В дополнение к этим вполне обоснованным жалобам, Ольгерд указал также на возможность общего фронта против латинской опасности: «Митрополиту, — писал он, — следовало бы благословить москвичей на помощь нам в борьбе против немцев» (μετά των Αλαμανών) (т. е. тевтонских рыцарей). Это был, разумеется, пункт, который Филофей не мог оставить незамеченным, так как с воинственным духом латинского запада он сталкивался и в других местах, в частности, в Галиции и Болгарии. [541] Многочисленные факты, свидетельствовавшие о реально существовавшем антагонизме между Литвой и Тевтонским орденом, естественно, обеспечивали Ольгерду немалый кредит в глазах византийцев, в связи с чем примирение двух крупнейших русских княжеств на основе общей для них угрозы Тевтонского ордена, с одной стороны, и татар, с другой, должно было стать как раз около 1370 года одной из наиболее важных и первоочередных дипломатических задач для Филофея и его преемников.
Однако в заключение своего письма Ольгерд просил патриарха о невозможной уступке: основании второй митрополии, в юрисдикцию которой входили бы не только традиционные территории прежней «Литовской митрополии», существовавшей в первой половине столетия, но и всех княжеств, союзных Ольгерду. «Дай нам другого митрополита, — писал литовский князь, — на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород». [542] Ясно, что требуемый Ольгердом митрополит оказался бы куда в большей степени митрополитом «всея Руси», нежели Алексий: он правил бы не только традиционной Киевской кафедрой, не только такими епархиями, как Тверская и Смоленская, никогда не относившиеся к Литовской митрополии, но даже Нижегородской и Новосильской. А поскольку в 1370 году в намерения Ольгерда входил захват самой Москвы, то русскую церковь он хотел подчинить своему полному контролю.
Возможно, что литовский князь предполагал также свое личное обращение в православную веру, поскольку, согласно Никифору Григоре, он крестился еще в 1354 году [543] и большинство членов его династии уже перешли в православие, но ни византийские, ни русские источники этого периода определенно не упоминают о такой возможности. Так или иначе, Филофей, который как раз в это время вторично принял патриаршество (1364 год) и торжественно канонизировал литовских мучеников, казненных Ольгердом, [544] был, похоже, не расположен доверять ему до такой степени, чтобы предоставить Литве полный контроль над православной церковью и, соответственно, препоручить Ольгерду все византийские интересы на Руси. Но никогда ранее Вильна не оказывалась столь близка к тому, чтобы заменить Москву в качестве столицы будущей объединенной Руси. Дипломатические усилия патриарха Филофея, возможно, оказались решающим фактором, который предотвратил это.
Быстро сменявшие одно другое события 1370–1372 годов трудно описать подробно. Что, впрочем, вполне определенно — это то, что Филофей не уступил давлению Ольгерда и решительно ускорил мирное урегулирование противоречий, которое одно могло бы в известной степени восстановить пошатнувшийся престиж его подопечного — митрополита Алексия — в землях, враждебных Москве. Патриарх написал Ольгерду, призывая его «любить и почитать [митрополита Алексия], согласно заведенному обычаю и как это делают другие русские князья, и оказывать уважение, внимание и великую любовь [митрополиту], когда он посетит литовские земли, с тем чтобы [митрополит] мог без трудностей путешествовать по этим землям». [545] Пожелания эти не были излишними, так как в 1359 году в Киеве митрополита Алексия встречали весьма недружелюбно. Но патриарх дал также строгие инструкции и Алексию по отношению к Ольгерду, которого он, по–видимому, признал к этому времени уже не в качестве «нечестивого идолопоклонника», но изрядного русского князя: «И ты со своей стороны старайся, — писал Филофей Алексию, — сколько можно, иметь к нему такую же любовь и расположение, как и к прочим князьям, потому что под его властью находится христоименный народ Господень, нуждающийся в твоем надзоре и наставлении, и тебе крайне нужно иметь с ним любовь, дабы видеть и поучать как его, так и народ Божий. Исполняй это со всем усердием, без всякого прекословия». [546] Иоанн Докиан, посланник патриарха, был направлен в Москву с дополнительными устными наставлениями.
Имели ли эти увещевания какой–нибудь успех? Как будто да. Потому что русские летописи свидетельствуют, что после безуспешной литовской кампании против Москвы послы Ольгерда в 1371 году прибыли в Москву и договорились о браке между двумя представителями московской и литовской династий. [547] Вплоть до кончины Ольгерда (1377 год) больше не было крупных литовских нашествий на Москву, и непредвиденное назначение в 1375 году нового митрополита в контролируемые Литвой русские земли не стало, как мы увидим ниже, тем решительным маневром, с каким столкнулся Ольгерд в 1370 году, но скорее дипломатическим шагом ad hoc, ставившим целью сохранение единства митрополии.
Покуда шел обмен письмами между Ольгердом, Алексием и Филофеем, патриарх оказался вовлеченным также в борьбу между Москвой и Тверью. Представляется вполне вероятным, что именно дипломатические усилия патриарха, оказывавшие смягчающее влияние на отношения Москвы и Литвы, лишили тверского князя Михаила Александровича безусловной поддержки Ольгерда. Как бы то ни было, неудачливый князь, обведенный вокруг пальца Москвой и отлученный от церкви Алексием, воззвал к Константинополю. Поддержанный собственным епископом Василием, которого в свое время назначал именно митрополит, Михаил послал архимандрита Феодосия в византийскую столицу искать справедливости. Его положение отчасти укреплялось тем, что Золотая Орда, обеспокоенная возрастающей мощью Москвы, только что пожаловала ему ярлык на великое княжение. [548] По получении официальной жалобы, в сентябре 1371 года, Филофей взял на себя роль верховного судьи для разбирательства, которое должно было состояться в сентябре 1372 года. [549] Однако, как и в случае с Литвой, он опять призвал Алексия быть пастырем для своей паствы, оставив в стороне политические пристрастия. «Не вижу я ничего хорошего, — писал Филофей, — в том, что ты имеешь соблазнительные раздоры с тверским князем Михаилом, из–за которых вам нужно ехать на суд; но как отец и учитель, постарайся примириться с ним и, если он в чем–либо погрешил, прости и прими его, как своего сына… А он, как я пишу к нему, должен принести раскаяние и просить прощения… Твое святительство хорошо знает, что когда мы рукополагали тебя, то рукополагали в митрополита киевского и всея Руси, — не одной какой–нибудь части, но всей Руси; теперь же слышу, что ты не бываешь ни в Киеве, ни в Литве, но в одной только [русской] стране… Это — тяжкое [упущение] и противно преданию священных канонов. Тебе следует обозревать всю русскую землю и иметь отеческую любовь и расположение ко всем князьям, — любить их равно…» [550]
Призывая митрополита решать конфликты миром, патриарх отправляет такое же послание и Михаилу. «Избегай злословия и судебных разбирательств; иди и примирись с твоим отцом, митрополитом, ищи его прощения… И когда вы обоюдно порешите миром, в согласии с моими наставлениями, каждый из вас, ты и митрополит, отрядит ко мне посланцев, чтобы меня о том уведомить. Чтобы я мог любить тебя, молиться за тебя, благословить и простить тебя и видеть в тебе своего преданного сына». [551]
