, она сильно склонится в сторону первого. И уж, во всяком случае, дилетантство куда лучше горделивого невежества или хвастливого всезнайства; а возможно, и зашоренного увлечения чем-то одним, единственным.
Что касается стихов и склонности к символизму — тоже соглашусь. Но, ей-Богу, Блок, Бальмонт, Роденбах, Верхарн, Сологуб, Северянин — не самая плохая компания.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА В.ЕЩИНА
30 июня
Сегодня опять — с утра — этот сплошной ужас, когда не знаешь, куда девать себя, корчишься в безмолвном страдании и обращаешься к Богу с недоуменным вопросом — зачем Он допустил такое унижение, зачем и за что?
Опять — ругательства мамы и обычные слова отца… Да, положение мамы ужасно, но нельзя же допускать, нельзя же говорить такие вещи!..
Да этого, еще лежа в постели, я вдруг с такой нежной доверчивостью протянул руки к золотому солнцу… И сейчас же за этим — тот ужас, то бессильное отчаяние, унижение… О неужели Смерть?.. Но я не могу. Не могу умереть по своей воле… Не знаю, нужно ли это… И не могу бороться и победить Зло…
(От автора. Через тридцать два года на берегу холодной азиатской реки Владимир Александрович не станет задавать себе этих вопросов. Не умея плавать, он бросится в воду… Его спасут.)
(Продолжение дневника)
…Боже! Дай мне сил и бодрости! Неужели вся моя жизнь будет навсегда отравлена воспоминаниями об этих унижениях, этой грязи? О, если бы уйти, уехать, забыть все… А может, Зло побеждается не забвением, а светом Любви — и в этом торжество и счастье победы?..
Увидел в «Русском словаре» новые стихи Бальмонта — и сразу стало как-то светло и легко… Даже еще не читал… Сейчас прочту… А что, если разочарование?..
Увы, Россия взяла свое… Восемь стихотворений и семь из них проникнуты мраком, тоской, предчувствием недоброго… Нет, лучше бы Бальмонт не возвращался в Россию… (И мне — уехать!..)
Все возвращаюсь мыслями к тому, утреннему… Скандалы, скандалы… Это уже не ново. Было и хуже, и так же… Какой-то грязный кошмар. Не знаешь, кого обвинять… и если обвинять, то кто виноват больше… И как отсюда выйти… Что делать, что делать?.. А может, виновата болезнь? Может быть, живу среди ненормальных и сам ненормален?.. Как обвинять слепых за то, что они не видят, и глухих — за то, что не слышат, и немых как осуждать, что не имеют языка, чем говорить?.. И как обвинять, если их самих лишили очей, слуха и языка те, кто тоже их не имели?!.. Нет, дело тут не в чьей-либо вине, а в том, чтобы вылечить больных, дать им то, чего нет у них… Но мне ли с моими слабыми силами и без поддержки это сделать?..
…Зачем я все это пишу? Для кого и для чего?..
Особенно ясно — вспоминая о собственном ужасе, о том недостойном, что сам делал, хотя наполовину бессознательно — в детстве, — почувствовал и понял, что в мире два начала, две сущности: Добро и Зло, два духа: Ормузд и Архиман. Они — в борьбе. А люди — от них в рабской зависимости…
Как раб нагой под тяжестью ярма,
Так в жизни я до этих пор влачился;
И страх — в душе, в глазах царила тьма,
Язык горел, и жаждой дух томился…
1 июля
Читаю «Богему» Мюрже. Сначала показалось не особенно интересно, но потом увидел, что очень хорошая вещь. Во сколько раз эти «богемцы» лучше, проще и по-своему благородней всяких буржуа… тех, кто больше всего ценит материальное благополучие, забывая о душе, о том, что выше всего покой чистой совести… Какая, интересно, вышла опера у Пуччини из этого романа?..
Да! Главное несчастье — в темной ограниченности людей, в их взаимном непонимании; есть у них какая-то «мертвая точка», и когда доходит до нее, все попытки понять и переубедить их становятся тщетными…
7 июля
Вот Надя уезжает в Варшаву. И такое чувство — грустно-приятное, как будто часть твоей души уносится вместе с уезжающей, а другая часть остается, чтобы вести теперь несколько иную, более сосредоточенную, грустно-серьезную жизнь…
О, если бы у меня были светлые, добрые и понимающие друзья! Я знаю, что плох и слаб… Но если б меня кто-нибудь поддержал, я стал бы по крайней мере вдвое сильнее… Я устал от этого вечного духовного одиночества! Не могу быть одиноким, но и не привык быть с людьми…
Хожу как безумный… Каждую минуту бросаюсь к дневнику, точно это так уж интересно и приятно… Совсем один… Идти некуда… Читать, писать, рисовать?.. Да чего заставлять себя, когда… когда не с кем слова молвить, никто не подойдет — посмотреть, высказать свое мнение, помочь…
