—  Это завсегда так. Все наоборот, когда что-то поза­рез надо…

—  Опять за свое, Гребень? Опять наперед батьки ле­зешь. Так и прет из тебя…

—  Да я ж ничего. Это поговорка такая… С языка сор­валось.

—  Замолкни. Бывай здоров, земляк. Счастливо те­бе,— и старшой протянул ладонь лодочкой Борису.

Потом долго тряс руку Дроздова Гребнев.

—  Не обижайся… Характер у меня…

—  …наподобие мухомора, — вставил старшой. – Иди спокойно, товарищ Дроздов. Кажи, в случае чего книжицу свою. Верный пропуск. А машину встретим, велим догнать и к заводу доставить.

Автомашина Бориса не догнала, зато от патруля, как путь ему пересек человек, одетый в военную форму.

—  Извините, Борис Андреич. Я оказался невольным свидетелем. У меня такое же положение, Без пропуска я… Кажется, нам по пути. Может вместе лучше?.. — И, козырнув, представился: — Гвардии подполковник Виноградов.

Борис даже не удивился, что нашелся еще один не имеющий пропуска. Из разговора выяснилось, что Виноградов с командой прибыл в Москву за получением важного груза. Фронтовые друзья наказали проведать родных. И тут незадача: ждал машину, а она в назначенное время не пришла. Через три часа отправлениие. Вот и приходится идти крадучись…

—  Орденская книжка у меня тоже есть, только награду я получил уже давно, — говорил подполковник. – Подумал вот… Присоседюсь к вам и книжку, если что, к глазам — вряд ли станут в число выдачи вглядываться…

Борис рассмеялся. На душе у него было легко и радостно, потому так быстро вошел и в положение офицера.

—  А орден где? — поинтересовался Борис

— На груди, конечно. Дай руку. — Подполковник провел ладонью Бориса по орденам.

—  Ого! Вон их сколько у вас! — воскликнул Борис. – И боитесь, что с такими задержат?

— Столица, Борис Андреич. Москву орденами не удивишь.

Борис тотчас вспомнил Свердловский зал. Действительно, так много людей собралось, увешанных наградами.

Условились, как и что будут говорить, если опять встретят патрулей. Шли они, как и раньше, строго по средине улицы, ни от кого не таясь, разговаривали вполголоса. Подполковник рассказывал о войне, о своих фронтовых друзьях. Помянул он и лейтенанта Чулкова, человека, к которому судьба чертовски благосклонна. В одном из боев он отбивался до последнего, был контужен, а его приняли за погибшего и под огнем противника по-

хоронили наспех. Он и спасен-то случайно, кем-то из по­хоронной команды. Но отлежался в медсанбате.

Так они шли, разговаривая, и добрались до общежи­тия завода, не встретив больше патрулей.

—  Мне сейчас на завод, — объяснил Борис подпол­ковнику.

—  И мне, видно, туда же, — ответил тот. — И версты не будет до него, так?..

Дроздов улыбнулся:

—  Я о том уже догадался. Вы минут пяток подождите меня, пока переоденусь в рабочее. Теперь вы уж навер­няка не опоздаете. Может, буду полезным?

Подполковник, как понял Борис, был гвардейским ми­нометчиком. Иногда военные приезжали получать прямо на завод детали для «катюш». Видимо, и Виноградов за этим же приехал со своими ребятами.

Ожидать Бориса действительно долго не пришлось. Вскоре они подошли к заводу. У проходной сердечно по­жали друг другу руки, сказали на прощание добрые сло­ва, не думая тогда, что воспоминание об этой нечаянной встрече свяжется у каждого из них с именем Дениса Чулкова.

К подполковнику подбежали сержант и солдаты. Они вздохнули с облегчением, увидев своего командира жи­вым и здоровым, объяснили, что у них произошло с ма­шиной… В ней отказала коробка передач, и сейчас маши­ну чинили на заводе.

—– Ура, пришел, пришел! — обрадовался Гриша Зонов.

—  Остался все-таки?

—  А как же. Из-за нас завалится все.

—  Не завалится. Давай сюда «бабку». До конца сме­ны осталось около четырех часов. К утру программу при­кончим. А там по новой… Выдержишь? С утра опять к станку…

—  Обижаете, Борис Андреич. Чай, не впервой…

—  Ну и… с богом, Гришук. Двинули.

—  Бог-то бог, да сам не будь плох, — весело отозвал­ся тот.

…Планы становились все напряженнее. Постоянно слы­шалось: «Давай! Давай!» Но люди жили фронтом, стре­мительным его продвижением на запад и потому делали порой невозможное.

Недели через две на верстак Борису положили се­рый конвертик — письмо от Елизаветы Митрофановны. Скупые слова ее говорили о страшном горе, которое она перенесла: в один день получила две похоронные — на мужа и на Дениса. Но в смерть Дениса не верила. Сердце подсказывало: сын жив. Только написать не может. И вот ждет она не дождется от него весточки, не хочет верить.

Борис хорошо знал, что пережила его мать, получив похоронную на их старшего, Александра. И теперь у Бориса сердце разрывалось от боли за эту несчастную женщину.

Старший брат и Денис как-то слились для Бориса в один образ, страдал он сейчас одинаково за обоих.

После обеда Борис Дроздов работал бешено.

—           Караул! Помираю, Борис Андреич… — не выдержал темпа Гриша Зонов и, куражась, повалился на бок.

Что с него взять, мальчишка! Но взглянув на Гришу, Борис увидел, что лицо его и на самом деле белее полотна, а глаза совсем ввалились.

— Отдохни малость, я подменю.

Он отстранил плечом вскочившего на ноги Гришу и принялся выполнять его операцию.

Ответил матери Чулкова он лишь на третий день. Че­рез два дня снова написал. А через месяц пришло письмо… от самого Дениса Чулкова.

Денис писал, что был сильно контужен, его заживо похоронили, и лишь случайно спасен. «Вам что-нибудь говорит фамилия Виноградов, Борис Андреевич? Подпол­ковник Виноградов? — с определенным нажимом спраши­вал Чулков в конце письма.— А то он часто вспоминает о вашей ночной прогулке».

Борис опешил: значит, тот нечаянный ночной попутчик 'рассказывал ему именно об этом Чулкове. Чертовски ве­зучий парень. Если бы знать… Он смог бы сразу успо­коить Елизавету Митрофановну.

Тому, что с ним произошло, Чулков не придавал особого значения. Об этом говорила его фраза: «Сколько, оказывается, таких случаев на фронте?! Тысячи!» Слова эти нельзя было принять за браваду. В них была искрен­ность. Случилось — и случилось… Ничего особого, таких происшествий многие тысячи…

Столько лет прошло с тех пор, а Борис все отчетливо помнит. И вот новое письмо Дениса, и жизнь его, ото­шедшая было от жизни Дроздова, вновь приближалась. Борис растерянно вертел в руках конверт, словно тот жег ему пальцы:

«Парез!.. Чувствуется, плохо парню. Совсем плохо. Лежит в госпитале для инвалидов войны. Вот как война аукнулась… А парню двадцать три. Как же тебе помочь, Денис Чулков? Прежде всего надо подыскать для него клинику…»