— Нет. Я ненавижу этого хама. Но мне теперь некуда идти.

— Вон! — заорал Борис. — На улицу иди, на панель! Вали, куда хочешь!

Полуголая блондинка в отчаянии запричитала:

— Да принесите же мою одежду!

— И ты — тоже вон!

Неизвестно, как дальше разворачивалась бы ситуация, но в прихожей послышалась возня и в комнату вошел немолодой замызганного вида мужчина с пестрыми тряпками в руках.

— Всем привет… Боря, дверь у тебя открыта, и я подумал — непорядок, потому что из окошка мне на голову одежда падает. Подметаю тротуар, и вдруг туфлей по голове…

— Оставь шмотье здесь, дядя Миша, и продолжай подметать тротуары! — приказал Борис. — Вечером мы с тобой рассчитаемся за все труды и травмы! Ну-ка, одевайтесь, собирайтесь и вон! Устал я от такой жизни! А ты, Аркадий, останься.

Блондинке даже одеваться здесь не хотелось. Она поспешно влезла в туфли, набросила платье и следом за дворником ринулась к двери, успев крикнуть:

— Видала бардаки, сама дама бардачная, но такого!

С этим и убежала.

— А ты что стоишь? — вперил в Инну взгляд Борис. — Я же сказал, иди.

— Договаривались на год, — упрямо повторила она. — Аркадий сейчас живет один. Я могу перейти туда.

— Во! — истерично захохотал Борис. — Тут же переметнулась! Я ее кормил, холил, а она предает при первой возможности! Нет, в этом мире жить решительно невозможно! Ты что, крыса, думаешь, что у Аркашки тебе будет много лучше?

— Ну, хватит, надоело. Расплюетесь вечером, у нас полно дел. — сказал Аркадий и протянул Инне ключи. — Соберись и спустись вниз, ко мне. Потом разберемся. Исчезни, ради Бога.

Борис крикнул ей вслед:

— Могу тебя заверить, что теперь-то и начнется твоя казнь, так что время, прожитое у меня, будешь вспоминать, как рай.

— Звонил Витек, — оборвал его Аркадий. — Наш чемпион мира по карате.

— И что? — Борис сразу стал серьезным.

— Есть вести о Ломакине. Во всяком случае, ясно, чем он занимается. Витек объяснял долго, я скажу короче. Он собрался жениться на распрекрасной, по его словам, ангелоподобной девушке. На днях попал в компанию, все пили, а чемпион, конечно, нет, — сидел и смотрел видео. Поставили ему порнушную кассету и он увидел там собственную невестушку в качестве активного действующего лица. Во всей красе сексуальных игрищ, с сильными укрупнениями отдельных частей тела.

— Ого! Представляю реакцию чемпиона!

— Вот именно. Он схватил кассету и к невесте. Где снимали? Кто снимал? Прижатая к стене невеста созналась, что снималась год назад. Организатор съемок — Ломакин Виктор Львович. Но радоваться нам рано. Он в глубоком подполье, сам понимаешь. И где обитает, сказать трудно. Витек на его след не вышел и потому позвонил мне.

— Витек, честно признаться, дурак.

— Мы не лучше, Боря, — спокойно заметил Аркадий. — Ведь ничего у нас не получается. По непроверенным данным, Ян Петрович проходит психическое обследование и его, конечно же, признают свихнувшимся… С Инной, сам понимаешь, эксперимент не получился, а повторять его по второму кругу как-то неэтично. Пока мы терпим одно поражение за другим.

— Ян Петрович все равно сядет! — ожесточенно сказал Борис. — Ограбление есть ограбление! Или в психушке посидит пару лет, там тоже не сладко! А из девчонки этой, ты что, тоже не можешь сделать урода, животное?

— Могу, — равнодушно сказал Аркадий.

— Так сделай! А Ломакина мы найдем, никуда он не денется! Сегодня и начну искать.

— Хорошо. Только не устраивай спешки. Ломакин — зверь серьезный.

Аркадий ушел, а Борис стал одеваться. Он побрился, без аппетита позавтракал и вдруг почувствовал, что ему чего-то не хватает для ощущения объемности и многогранности существования. С удивлением он обнаружил, что не хватает-то паршивой девчонки, о которую он столь успешно вытирал ноги две недели, и то ли привык это делать настолько, что уже не мог без нее обойтись, то ли ему просто стало скучно, словно телевизор сломался во время чемпионата мира по футболу.

— Спать будешь в детской комнате, — невозмутимо сказал Аркадий Инне. — Белье — в шкафу. Режим молчания сохраняется, слушать тебя мне совершенно неинтересно. По вечерам, до девяти, можешь совершать пешие прогулки. Для любопытной аудитории во дворе будешь числиться моей сестрой, приехавшей из деревни для поступления в институт. Вопросы есть? Можешь спросить.

— Нет вопросов. Все и так слишком хорошо.

— Нет, дорогая. — Аркадий, сохраняя улыбку, отрицательно покачал головой и сказан грустно: — Тебе будет очень плохо. Так плохо, что и в страшном сне не приснится. Я, моя дорогая, в отличие от буяна Бориса, все доделываю до конца. Тихо, спокойно, но до конца.

Инна впервые увидела, что у этого рыхлого, медлительного увальня жесткие и страшные глаза. Светлые с колючими точечками зрачков.

Она попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось.

К беседе со следователем Дора Михайловна подготовилась очень тщательно, решив строго исполнять все, что советовал супруг. «Я ничего не знаю, и даже не могу предположить, как и почему такое случилось с моим мужем! Ничего не могу сказать!» — ее позиция должна быть непробиваемой.

Но оказалось, что и следователю нечего сказать ей, поскольку он блуждал в потемках, надеясь услышать хоть какие-то объяснения от жены нелепого преступника.

Пожилой и скорее сочувствующий страдалице следователь почти сразу признался, в каком отчаянном положении оказались правоохранительные органы.

— Дора Михайловна, в связи с делом вашего мужа мы пребываем в крайней растерянности! Можете вы хоть как-то объяснить его поступок?

Беседа проходила в кабинете, который подавлял Дору Михайловну своей казенной обстановкой, темными стенами, но больше всего ее пугал сейф — мрачный коричневый ящик с никелированными ручками. Ей отчего-то казалось, что именно там и сидит сейчас, скорчившись, Ян Петрович.

— Нет, — ответила она. — Я сама бесконечно поражена случившимся.

— Вы не допускаете, что он предпринял ограбление на пари? Быть может, ваш муж — азартный, лютый спорщик?

— Да что вы! Он человек академического склада!

— В карты, на ипподроме не играл?

— Никогда!

— А то ведь знаете подлый закон: карточный долг — святой долг! Из-за него приличные люди нередко попадали в безвыходные ситуации.

— Ян Петрович не отличит валета от туза, — убежденно сказала Дора Михайловна.

— Значит, он никому не мог быть должен? Из него не выбивали долги?

— Этого я не знаю, но знаю, что он не мог наделать долгов! — слегка раздражаясь, возразила она. — Финансовая сторона жизни в моих руках. У него просто нет расходов на стороне!

Следователь неловко улыбнулся.

— Нам остается только предположить, что он пошутил.

— У него плохо с чувством юмора, — снисходительно ответила Дора Михайловна. — Вы же его видели.

— Да, на шутника он мало похож. Ладно, — сдался следователь. — Ничего лучшего, чем отправить вашего мужа на обследование в институт Сербского, мы не придумали. Девяносто девять шансов из ста, что установят временное затмение рассудка, связанное с перенапряжением на работе, весенней депрессией и тому подобное. Немного полечат и вернут домой.

Дора Михайловна вспыхнула, вздрогнула и забыла про четко составленный план защиты.

— Это хорошо… Но ведь говорили, что у него было оружие. Боевое оружие. А за его хранение и применение могут также привлечь к суду, я ведь тоже кое-что понимаю, — и тут же поправилась испуганно: — В доме я никогда никакого оружия не видала!

Тяжело вздохнув, следователь неторопливо открыл страшный сейф. Яна Петровича внутри, конечно, не обнаружилось, зато со средней полки следователь снял тяжелый пистолет ТТ и стукнул им по столу.

— Этим пистолетом только гвозди забивать. Один чехол, залитый свинцом. И кое-как прилаженный механизм предохранителя.

— Так это не пистолет?

— Макет. Игрушка. Странно, что он им пользовался…