Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Состав путейцев был неоднородным: здесь были и кадровые рабочие, и мобилизованные. Последние, главным образом, и были предметом постоянного беспокойства руководства дистанции. Замечу ещё, что высшее и среднее звенья руководителей дистанции были сформированы из специалистов, прикомандированных из других железных дорог СССР.

Было и среди литовцев немало честных, добросовестных тружеников. Но безошибочно найти их было совсем непросто. Верно гласит народная мудрость: «Чужая душа – потёмки». В этом нередко приходилось убеждаться во всей жизни. А в Литве и того чаще. Особенно тяжело приходилось переживать, когда обнаруживалось, что «примерный работник», награждённый за хороший труд, уличён в поддержке «лесных братьев», даже причастен к их кровавым действиям. А такое случалось не единожды. Так что было о чем думать и как обезопасить и себя, и других.

Крепкими братскими узами я был связан с прикомандированными советскими специалистами. И с теми русскими, которые были здешними старожилами, как говорится, с незапамятных времен. Они хорошо знали литовский язык, традиции, нравы, настроения литовцев и помогали мне скорее понять и усвоить всё это.

Ещё раз повторю, что и среди литовцев, сотрудников дистанции и жителей Кедайняя, были хорошие, добродушные люди. И сейчас с благодарностью вспоминаю доктора Сергиюса, телефонистку Стефанию (я даже не знаю – литовка она или полька), многих других. Они располагали к себе, были отзывчивыми.

Но общая обстановка в Литве в то время была сложная, тревожная и опасная. Она диктовала необходимость быстрого овладения литовским языком. Очень скоро я научился понимать литовскую речь, знать, о чём говорят рядом сидящие или едущие в поезде. Это было очень важно. В короткое время, за три-четыре месяца, уже мог объясняться по-литовски. Далось мне это без труда, как-то даже само собой. И сам удивился: сколько лет я изучал немецкий язык, но по-настоящему так и не научился разговаривать. Пытался как-то овладеть армянским или грузинским языком. Но из этого тоже ничего не получилось…

Наверное, главное здесь постоянная, повседневная практика. И когда я лишился её после отъезда из Литвы, очень скоро стал забывать и литовский язык. Хотя определенные «ходовые» слова и даже целые фразы помню и сейчас…

Ещё раз отмечу, что даже частичное овладение литовским языком очень помогало мне и в работе, и в жизни. По долгу службы много раз приходилось отправляться к рабочим дистанции, к месту их жительства. Как правило, поводом для этого являлись факты их многодневных прогулов, отсутствия на работе. Выяснить причину можно было только дома.

В большинстве своем рабочие были из крестьянских семей. Жили они на хуторах: усадьба и рядом же несколько гектаров земли. Один хутор от другого отделен многими километрами просёлочных дорог и тропинок. Скажу откровенно: все мои посещения рабочих на дому сопровождались тревожным настроением. Ибо определённый риск всегда присутствовал. Замечу: враждебное отношение у многих литовцев было к любому советскому человеку. Он был «персоной нон грата». Не сам по себе. А из-за того, что он нёс, в представлении многих литовцев, чужую идеологию, покушался на их частнособственнический уклад и образ жизни. Это надо было знать и учитывать. Особенно когда оказывался в рискованной ситуации.

Расскажу об одном лишь случае, наиболее памятном для меня. Как-то на рубеже лета и осени я отправился на хутор, где проживал рабочий дистанции, длительное время не появлявшийся на работе. Насколько помню, жил он в Дотнувской волости, в двух-трёх километрах от железнодорожного полустанка, на своём хуторе.

Легко разыскал его. Обычно в таких случаях меня встречали по-доброму, приветливо и дружелюбно. Так было и на этот раз. Приняли как желанного гостя. Сразу объяснили, что вынужденное многодневное отсутствие сына на работе продиктовано уборочными делами. И заверили, что в самые ближайшие дни он вернётся на службу.

Хозяева сразу расположили к себе. Показали усадьбу, рассказали о своём хозяйстве. Пригласили за обеденный стол. Давно я уже не видел такого изобилия: масло и сало, фрукты и овощи, домашние булочки и пирожки, салаты и пиво. Всё – собственного производства.

Кстати, я был поражён этим, едва ступив на кедайняйский перрон. И множество раз удивлялся весьма обеспеченной по тому времени жизнью и хлебосольным угощением. Попросту говоря, даже в то трудное военное время и в первые послевоенные месяцы, литовцы, с которыми я общался, жили неплохо…

За многочасовым обедом, перешедшим в ужин, в мой адрес было сказано много добрых слов. Особенно душевно они угощали богатой и вкусной пищей и не менее вкусным домашним пивом.

Но постепенно, по мере наступления темноты и влияния хмельного пива, в разговоре стали появляться сначала осторожные, даже извинительные, нотки, но час от часа они обострялись.

Хозяева целенаправленно вели разговор о том, что их волновало больше всего: «угроза отнятия» у них земли и «насильственного сгона в колхоз».

Создание колхозов, как я не раз убеждался, было главным раздражителем для литовцев, большинство из которых так или иначе было связано со своей землей, со своим хутором. Как ни старался тактично и уважительно разубедить их в отсутствии какой-либо опасности для них в случае создания колхозов, сколько ни повторял преимущества коллективного хозяйства, – «оппоненты» не только не воспринимали мои аргументы и факты, но даже слушать их не хотели.

Как говорится в таких случаях, «дело пахло керосином». Всякое могло случиться в любой момент. Стал думать: как благополучно выбраться из далеко не гостеприимного дома. По накалу страстей почувствовал, что по-доброму спор может не кончиться. Все мои попытки успокоить разгорячённых хозяев не удались. Их агрессивность становилась всё более вызывающей и даже угрожающей.

Тогда примирительно попросил: «Давайте сделаем перерыв, проветримся, подышим свежим воздухом, да и поостынем малость». Со мной согласились. И я спешно вышел во двор.

Хозяева не торопились выходить, замешкались в доме. А когда они вышли на крыльцо, я был уже примерно в двухстах шагах от их подворья и быстро уходил в сторону железнодорожного полустанка. В полуночной степной тишине и темноте донёсся крик разгневанных хозяев: «Где ты?! Сколько можно ждать?!» И вслед – крутые ругательства.

За полчаса добрался до полустанка. И вскоре первым остановившимся товарняком уехал в Кедайняй…

Я далёк от огульного обвинения литовцев во враждебном отношении к советским людям. Но тогда, в тех условиях, о которых пишу, надо было быть всегда начеку.

Не стану больше описывать факты такого рода. Расскажу ещё лишь об одном.

…Жил я в служебном жилье почти в центре Кедайняя. В одноэтажном домике были выгорожены квартиры. В каждую имелся отдельный вход. Двери, ранее соединявшие комнаты, были забиты.

В соседней квартире, за заколоченной дверью жили два офицера военкомата. Однажды вечером, вернувшись со службы, взялся за «Краткий курс истории ВКП(б)». В порядке самообразования. Сел за стол, приставленный к окну, спиной к противоположной забитой двери. Оттуда доносился громкий разговор. Слышались вперемежку мужские и женские голоса. Застолье набирало обороты. Где-то после десяти вечера захмелевшие соседи и их гости разгулялись сверх всякой нормы. Общий хохот и девичий визг сотрясали наш обычно тихий домик. Я терпеливо сносил всё это до тех пор, пока ко мне донеслись слова о том, что офицеры передали свои пистолеты разохотившимся девицам и стали обучать их как ими пользоваться.

Так продолжалось минут десять. Затем, в одно мгновенье, произошёл оглушительный взрыв. Что произошло, – понять не мог. Машинально выключил настольную лампу и свалился на стоявшую рядом кушетку.

А за дверью, после минутного оцепенения, раздались девичьи «ахи» и крутой мужской «мат» опешивших от неожиданности офицеров. Очень скоро всё это стихло, и по хлопнувшей двери можно было понять, что «возмутители спокойствия» вышли на улицу.

Естественно, в ту ночь уснуть не смог: пытался определить, что же произошло.

28
{"b":"246176","o":1}