Достойное существование можно вести в самом тесном помещении. В Манхэттене квартира площадью кв. м считается роскошью для холостяка со средним заработком. (А согласно немецкому социальному праву, государство должно оплачивать квартиру плошадью 30 кв.м безработному холостяку.) Однако это жилище и выглядит лучше, чем просторный, безвкусно обставленный пентхаус, если хозяин отказывается от чрезмерного уюта. Уют подразумевает мягкую мебель, эле­гантность — стоящие вдоль стены стулья. Уют раскаты­вает ковры, а элегантность оставляет пол непокрытым даже если это не паркет, а простой ламинат. Уют собира­ет вещи, элегантность выбрасывает. Уют любит малень­кое пространство, элегантность — пустоту.

Один из главных врагов вкуса — боязнь холода и сквозняка. Люди стараются заставить все углы, засте­лить все полы коврами, использовать каждый санти­метр. Отвратительнее всего выглядят квартиры, владель­цы которых пытаются компенсировать недостаток чувства стиля покупкой дорогой мебели и технической дребедени. Когда входишь в такую квартиру, в нос бьет неприятный запах искусственной кожи, источаемый креслами а-ля ар-деко. На стенах коридора в слишком высоко висящих рамах можно увидеть литографии Ми­ро, а в гостиной — громадный плоский экран, выполня­ющий функцию домашнего алтаря. В совсем уж бездар­ных квартирах еще вывешивают плакат Кита Харинга, фото Гунтера Сакса или картину Джеймса Рицци («при­везенную из Нью-Йорка»).

Но самый главный враг вкуса, безусловно, деньги. Это легко продемонстрировать на примере моего рода. Постепенное обеднение из века в век оказало нам нео­ценимую услугу. Раньше в замках каждое новое поколе­ние устраивало все по-своему. Прекраснейшие фрески были закрашены, изумительные рентгеновские* столи­ки выброшены ради чванливого ампира, а фантастиче­скую мебель эпохи барокко сменил какой-то историче­ский хлам. Старая мебель полюбилась богатым совсем не так давно. Еще сто лет назад они при любой возмож­ности стремились избавиться от «старья».

К счастью, в эпоху общего падения художественного вкуса у моих предков не осталось денег, чтобы еще раз поменять обстановку. Пришлось оставить и использовать мебель начала XVIII века. Финансовые кризисы не­ идут на благо культуре. Знаменитая мюнхенская церковь Фрауэнкирхе сохранила свои купола лишь потому, ­что в XVI веке у города не нашлось денег, чтобы заменить их остроконечными башнями. Так что своим символом сегодняшний Мюнхен обязан тогдашней нищете.

Грубо говоря, чем больше денег, тем меньше вкуса. И хотя чрезмерные доходы обычно заканчиваются скупкой всякой дешевки, стильному бедняку лучше поселиться в том городе, где средний уровень жизни не очень высок. Есть города, для бедняков не подходящие. Например, Цюрих и Лондон. Сегодняшний Мюнхен я бы тоже не посоветовал. На немецкоязычном пространстве сущест­вует два города, в которых стильному бедняку особенно привольно: Берлин и Вена.

Преимущества Берлина для вечных студентов, безра­ботных, отказников от военной службы (в былые време­на) и журналистов (сегодня) стали причиной того, что основные продовольственные товары (котлеты, огурчи­ки, а позже сосиски и безалкогольное пиво) здесь дешев­ле, чем в других городах. На множестве встреч в ино­странных культурных центрах, которые каждый день проводятся в Берлине, можно, если прилично одеться, без всякого труда выпить несколько бокалов вина и ос­новательно перекусить, не заплатив ни цента. Достаточно лишь выглядеть «как все», а приглашения на подоб­ных мероприятиях проверяют крайне редко. Берлин может стать раем для нахлебников и любителей поживиться за чужой счет. Здесь не так уж сложно получить приглашение на вечер к послу. Иностранные представительства всегда рады посетителям, которые умеют себя вести.

Так как я не собираюсь составлять путеводитель для нахлебников, то могу поделиться самым первоклассным советом уже сейчас. Попробуйте сходить на банкет к федеральному президенту. В Германии, мировом центре эгалитаризма, легче, чем в какой-либо другой стране «Большой восьмерки», пробраться на прием у главы государства. Сделайте так: узнайте о предстоящих встречах на высшем уровне и отправьте вежливое пись­мо (не на самой роскошной бумаге), в котором доход­чиво объясните, почему вам хотелось бы присутствовать именно на этой встрече. Придумайте название вашей средней по значимости компании, которая, разумеется намерена войти в торговые отношения с соответствую­щей страной, или упомяните об обмене культурными ценностями (а еще лучше о благотворительности), и приглашение не заставит себя ждать, если только вы не собираетесь попасть на встречу с Путиным или англий­ской королевой. Не важно, приедет ли президент Узбе­кистана, Чили или Словении (или тогда была Слова­кия?), — затраты будут одинаковые. Кстати, кормят у федерального президента очень даже неплохо. Разве что застольные речи порой скучноваты. Зато, встав из-за стола, можно поболтать почти со всеми участниками встречи (за исключением министра иностранных дел Фишера, который весьма разборчив в собеседниках). А когда надоест общаться, можно с легкостью отпра­виться восвояси: прямо у дворца Бельвю есть автобус­ная остановка.

Обычно Берлин дружелюбен по отношению к бед­някам. Долгие годы обособленного существования спо­собствовали появлению психологии взаимной выручки. Во всех общественных классах сохранились воспомина­ния о том, как люди выживали лишь благодаря денеж­ным подаркам. Ни в одном другом немецкоязычном го­роде общество не помогает так активно нуждающимся людям, нигде власти не относятся с такой заботой к своим подопечным. Быть может, величайшим достиже­нием революционеров шестьдесят восьмого года стало изгнание тяжелого прусского духа из берлинских канце­лярий.

Когда мы еще жили в районе Кройцберг, к нам приходила замечательная сборщица налогов. Молодая, очаровательная женщина, имя которой состояло преимущественно из согласных: Скржипчакик. Когда она шла по улице (неся в сумке судебные уведомления), то приветливо улыбалась всем встречным. Временами она, как и все, заглядывала в «Джованни» и выпивала две чашечки эспрессо, наблюдая за подотчетным ей районом. Ее визиты никогда никого не раздражали.

* Деревянные столики, сделанные в мастерской Абрахама и Давида Рентгенов в Нойвиде.

Берлинские жилищные условия тоже как нельзя луч­ше подходят беднякам. Здесь можно недорого снять квартиру, причем большинство людей не относится к своим квартирам как к показателю престижа, не прида­ет большого значения представительности, а уделяет внимание стилю.

Среди двух лучших для бедняков городов Берлин от­личается большей живописностью, а Вена — большей красотой. В Вене приятно то, что богатые здесь даже вы­зывают подозрение. И никого не изгоняют из общества по причине отсутствия средств. Людей приглашают в гости, даже если у них нет визитной карточки, лишь бы они были хоть немного остроумными. Общественный успех в Вене приходит тогда, когда в кафе «Хавелка» вас начинают называть по имени (разумеется, добавляя при этом «господин» или «госпожа»). А нуворишей здесь презирают, даже если они финансируют филармонию или оперу. Почти в любом городе западного мира деньги открывают двери в общество. А в Вене — нет. Тот, кто хочет «быть своим» в этом городе, должен хотя бы при­твориться, что у него нет денег.

Бывшую столицу централизованной монархии, Вену, выделяет прежде всего типичная гордость горожан за родные стены. Когда после распада Австро-Венгерской империи Вена быстро обеднела, черты придворной представительности сохранились в довольно милой форме. Беднейшие из беднейших живут здесь в просторных старых домах, унаследовав их от бабушек или дядюшек вместе с мебелью и не существующим ныне уровнем арендной платы. В Вене никто не верит, что недостаток вкуса можно вылечить денежным мешком. Поэтому Beну миновала участь других богатых городов со схожей историей.

Большинство крупных немецких городов, включая вольные имперские города и города Ганзейского союза были резиденциями князей или монархов. А во всех придворных культурах правит одно человеческое каче­ство: снобизм. Каждый общественный слой подражал нравам и образу жизни вышестоящего. Стремление ока­заться на высоте не раз приводило к тому, что подража­тели попадали в долговую зависимость. Прототипом всех королевских дворов был версальский. И чтобы по­нять снобистскую систему мюнхенского или ганновер­ского, дрезденского или кассельского дворов, надо про­анализировать устройство двора французского.