Однако ситуация оказалась щекотливой. Селезнев ре­шил посоветоваться со Смирновым, недавно избранным сек­ретарем горкома партии. История, рассказанная Селезне­вым, Алексея Георгиевича удивила, но в то же время и об­радовала почему-то, когда он узнал об авторе статьи.

—    Вы знаете Дроздова? — удивился Селезнев.

— Знаю… В войну секретарствовал в вашем же райко­ме. Если не спешите, я бы сейчас и прочел статью.

Читал Смирнов быстро.

—    Любопытно… Дроздов — все тот же. Молодец!

— Но… Алексей Георгич… почитайте энциклопедию, учебник политэкономии. Точка зрения… она, знаете ли, не совсем…

Смирнов вздохнул.

—    Поговорите с учеными по душам. И про эту точку зрения. Советую.

Селезнев только руками развел. Годы научили его быть осторожным. Но ему по душе было все то, о чем говорил секретарь горкома. Решили предпринять все возможное, чтобы замять эту историю, дабы не помешала она защите диссертации. В работе Моралова, как выяснилось, теме морального износа производственного оборудования отведен один из разделов. И Смирнов после некоторого раздумья сказал:

—    Посоветуйте соискателю, если будет удобно, малость смягчить этот раздел. Не стоит дразнить гусей. И, пожалуйста, поберегите Дроздова. Как бы не ополчились ретивые на человека. Хитрить или обходить сторонкой острые углы он не умеет.

А «ретивый» на заводе «Красный маяк» действительно нашелся. Им оказался Василий Борисович Астахов. Не мог

все забыть Василий Борисович одно выступление Дроздова на партийном собрании…

Григорий Зонов разработал тогда оригинальный узел полуавтомата. Но он, Астахов, даже рационализаторским предложением его не признал. Иначе к предложению Зонова подошла комиссия министерства. А создана она была как раз после выступления Дроздова на заводском партий­ном собрании. Разобравшись в предложении, комиссия при­знала новый узел изобретением. Приказом министра Аста­хова понизили в должности, поменяли местами с его заме­стителем. После этого неприятного происшествия Василий Борисович вложил всю душу, чтобы внедрить полуавтомат в производство. Но Дроздов, наверное, в печенку ему въел­ся. То ли это была личная неприязнь, то ли он действитель­но увидел в поведении Дроздова «ошибочную политическую линию», но Астахов добился того, чтобы публикация Дроз­дова стала предметом обсуждения на заводском парткоме. Но члены парткома выслушали разъяснения самого Дроз­дова и этим ограничились.

…Рассказ Константина Арефьевича порядком смутил Дроздова. Борис в растерянности произнес:

—  Неужели я и в самом деле встал на антипартийный путь?

Разумнов схватился за голову.

—  Боже! Дубина ты, а не борец. Неужели не понима­ешь?.. Идут споры, в науке борьба, это же естественно. Стал бы тебя защищать Селезнев, будь ты на самом деле на антипартийном пути? Статья твоя полезная, хотя не ко времени.

3

С тех пор прошло больше года. Борис охотно посещал лекции профессора, успешно сдавал ему экзамены, Прота­сов относился к нему благожелательно, будто и не было той статьи.

На самом деле Протасов все знал. И рассказала об ис­тинном авторе нашумевшей статьи Алла Васильевна Про­топопова. Это ей случайно удалось узнать в редакции жур­нала «Проблемы экономики», кто был тот Борис Дроздов.

—  Неужто наш Дроздов? — даже растерялся Прота­сов. — А я считал, что это Борис Алексеевич отличился, по­слал на его имя книгу с автографом. Вот те ну! Молодец Дроздов! Очень содержательная статья…

Об этом разговоре Борис Дроздов даже не подозревал. Экзамены следовали один за другим, останавливаться было нельзя: прошел слух, что Министерство высшего образования намеревается отменить систему экстерната, которая будто бы не оправдывает себя.

Были у Бориса и другие причины быстро забыть инци­дент с профессором Протасовым. Крутые развернулись со­бытия после памятного вечера, когда Иван Федосеевич так неожиданно для него и Жени столкнул их в своей кварти­ре у Патриарших прудов. Впрочем, как выяснилось позже, мать Вальцова действительно заболела.

Утром Женя сказала:

—  Пусть все катится в тартарары… Домой не вернусь. Борис ждал этих слов. Было важно, чтобы она произ­несла их сама, притом первой. Однако все-таки превозмог радость, сказал:

—  Ты все продумала? Там Нина…

Женя испуганно сжалась. Был у нее однажды разговор с дочерью.

«…Я не оставлю отца. Он—инвалид войны…» — «У него слегка повреждена нога. Ходит с палочкой, а вспомни, что г оворил врач. Она, эта палка, расслабляет человека. Он может обходиться без нее. Но ему нужно… ты же знаешь… чтобы его жалели. А из одной только жалости я не могу больше жить с ним. Нет, не могу…»

И потому сейчас, при напоминании о дочери, закрыла лаза, простонала:

— Не пойдет она со мной. Не пойдет! А как мне без Нины?

—  Да, в семнадцать лет человек уже может быть судьей… — задумчиво сказал Борис. — Но именно в эти-то годы слишком быстро судят других.

« Женя грустно покачала головой.

—  А ты считаешь, что я правильно поступила, когда вышла замуж за Сашуню?

— Что об этом сейчас-то? Главное, не ошибись теперь. Мне можешь верить твердо. Я любил тебя и люблю, Женя. Без тебя мне жизни нет.

Женя прижалась щекой к его груди.

— Я это знаю, Борис. Верю тебе. Позвал бы раньше, без памяти бы бросилась к тебе. Но ты ведь гордый. И знака не подал.

— Разве в гордости дело? Опасался разбить тебе жизнь.

— Эх, Борис, Борис… Да разве только молодые — так судят… Тогда, когда я качнулась к Александру, ни один че­ловек не увидел моего ужаса. Будто стена валилась. Зна­ешь… Не могу отделаться от мысли, что я тогда скорее спряталась в нору, а не замуж вышла.

Вот оно признание. Сколько раз Борис о том же самом думал! Но упрямо отгонял эти мысли, убеждая себя, что нет, этого не могло быть. Ах, слепой ты чурбан! Признавал только правильные мысли и поступки. Видел дороги, чуть ли не по линейке проведенные. А душевного смятения са­мого дорогого человека не заметил.

…Как бы ни облегчало учебу в институте его прошлое самообразование, подготовка к экзаменам отнимала у Бо­риса Дроздова немало времени. Когда был один, время находил более или менее свободно. Но вот появился на свет Андрейка, и наступило светопреставление. Крохотное было существо, но оно не признавало ни авторитета, ни ре­жима. Днем и ночью оно пищало, орало, требовало, оно, это родное существо, ничего не хотело знать, кроме внима­ния, ежеминутного внимания к себе.

Спали Борис и Женя по очереди, и, конечно же, Борис не высыпался. Однако постепенно он все же втягивался в русло нового для себя бытового ритма, привыкал к не­ожиданному повороту своей судьбы.