– Вы отправляетесь домой?

– Да.

– Хочу составить вам компанию. Я подумал, что ваша мать наверняка знала Кабироля лучше вас и, возможно, даст мне какие-нибудь сведения об этом Морисе Баду, который меня заинтересовал.

Она вся напряглась.

– Не думаю, что мама сможет вам чем-нибудь помочь.

– Но все же можно попробовать.

– Естественно,– отпарировала она,– а заодно проверить, что я живу именно там, где вам сказала, и данные, которые я сообщила вам о себе, соответствуют действительности.

– А вы еще обзывали себя идиоткой! – со смехом отметил я.

Чтобы не потерять лицо, она любезно рассмеялась.

Мадам Эрнестина Жакье уже перешагнула пятидесятилетний рубеж, но была еще весьма крепкой женщиной и сохранила следы былой красоты. Ее хорошо ухоженные седые волосы были немного подкрашены голубым. Глаза и нос такие же, как и у дочки, а кожа создавала впечатление добротной упругости. Тем не менее с макияжем она несколько перестаралась, и это немного смущало. Нельзя было назвать ее элегантной. Было в ней что-то кричащее, что-то такое, что гармонировало со слишком ярким макияжем, с манерой одеваться – отголоски двадцатых годов, когда она, совсем юная, блистала и производила фурор под звуки первых джазовых оркестров. Я много слышал о буржуа из района Марэ, возможно, она относилась к этой категории, но не имела той чопорной изысканности, которую – справедливо или нет – я приписывал ее представителям. Но следует сразу сказать, что именно поэтому в моих глазах она выглядела только симпатичнее и ничуть не казалась сложной. Взаимные представления произошли по-свойски, прямо на улице, без всяких светских фокусов.

Мы с Одеттой Ларшо взяли такси до улицы Ториньи, но доступ на нее был забит машинами, пробка казалась вечной, поэтому я попросил шофера остановиться на улице Перль.

Мы вышли из машины, и в то время, когда я расплачивался с таксистом, сзади нас раздался возглас:

– Вот те раз! Добрый вечер, дочка!

Одетта, которая уже отошла на несколько шагов, ответила:

– Добрый вечер, мама!

Я быстро обернулся.

Мадам Жакье с любопытством разглядывала меня, пока я приближался к ней. Тут я подумал, что она, вероятно, так же смотрела на всех и вся, включая людей и предметы, которые ей хорошо известны. Это было естественное свойство ее взгляда. На юге Франции его называют «восхищенными глазами».

– Моя мать, месье Нестор Бюрма,– сказала Одетта без особой уверенности. Можно было подумать, что она представляет мне ее под фальшивым именем.

Я выпустил свою шевелюру на свежий воздух и с поклоном пожал протянутую мне руку мадам Жакье.

– Очень приятно, мадам,– сказал я,– Одетта часто говорила мне о вас.

– Очень любезно с ее стороны,– иронически и жеманно ответила она,– и неожиданно: – Никогда бы не подумала, что вне дома она вспоминает о моем существовании… Вы давно друг друга знаете?

– Довольно давно. Но мы потеряли друг друга на долгое время, а сегодня совершенно случайно встретились вновь.

– Ты никогда не рассказывала мне о месье,– сказала она, обращаясь к дочери.

И, не ожидая ответа на свой упрек, опять обернулась ко мне:

– Месье… простите, как?

– Бюрма,– ответил я,– Нестор Бюрма.

Она прикусила губу.

– Это имя мне что-то напоминает.

– Хозяин ювелирных магазинов на Елисейских Полях и Больших Бульварах носит то же имя.

– Это вы?

– Увы! Нет.

– А имя того тоже Нестор?

– Не думаю.

Она захохотала без видимой причины. Смех был довольно глупый.

– Вы мне нравитесь,– сказала она,– я не знаю всех друзей моей дочери… теперешние дети не откровенничают со своими родителями, но из тех, кого я знаю, вы мне симпатичнее всех остальных.

Она пожала плечами.

– Да ладно, теперь она выйдет замуж, и всякие глупости закончатся, если не считать, что и женитьба эта тоже одна из них. Когда посмотришь, что из этого иногда получается… О! Боже мой!

У нее был вид, будто она оставила кастрюлю с молоком на огне или что-то в этом роде, и вдруг это ей стукнуло в голову. Это была женщина именно такого рода. Еще в такси Одетта заставила меня поклясться, что я ничего не скажу матери о ее походе к Кабиролю. Теперь я считал все эти предосторожности абсолютно излишними. Она прекрасно могла рассказать своей мамаше обо всем вдоль, поперек, по диагонали, и что вошло в ее ухо, тут же с ходу вылетело бы из другого, не задерживаясь в пустынном пространстве посредине.

– Кстати…

Она повернулась к дочери:

– Жан создал новую модель пингвина, который может служить цоколем для лампы. Посмотришь, это очень красиво. Именно поэтому я и была в мастерской. А кроме всего прочего, у меня что-то зашалили нервы, надо было прогуляться…

Она указала рукой на темный коридор, образовавшийся между двумя лавками, откуда, очевидно, только что вышла. Это был совершенно ненужный жест, не сообщивший ничего нового ее дочери, поскольку та давным-давно знала, что здесь находится «СТАРАЯ ЛИТЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ РАЙОНА МАРЭ ВИКТОРА ЛАРШО», как явствовало из надписи на эмалевой табличке над входом в коридор.

– Жан был очень недоволен тем, что не нашел тебя,– продолжала мадам Жакье.– Жан – мой будущий зять,– сочла она нужным пояснить,– месье… месье…

Она нервно цокнула языком. Это было не очень изысканно, но зато хорошо передавало ее душевное состояние.

– Определенно никак не могу запомнить ваше имя, хотя оно и кажется мне таким знакомым…

– Нестор Бюрма.

На сей раз это даже не достигло ее слуха. Вдруг посерьезнев, она задумалась.

– О! Что мы здесь стоим?– вдруг заметила она, как бы движимая каким-то капризом.– Ты пойдешь посмотреть на эту новую модель, Одетта?

– Нет,– ответила блондинка слабым смущенным голосом,– я устала.

Мадам Жакье была безусловно славной дамой, но довольно эксцентричной и, пожалуй, странноватой. Возможно, дочь немного стыдилась своей матери, сама себе не признаваясь в этом.

– Вы пойдете, месье Бюрма?

– Браво, мадам.

– Почему «браво»?

– Вы так легко произнесли мое имя…

– Да, пожалуй… сейчас мне кажется, что я его давно помню. Интересно, правда? Возможно, Одетта говорила мне о вас, хотя это и не входит в ее привычки…

Я промолчал.

– Хорошо, пойдем посетим мою мастерскую, месье. Это был почти приказ.

– Я пошла домой,– сказала Одетта.

– Правильно,– живо подтвердила мамаша,– скажи Мари, чтобы приготовила аперитив. Или приготовь сама. Бедная старуха настолько потеряла голову, что путает бутылку аперитива с флаконом одеколона. Вы не откажетесь зайти к нам выпить стаканчик за дружбу, не правда ли, месье?

– Я не хотел бы вас беспокоить…

– Но это так, запросто. Я… у меня такое впечатление, что я всегда была знакома с вами.

Она задумчиво смотрела вслед удаляющейся дочери, подождала, когда та завернет за угол, пожала плечами и снова взялась за меня.

– Вы когда-нибудь видели работу плавильщиков?

«Восхищенные глаза» немного потемнели, она в упор, как бы изучая, посмотрела на меня, в ее поведении чувствовалась некоторая неловкость.

– Нет, не было случая.

– Увидите, это интересно.

Я в этом сомневался, но тем не менее пошел за ней. В этом районе плавильни встречаются на каждом шагу, и я подумал, что их посещение входит в число испытаний для иностранных туристов, которые сюда попадают. Я помолился про себя, чтобы мадам Жакье не пришло в голову сделать круг по другим достопримечательным местам: исторические особняки, Башня Тампль – собственность Людовика XVII и его потомков, настоящих и самозванцев, Консерватория, Национальные Архивы и т. д. Архивы напомнили мне о Морисе Баду. Я решил быть любезным с мадам Жакье, какой бы утомительной она ни была, и попробовать вытянуть из нее какие-нибудь сведения об этом молодом человеке.

Мастерская помещалась в глубине двора. Уже при входе в коридор в горле начинало першить от запаха расплавленной меди. Через открытую дверь виднелись массивные силуэты рабочих, двигающиеся на фоне яркого пламени, который пронизывали фиолетовые и темно-красные молнии. Все это сопровождалось непрерывным треском.