Начальник цеха не успел закончить фразы — Макси­менко встал и вышел… Вслед за ним покинули цех еще двое рабочих.

Однако инцидент этот имел далеко идущие последствия. Вскоре в цехе появился человек в кожаной куртке с фото­аппаратом на груди. Был он молод, немногим старше Дроз­дова. Подошел к Сергею Кириллову, о чем-то спросил его. Бригадир указал глазами на Дроздова.

Борис в это время торопливо допивал молоко: обеден­ный перерыв уже кончался.

—  Товарищ Дроздов?—раздался громкий возглас за спиной.

Борис обернулся, и в тот же момент вспышка магния ослепила его.

—  Что это значит?— окинул Борис недобрым взглядом человека в кожанке.

—  Виноват. Виноват. Виноват,— зачастил тот весело и еще веселее заулыбался.— Для газеты. Я журналист. Вот мой документ.

Борис вытер руки тряпкой, вознамерившись узнать, откуда же такой лихой корреспондент, но нелегко оказа­лось оттереть масло с ладоней и жаль стало новенькой красной книжицы— масляные пятна на ней были бы так некстати. Ограничился лишь беглым взглядом, но ни назва­ния газеты, ни фамилии прочесть не успел — книжечка оказалась в нагрудном кармашке куртки.

—   Из «Пионерской правды», поди? — не удержался от колкости Борис.

Корреспондент простодушно улыбнулся.

—   Счел бы за честь. Веселая, отважная газета.

Вот черт зубастый! И тут он вывернулся. Палец в рот такому не клади.

—   Что у вас тут произошло,— спросил журналист,— с Михаилом Зотычем Максименко? В редакцию пришло от него письмо. К вам конкретно он вроде бы ничего не имеет, но прозрачно намекает, что вам в цехе созданы луч­шие условия для работы.

Борис не верил своим ушам. Неужто Максименко мог написать подобную чепуху? Он, Максименко, знал, какой убогий верстак получил полгода назад Борис. Да и как создашь эти лучшие условия? Пользуются одними и теми же инструментами, собирают и отлаживают один и тот же серийный станок.

Пожав плечами, Дроздов кивком головы пригласил кор­респондента подойти поближе к верстаку.

—   В нашем деле понимаете хоть малость?

—   Был в прошлом токарем. Чуть больше трех лет вкалывал…

—   Разберетесь. Хотя не мне бы надо говорить об этом.

Борис работал и одновременно рассказывал. Корреспондент слушал внимательно, слегка сдвинув брови. Слушать он умел, одновременно и записывать: спрашивал, комментировал услышанное, пытался спорить.

Бориса все больше увлекал разговор с журналистом: ним беседовал умный, внимательный человек, для которого было не все равно, что думает он, Дроздов.

—   Почему же у Максименко производительность в два за меньше, товарищ Дроздов? — дошел все-таки он и до своего главного вопроса.

—  Да все просто, чего мудрить,— ответил Борис.— Максименко рабочий классный, тут говорить нечего, но, ви­димо, почувствовал слабинку — прокурит полчаса, а ему — зарплата сполна, еще полчаса — не отражается. Вот и во­шел во вкус. Стал себя щадить.

—  А вы что же… за курящего вкалывали?

Борис улыбнулся, покосился на внезапно посуровевшего парня.

—  С Максименко не поспоришь. Он вдвое старше меня. На весь цех заорал бы: на губах молоко не обсохло, а туда же…

—  А спорить, чувствуется, надо было.— Корреспондент добродушно улыбнулся.— А что молоко не обсохло… У вас и в самом деле губы в молоке.

Не удержались оба — расхохотались.

2

Через три дня в «Известиях» появился большой очерк

о смелом, талантливом слесаре, который, если верить ав­тору, в сущности, перевернул весь производственный про­цесс сначала в цехе, а теперь с его, Дроздова, легкой руки перестраивается весь завод. Очерк был умный и читался с интересом. Дроздов перед читателями представал челове­ком думающим по-государственному. Правда, были и не­которые домыслы. Вроде бы Борис Дроздов уже давно убеждал начальника цеха Тарасова и ответственного на за­воде за кадры товарища Разумнова применить новую фор­му учета труда. Вот это Бориса неприятно резануло.

Да, был как-то у него тяжелый спор с Вальцовым, где тогда он, Дроздов, действительно назвал уравниловку раем для бездельников.

—  Легче всего сваливать вину на других,— заметил ему Вальцов.— А ты почему молчишь?

—  Неудобно выпячиваться. Я меньше всех работаю в цехе. Так можно в разряд выскочек угодить.

Вальцов кипятился, обзывал его маменькиным сын­ком.

—  Но если молчат люди, более сведущие, чем я, стало быть, не пришла пора, не созданы еще условия для пере­хода к новому.

Эти рассуждения Бориса, видимо, неприятно удивили Вальцова. Он с молчаливой суровостью долго вглядывался в него, будто старался получше рассмотреть. Но потом лицо его смягчилось, морщины между бровей разгла­дились.

—    Не пойму я… Наивность твоя из-за молодости, что ли, или темный ты?

Эти слова задели самолюбие Бориса, и он пошел, но не к директору, а к Разумнову. Показал свои расчеты. На Константина Арефьевича его расчеты впечатление произ­вели. Он долго вчитывался в них, а потом, откинувшись на спинку стула, как бы взвесил бумажку на ладони.

—    Что ж, Дроздов, документ весомый. Думаю, надо давать ему ход.

Вот так было на самом деле. Теперь Борис попытался восстановить истину, но Разумнов осадил его. Сказал, что журналист, по их журналистским законам, имеет право на домысел, лишь бы в основе было правильно. А материал в основе верен.

Бориса удивила подпись под очерком. Писатель. При­том громкое имя. Глазам своим не поверил. Две книги его прочел. Хорошие книги, обе ему понравились. Думал, что писатель наверняка уже пожилой человек. А ему не больше тридцати.

Солидарен с Арефьичем был и Сергей Кириллов.

—    Поздравляю, Борис. Славно он все вывел.

Дроздов насторожился.

—    С чем поздравляешь-то? Нельзя одному все припи­сывать. Я к директору не ходил.

—    Ну и что из того? Умей глядеть в корень. Главное — Твоя задумка, ты же телегу первым толкнул. И вообще… Ты нам картину не порть. Пишут действительно о тебе, но прославляют весь коллектив. Завод наш представлен в очерке как застрельщик нового.

Сергей говорил дельно. Такой поворот Дроздову понравился.

3

Жизнь Бориса после публикации статьи в «Известиях» круто повернулась. Судя по откликам, напечатанным в га­зете, начинание завода было подхвачено огромным числом предприятий. Многие начали работать по-дроздовски. Борис стал известным человеком.

Надо признать, что фото при очерке было сделано мастерски. Борис смотрел на себя, узнавал и не узнавал, с газетной полосы на него взирал молодой человек с энергичным, привлекательным лицом. Он был весь в порыве — с засученными рукавами, в распахнутой на груди рубашке, из-под густых бровей вопрошали серые настойчивые глаза.