—   Ну как, Женя? Отдышалась?

Она вздохнула всей грудью, подняла на него глаза.

—   Ох… Даже верить боюсь.— Торопливо стала рассказывать, как ее учит Екатерина Михайловна.— Уже пять раз похвалила.— И вдруг прижалась щекой к тыльной стороне его ладони и поцеловала.

Борис отдернул руку, как от ожога.

—   Да ты что?! Что я тебе, поп? Чего ты мне руки целуешь?

—   Какая она у тебя большая, добрая!.. И сам ты… такой надежный и добрый-добрый…

Расстегнув пальто, девушка прижалась к его груди. Щека Жени оказалась где-то у его подбородка, а руки — у него за спиной. Тихо отстранив голову Жени, он поймал ее губы, крепкие, горячие, податливые. Целовались долго, пока дрожь не охватила обоих. Он опомнился первым, а Женя не отпускала.

—   А ты на самом деле любишь?

—   Очень!

—   А за что?

—   Разве любят только за что-то? Все время о тебе думаю.

—   И я тоже. Но боюсь, боюсь!..

— Чего?

—   Уйдешь! Узнаешь все и уйдешь.

Первым порывом было сказать, что он и так знает мно­го, но не ушел же — наоборот, стал еще ближе и теперь готов заслонить ее ото всех бед, от всего злого и под­лого.

Но сказал другое:

—   Запомни, Женя. Никогда у тебя не будет более вер­ного человека, чем я. Что бы со мной или с тобой ни случи­лось… — Он сжал в ладонях ее лицо, заглянул в глаза.— Помни, у меня это — на всю жизнь.

—   Это правда?!

—   Правда. Сил у меня на десятерых хватит. Если пове­ришь… шагай рядом.

—   Да я знаю… верю… Но я, я такая плохая… Разве я могу с тобой… с таким… — и заплакала, горько и безутеш­но.— Я исстрадалась вся.

— Но почему?!

—   Тебя так долго не было. Я думала — ну все, конец. Узнал обо мне и шарахнулся… А Тамара мне сказала… ты в какой-то комиссии…

— Тамара?

— Она тебя тоже ждала.

— Почему меня? У нее же Сашка…

— Нет… Он ко мне лезет. Четыре раза провожал. Замуж зовет.

— Так вот сразу… и замуж! Голову ему задом на­перед…

— Не надо. Я ему и так повернула.

Потом они опять целовались. А Бориса сжигала мысль: вдруг у Сашки всерьез? Мордобоем тут не поможешь, в ней, в Жене, все дело. Но Борис так и не смог сказать в тот вечер, что видит Женю своей женой.

А Женя чего-то ждала, заглядывала ему в глаза, глу­боко вздыхала… О чем вздыхала?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ИЗМЕНА

1

Покатились недели, складываясь в месяцы… В один из выходных побывал Борис у Пашки Зыкова. Встретили его с такой радостью и хлебосольством, так хорошо ему пока­залось после общежития в семейном кругу, что он заколе­бался: а может, зря отказывается поселиться у Зыковых? Но когда стал рассказывать о себе, в глазах у Пашки про­мелькнула ехидная завистливая усмешка. Мелькнула и тот­час погасла.

«Нет уж, шалишь. Буду жить у себя»,— подумал Бо­рис.

На службе у Пашки были немалые достижения, об этом он говорил долго, с подробными деталями. Он догнал, а потом и оставил позади дядины рекорды скоростного резания металла. Так что Пашка тоже жал в рекорд­смены.

С Женей Борис встречался каждую неделю. Зимой ее аттестовали на разряд. Работала она с увлечением. Полу­чала Женя почти в три раза меньше Бориса и одевалась во все простенькое, дешевое, а выглядела королевой. Они ходили в театры, в кино, как-то Борис затащил Же­ню на лекцию с интригующим названием — «Есть ли жизнь на других планетах», но девушка заснула под мяг­кий говорок лектора, доверчиво прислонившись к плечу Бориса.

Потом Борис часто вспоминал, как посапывала Женя во время лекции у него на плече, причмокивая пухлыми губами, которые он так любил целовать.

А Женя все больше стала задумываться: любит ли ее Борис, если ему достаточно одних поцелуев?

Время, прожитое в Москве, многому научило Женю. На ее глазах распался привычный уютный семейный мир. Она понимала, что между матерью и отцом что-то проис­ходит, что именно, не знала и все же сердцем тянулась к матери. Ни словом не обмолвилась мать, почему так по­спешно отправляла ее в Москву, на учебу, даже не особен­но задумываясь над выбором учебного заведения. Так было надо, и Женя смирилась с этим, мечтала о дипломе, о само­стоятельной независимой жизни, тем более учеба подходила к концу.

Роман перечеркнул всю ее жизнь, в какое-то мгновение он превратил ее в свою сообщницу, в вокзальную воровку… Могла ли она противостоять Роману? Наверное, могла, не растеряйся она так, не испугайся его запугиваний их ку­лацким происхождением.

Из этих размышлений Женя извлекла одно, главное для себя,— все в этом мире зыбко, если ты не опираешься на сильную и преданную руку.

Неделю она голодная, бездомная бродила по Москве, Бориса ей, наверное, сам бог послал. Но он говорил ей лас­ковые слова, целовал, водил по кино и театрам, а о главном молчал, все оттягивал объяснение. Главная причина его нерешительности Жене была понятна — жилье… Им негде будет жить.

Но в конце весны на заводском дворе Бориса случайно встретил директор. Разговорились. Георгий Иванович спросил впрямую: не думает ли Дроздов жениться?

—                Думаю, Георгий Иванович. Но куда деваться с женой? Не вести же ее в общежитие.

—                Н-да… С жильем проблема,— он задумался.— Вот что, Дроздов. Подавай заявление. К осени, я думаю, комнату тебе выкроим.

Но рассказать об этом разговоре Жене Борис так и не успел.

Борис не знал, что у него есть соперник. Он потешался над этим старомодным словом. Но потешайся не потешай­ся, бейся о стену головой — факт есть факт, соперник был, и соперник победил его, Бориса, хотя и не вступал с ним в открытый поединок.

Все началось с той вечеринки в общежитии. Саша Михеев влюбился в Женю. Влюблялся он часто, но то, что он чувствовал на этот раз, было ему в новинку.

Когда Борис и Женя выскользнули из комнаты и пошли гулять, он устремился за ними. Он проходил седом весь вечер, забыв о Тамаре, видел, как они целовались на набережной. И после того вечера Сашка много раз про­вожал их, преследуя по пятам. Сколько раз он мечтал напасть на Дроздова, но силы были явно не в его пользу.

Получив диплом, попросил, чтобы его распределили на комбинат, к матери, и теперь «нечаянно» встречал Же­ню у проходной, в цехе, в столовой, вместе они возвращались домой.

Сашка был внимателен до мелочей. Женя в карманах своего рабочего халата находила конфеты, красивые без­делушки. Сначала она все выбрасывала, но жалко же! Стала прятать или поскорее съедать: как можно выбрасы­вать конфеты или шоколад? А он словно читал ее мысли: Женя мечтала о хороших духах — и вскоре они уже стояли на ее тумбочке.

Отправляясь с Борисом или в кино, или в театр, Женя воровато оглядывалась и, к своему ужасу, видела, как за ними крадется Сашка. Этот человек был вездесущ, о нем непременно что-нибудь напоминало: лежало на тумбочке или было спрятано под подушку.