Подыграть начальству или не надо? — размышлял Сорин. Он, как и все, знал, что провинциальный Шорохов, призванный в столицу из тьмутаракани, в молодости занимался следственной работой, не снискал в ней лавров, а потому считал себя великим сыщиком. За исключением этой слабости, мужик он был умный и дельный. Относительная молодость позволяла надеяться на блестящую карьеру. Сорин решил, что молодых надо поддерживать.

— У вас есть конкретные данные об этом княжестве? Я, простите, еще не в курсе всех этих дел.

Шорохов отвел глаза.

— Я прикинул кое-что… Посмотрите мой список. Эти люди так или иначе связаны с Княжиным. Высоким искусством и, к сожалению, бизнесом, который не всегда честен.

Сорин взял список и вернулся в свой кабинет.

По заметкам заместителя генпрокурора, Княжин был повязан делами с фирмой «Граммофон XXI век», несколькими программами на ТВ, создал и запустил на орбиту рок-группу «Мятежники», певицу Анну Корецкую, курировал группу «Золотой колос», помогал в свое время приобрести популярность Виктории, был связан с крупнейшими зарубежными фирмами грамзаписи и музыкального шоу. Пытался даже пробраться в святая святых — организовать гастроли Ростроповича и Спивакова, но там, видать, почуяли душок и от услуг отказались.

В сумерках майского вечера Сорин по дороге домой думал о том, что следствие с самого начала допустило ошибку — работу надо было поручить молодому следователю, тщеславному удальцу, хорошо знающему и любящему современную эстраду. Сорин же больше всего любил мужественную, ясную и простую музыку духового оркестра, но где ее теперь послушаешь?

Наступили сумерки, ласковые, почти, как в деревне. Надя так умоталась по столице, что ног под собой не чуяла. Пришлось на бульваре снова переобуться в кроссовки, да и вообще подумать, что делать дальше.

Неподалеку от Нади о жизни думал застывший на постаменте Александр Сергеевич Пушкин, а народ гомозился у его ног, поспешал кто в кинотеатр, кто во всякие увеселительные места, а Надя и Пушкин размышляли о будущем.

Нужно было составить хоть какой-то приблизительный сценарий ближайших дней, решила Надя. Со смертью Княжина она утеряла всякую ориентировку и не знала даже первого шага навстречу славе и победам. Москва для нее была абсолютной пустыней. При всем ее многолюдии и бурлении жизни девушке надо было отыскать на асфальте города те оазисы, с которых следовало стартовать.

К тому же опять хотелось есть.

Надя сунулась было в несколько ларьков, но цена за какой-нибудь пирожок оказалась такая, что в Челябинске за такую можно было пообедать до отвала.

Вместо пищи телесной она озаботилась духовной, купила в киоске дешевый блокнотик, шариковый карандаш у нее был, вернулась на скамейку неподалеку от Пушкина и вновь призадумалась.

Ах, была бы с собой ее кассета, как бы все было просто! Позвонила, представилась, пришла, поставила на видик кассету, и кто бы там ни был — сразу увидит, на что она, Надя, способна.

Минут через сорок в блокнотике Нади вырисовывался пронумерованный список лиц и мест, где надо было войти в контакт любыми путями с тем, кого никак не минуешь. Писала Надя коротко, чтобы было понятно лишь ей.

1. Дворец молодежи.

2. Алла и ее муж, болгарин.

3. Театр эстрады.

4. Останкино — телевидение.

5. Анна Корецкая — землячка.

6. Радио? Фирма грамзаписи «Граммофон XXI век»?

7. Великий Иосиф.

8. Ансамбль «Мятежники».

9. Искать кассету!!! Милиция?

10. Спонсор-покровитель и «раскрутка»?

11. Жилье?

12. Деньги на пожрать?

13. Где и как сделать свой клип?

Вскоре Надя пришла к выводу, что некоторые пункты ее глобальной программы просто невыполнимы. О клипе нечего было и мечтать. Добраться, скажем, до легендарной Аллы и попросить ее участия не было никакой возможности, так же, как поговорить с бессмертным во все эпохи Иосифом. Принципиально существовала цепочка знакомств, по которой можно выйти на этих корифеев, но у Нади в Москве не было ни единого знакомого, даже в ранге дворника.

Анна Корецкая, восходящая звезда, по слухам, была родом с Урала, как и Надя. Могла бы и помочь землячке. Но вряд ли поможет, сообразила Надя, каждый за себя, а дьявол за всех. Но все же добраться до нее было попроще, хотя бы расспросить, с чего начинать? С какой взятки, с чьей постели? Можно бы познакомиться и с молодыми парнями из группы «Мятежники» — был слух в Челябинске, что они ищут солистку.

Пушкину торопиться некуда, у него впереди вечность, а вот у нее, Нади, времени нет. Но спешить тоже не следовало, во всяком случае, до наступления темноты.

Темнело неспешно. Часов до одиннадцати Надя крутилась вокруг Мясницкой, ноги у нее гудели, и очень хотелось есть.

А может, мильтоны оставили торт, подумала она. И вообще, продукты из холодильника они вряд ли унесли?

Ближе к полуночи терпение ее лопнуло, она решительно вышла на Мясницкую, прошла знакомой подворотней, набрала по памяти код, ступила в подъезд. Лифт поджидал ее внизу.

На площадке седьмого этажа она остановилась у знакомой двери с табличкой, хотя хозяин здесь уже не жил и жить никогда не будет.

Надя вытащила ключи, быстро открыла все замки, бесшумно скользнула в темную прихожую и притворила дверь.

Еще не включив свет, она почувствовала, что в квартире что-то изменилось, потом сообразила, что вместо тонкого запаха изысканных одеколонов и духов теперь смердило густым ароматом дешевых сигарет и каким-то еще казенным духом присутственного места.

Но в остальном все было по-прежнему. В прихожей и на кухне все стояло на тех же местах. Только сливочного торта на столе не было. Сожрали-таки его мильтоны, огорчилась Надя, и распахнули холодильник. Найдя пачку пельменей в морозилке, она поставила на огонь кастрюльку и присела к столу.

Тяжесть невыносимой усталости опустилась ей на плечи. Девушка почувствовала, что вот-вот заснет, и потому как во сне видела, что в кухню легко и беззвучно прошел высокий широкоплечий человек в черных очках, медленно поднял правый кулак в черной перчатке (в этот момент за его плечом мелькнуло тонкое лицо с огромными испуганными глазами), а потом Надя ощутила мгновенную обжигающую боль над переносицей и словно взлетела в воздух; от удара затылком об стенку сознание померкло.

Очнулась она от острого запаха перегретого металла, что-то шипело и трещало — то ли в собственной голове, то ли где-то рядом. Ломило затылок, а во лбу была такая боль, будто там вырастал бычий рог.

Оказалось, что она лежит на прохладном линолеуме, упершись головой в кафельную стенку.

На газовой плитке дымила почерневшая эмалированная кастрюля, на глазах покрываясь трещинами. Надя подползла, выключила конфорку и попыталась встать.

Вся кухня плавала в сизом дыму, в горле першило, Надя поняла, что сейчас задохнется.

Она распахнула окно и свесилась наружу, едва не вывалившись во двор.

Придя скоро в себя, девушка подумала, что висит на подоконнике весьма удобно для пинка ей под зад — сбросить вниз, на асфальтовый двор. Но уйти с подоконника не было сил, хотелось глотать и глотать свежий воздух.

Мильтоны проклятые, подумала она, оглушили, как барана перед освежеванием, торт сожрали, пельмени не сварили, кастрюльку испортили. Ну, что за мерзавцы! Потом она сообразила, что мильтоны в данном случае совершенно ни при чем.

Лежа на подоконнике, Надя увидела, как во двор вышла женщина с маленькой ушастой собачкой, которая заметалась в поисках местечка для своих нужд.

Надо уходить, на поиск кассеты не было никаких сил.

Надя сползла с подоконника и оглянулась.

На столике лежал ее пакет, вывернутый наизнанку, а рядом разбросаны парик, платье с туфлями, все было цело.

Надя машинально сложила свое барахлишко в пакет, натянула парик (решив, что это уймет боль в затылке), из холодильника в тот же пакет перекинула полбатона колбасы и кирпичик сыра, из деревянной хлебницы на столе достала батон хлеба и тоже присвоила, и в этот момент вспомнила, кому принадлежало бледное лицо с огромными глазами, — то, что на миг вынырнуло из-за широкого плеча молотобойца, сокрушившего Надю жестоким ударом промежду глаз.