—  Позволю себе не согласиться с вами, гражданка Пухова. В девятьсот одиннадцатом году во время учебы па Бестужевских курсах жандармы обнаружили у вас не­легальную литературу. Вам грозили серьезные неприят­ности…

—  Откуда вам все это известно? — изумилась Софья.

Сазонов опять внимательно взглянул па нее и, не от­вечая, строго сказал:

—  Подобные факты выгодно характеризуют ваше про­шлое, говорят о ваших убеждениях, не имеющих ничего общего с кулацкой мелкобуржуазной философией. Зачем было все это скрывать?

—  Скрывать? С какой стати, спрашивается, я стала бы выставлять себя революционеркой, заведомо зная, что ни­когда ею не была?

За стеклами пенсне засветились веселые огоньки. Сазо­нов откинулся на спинку стула и постучал по столу поду­шечками пальцев.

—  Занятный вы человек… мм… гражданка Пухова. Если это не маневр опытного конспиратора, то уж наверня­ка проявление непосредственности.

—  Я, гражданин Сазонов, затурканная жизнью и бытом русская баба. С той поры как вышла замуж, только и де­лала, что боролась за этого проклятого Пухова, который, в общем-то, никогда меня, наверное, и не любил. Ничего не видела… никогда не знала другого мужчины… А он ока­зался подлецом, хотел меня убить, да не дали… — Софья еле сдержала готовые брызнуть слезы.

Сазонов поспешил прервать ее:

—    Мы все это знаем. Личность вашего супруга нам бо­лее или менее ясна, вот и ваша проясняется. Прежде чем принять решение, я обязан известить вас о том, что от нас вам некуда идти.

—    Не понимаю.

—    Ваш дом вместе с надворными постройками, скотом и самим хозяином сгорел.

—    Я это знаю, — Софья заплакала.— Скажите, что с детьми? Где Женя? Что с Романом? Жива ли Глаша, Нина? Мне кажется… вам все о них известно.

—    В какой-то степени вы правы. Но… — собеседник развел руками,— не о всех в одинаковой степени.

—    Скажите о главном. Они все живы?

—    Уверенно отвечаю — живы.

—    Им что-то грозит?

—    К сожалению, Роман на плохом пути.

—          Я так и знала! Скажите, и Женя с ним?

— Пока да.

Софья почувствовала, что у нее темнеет в глазах, но пересилила дурноту.

Сазонов позвонил, в дверь заглянул молодой человек из приемной.

—    Андрея ко мне.— И снова к Софье: — Кстати, вам известно, кто вас спас в риге?..

— Нина?

— Нет.

— Прибыл по вашему приказанию.

На пороге стоял Голубев, как всегда свежевыбритый, подтянутый. Сазонов через стол протянул ему руку и, не пуская ее из своей, со сдержанной гордостью сказал:

—    Именно Андрею Ивановичу вы обязаны жизнью.

Софья шагнула к Голубеву и порывисто обняла его.

Мужчины явно опешили от столь неожиданного поступка допрашиваемой. Сазонов в первую секунду строго свел брови, но уже в следующее мгновение губы его дрогнули в улыбке, глаза насмешливо сузились и с любопытством остановились на Голубеве — ему было забавно, как тот выйдет из щекотливого положения. Но Андрей не смутился, лишь ласково поглаживал широкой, сильной ладонью вздрагивавшие плечи Софьи Галактионовны, стараясь ее успокоить.

—  Согласитесь, Андрей, не часто подобные сцены про­исходят в нашем учреждении.

Голубев лишь вздохнул в ответ.

—  Однако перейдем к делу.— Сазонов кивком указал Софье на стул.— Я бы хотел еще раз подчеркнуть вашу небрежность к своему прошлому. Мне не понятно, почему следователю Бромбергу вы не сказали, кто ваш отец?

Софья лишь плечами пожала.

—  Мой отец всегда был убежденным эсером. Мечтал насадить в России крепких хозяев. И в качестве образца была семья его дочери. Чем кончилась его затея, сами ви­дите. Его любимцу раскроили череп, а дочь его ОГПУ во всех смертных грехах подозревает.

—  И все-таки почему вы Бромбергу не сказали, что ваш отец революционер? — переспросил Сазонов.

—  Да какой же он революционер! Ведь эсер же! Нао­борот, старалась не напоминать, что отец дворянин и тор­говец.

—  При чем тут дворянство и торговля? Я, к примеру, тоже дворянин, а по заданию своей партии какое-то время ювелирный магазин держал.

—  Вы хотите сказать, что и мой отец торговал по за­данию партии эсеров?

—  Это не требует доказательств.

Глубоко вздохнув, Софья грустно призналась:

—  Но все то, о чем вы говорите, относится к моему отцу. А я-то лично ничего не сделала полезного для революции и Советской власти.

Сазонов поморщился.

—  Андрей Иванович, ты больше меня знаешь гражданку Пухову. Как понимать это заявление?

Голубев улыбнулся.

—  Я давно говорил вам, Николай Петрович, что Софья Галактионовна — человек не от мира сего. И о ней лучше всего говорят факты. В деле есть документы, видимо, необходимо ознакомить Софью Галактионовну с ними.

—  Не Софью Галактионовну, а гражданку Пухову, — сердито поправил Сазонов.

—  Вот именно. Гражданку Пухову. Тем более речь идет о гражданском акте.

Сазонов стал листать папку, наконец нашел.

—  Узнаете?

Софья медленно прочитала;

—    «Акт пожертвования». — Пожала плечами. — Каких-то несколько тысяч рублей голодным детям… Вот интересно. Как он к вам попал?

—    Вы забываете, где находитесь.

Голубев поднялся, попросил у Сазонова папку. Пере­вернул лист, показал Софье тыльную его сторону.

— Ознакомьтесь.

Софья с любопытством наклонилась над папкой, потом резко выпрямилась.

— Сто двадцать восемь тысяч?! Да чепуха это! Камушки были фальшивые.

– Николай Петрович, найдите, пожалуйста, акт экспертизы.

Сазонов полистал дело и так же молча отдал папку Андрею.

—    Вот заключение комиссии.

И опять Софья с интересом углубилась в чтение. Прочла до конца, зачем-то перевернула страницу и только потом сказала:

—    Ничего себе! Если б знала, поди, пожадничала бы…

Сазонов переглянулся с Голубевым.

— Любопытный вы человек, Софья Галактионовна. Потом Сазонов снова полез в ящик стола. Подал ей какие-то тетради.

– Батюшки, нашлись мои конспекты! А кто же их вытащил из тайничка?

—    Все-таки освоили «Материализм и эмпириокрити­цизм»? — перебил ее Сазонов.

—    Не совсем. Очень все сложно. Пришлось много раз перечитывать. И все урывками.

– Послушайте! Только откровенно… — опять спросил Сазонов.— А зачем это было вам нужно? Изо дня в день читать. И столько лет!

—         Так интересно же! Дух захватывало, когда представляла, что будет, если все осуществится…

—    Стихийный социал-демократ? Как, Андрей?

Сазонов бросил выразительный взгляд на Голубева. Поднявшись, прошелся по кабинету.