Первая попытка установить связь с Москвой была сделана 25 сентября. На одном из участков 4-го Украинского фронта советские разведчики заметили группу лиц в гражданской одежде, которые направлялись к ним, размахивая белым флагом. Офицер, находившийся на посту наблюдения, приказал не стрелять по приближающимся — это оказались венгры. Они объяснили, что просят их доставить к командующему фронтом. В штабе дивизии прибывшие сообщили, что они представляют различные общественные организации, включая коммунистическую партию, и хотят содействовать заключению перемирия. Допросивший прибывших венгров советский генерал связался со штабом фронта и получил указание немедленно доставить «гостей» к члену Военного совета фронта генерал-полковнику Мехлису. Генерал-полковник обстоятельно расспросил прибывших: кто они, кого представляют и с какой целью перешли линию фронта. Разобравшись с этими вопросами, Мехлис приказал срочно организовать доставку делегации самолетом в Москву. В сопроводительной записке, составленной на именном бланке, член Военного совета трясущейся рукой крупными буквами, напоминавшими волнистые линии сейсмографа (результат начавшейся уже тогда тяжелой болезни) рекомендовал начальнику Разведуправления Генштаба Ф.Ф. Кузнецову не допрашивать членов группы в качестве военнопленных без разрешения на то ЦК ВКП(б).

Состав делегации был необычным. Ее неофициальным руководителем являлся молодой представитель трансильванской аристократии барон Эде Ацел. Несмотря на свой небольшой рост и скромный полувоенный костюм — защитная брезентовая куртка, охотничьи гольфы и военные ботинки, — он держался с достоинством, был немногословен, если говорил, то по существу дела. Это был физически крепкий, закаленный человек. О себе сообщил, что представляет недавно созданную нелегальную организацию Союз венгерских патриотов «Свобода».

Другой член группы, инженер И. Дудаш[28], выступал в качестве представителя венгерских профсоюзов.

Важная роль отводилась в делегации прогрессивному венгерскому книгоиздателю Имре Фаусту. Это была личность, известная в Венгрии. О нем говорили, что он не скрывает своих прогрессивных убеждений и связан с коммунистами. Видимо, это сыграло решающую роль при включении его в состав делегации.

Наконец, четвертым членом группы венгерских парламентеров был банковский служащий А. Глессер, который выполнял роль переводчика.

Как позже (в 1948 г.) мне рассказывал в Будапеште барон Ацел, делегация должна была перейти линию фронта в полосе обороны 2-й венгерской армии. Но выяснилось, что там перед венгерскими частями находились румынские силы. Поэтому пришлось искать другое место для перехода фронта,

25 сентября делегация перешла линию фронта севернее, в полосе обороны 1-й венгерской армии, а 26 сентября она уже была доставлена в Москву. После полуночи венгерских парламентеров принял в своем кабинете начальник Разведуправления Генштаба Красной армии генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов.

После первых минут общения с венгерскими представителями стало ясно, что делегация носит неофициальный характер, не имеет никаких полномочий для ведения переговоров о заключении перемирия, и прибыла с целью зондажа, чтобы выяснить: согласна ли советская сторона принять официальную делегацию и на каких условиях может быть заключено перемирие.

Прибывшие венгры не могли ответить на вопрос генерала, почему венгерская сторона, если она всерьез намерена вести переговоры в Москве с государствами антигитлеровской коалиции о заключении перемирия, не направила официальную делегацию с соответствующими полномочиями. Чем можно объяснить, что венгерское руководство направило с аналогичной целью в Италию генерал-полковника Надаи? Судя по реакции членов венгерской делегации, можно было заключить, что им ничего не известно о миссии Надаи.

Кузнецов обещал информировать командование и советское правительство о содержании состоявшейся беседы. «Ответ же советского руководства на вопросы, поставленные делегацией, — сказал генерал-полковник, — будет сообщен венгерскому правительству по известному ему каналу в Швейцарии».

27 сентября генерал-полковник Кузнецов вызвал меня к себе и приказал поехать в приемную НКВД на Кузнецком Мосту, чтобы помочь в переводе беседы с одним из членов венгерской делегации.

В приемной НКВД меня встретил дежурный офицер и проводил во двор здания, куда через несколько минут въехал пикап с надписью «Хлеб». К моему удивлению, из машины в' сопровождении сотрудника НКВД вышел солидный мужчина лет 45-ти. Это был член делегации Имре Фауст. Мы прошли с ним в кабинет, расположенный на втором этаже приемной. Там венгерского представителя ждал человек средних лет в сером костюме. Он отрекомендовался работником международного отдела ЦК партии, не назвав при этом свою фамилию (по-видимому, это был работник международного отдела ЦК КП Венгрии Геза Ревес, будущий посол Венгрии в СССР). Работник партаппарата сказал, что, как ему стало известно, г-н Фауст представляет в делегации компартию Венгрии. В связи с этим он попросил проинформировать его о положении в партии. В частности, спросил, известно ли Фаусту, где находится тов. Райк — на свободе или по-прежнему в тюрьме? Поинтересовался, знаком ли Фауст с Яношем Кадаром? Из ответов Фауста складывалось впечатление, что он честный, интеллигентный человек, который вовсе не стремился произвести впечатление деятеля коммунистической партии. Он назвал несколько своих друзей, о которых предполагал, что они связаны с компартией, но сам прямой связи с руководителями партии не имеет.

Собеседник из международного отдела ЦК партии не мог скрыть, что разочарован беседой с венгерским книгоиздателем. Было ясно, что Фауст был скорее человеком, симпатизирующим коммунистам, но вовсе не активным членом партии. На этом беседа закончилась.

29 сентября делегация отбыла из Москвы. При переходе линии фронта Фауст и Дудаш получили легкие ранения. Об итогах переговоров с представителями советского командования регенту Венгрии доложил барон Ацел, члены делегации информировали руководители левых партий.

Но теперь уже результаты этой опасной миссии не имели принципиального значения, поскольку на пути в Москву находилась официальная правительственная делегация.

Миссия же Надаи не дала венгерскому руководству желаемых результатов, но она в корне изменила внешнеполитическую концепцию Венгрии. Во-первых, стало окончательно ясно, что расчет на противоречия между СССР и его западными союзниками нереален. Во-вторых, неудача переговоров в Казерте подтвердила правильность решения послать официальную представительную делегацию в Москву.

Разгром основных сил немецко-румынской группировки «Южная Украина» прибавил работы информационному отделу Разведуправления Генерального штаба. Нужно было обработать горы трофейных документов, часть переводчиков с утра и до поздней ночи была занята на допросах военнопленных в Бутырке.

Полковник Иванов, майор Скрягин и капитан Левшня, которые вели допросы военнопленных, приезжали в Управление усталые, чтобы документально оформить результаты работы. Загруженный до предела допросами пленных немецких офицеров полковник Иванов поручил мне допросить венгерского военнопленного. Это был даже не офицер, а вольноопределяющийся, т.е. человек с высшим образованием, но без военной подготовки. Пленный был кем-то вроде писаря в штабе одной из венгерских частей и явно не располагал информацией, которая обычно интересовала фронтовое командование. Но он несомненно был информирован о политической обстановке в Северной Трансильвании. Как выяснилось, до призыва на военную службу он был учителем в одной из венгерских гимназий в Клуже (Трансильвания) и имел обширный круг знакомых среди местной интеллигенции. Пленный рассказал, что в отличие от собственно Венгрии в Трансильвании влиятельные венгерские круги все настойчивее требуют от властей установления прямых контактов с командованием Советской армии и прекращения бессмысленного кровопролития.