В Москве мы торопливо расстались, пожелав друг другу счастливой мирной жизни…

Спустя два с половиной месяца, мне выпало снова оказаться в Москве с той же миссией. На сей раз это совпало с днём Парада Победы. В Москву я приехал 23 июля 1945 года вечером. Остановился в доме, окна которого выходили на Манежную площадь. В квартире родителей одного из моих сослуживцев по военкомату. От них я узнал, что завтра состоится Парад Победы. Решил, во что бы то ни стало увидеть, насколько удастся, это величайшее событие. Но как?

Буквально с восходом солнца столица была запружена народом. Все старались продвинуться поближе к Манежной и Красной площадям. Но путь к ним был прочно закрыт несколькими линиями оцепления.

В гущу народа удалось протиснуться и мне. Там я услышал, что вслед за Парадом должна была состояться и демонстрация трудящихся. Но затем, из-за сильного дождя, она была отменена. В это трудно поверить. Множество людей, продвигавшихся в центр столицы, держали в руках знамена, флаги, плакаты, портреты вождей и полководцев.

Мне удалось зацепиться за краюшек тротуара на углу улицы Горького (ныне – Тверская) и Манежной площади, у дома, в котором ночевал. Отсюда и наблюдал движение участников Парада.

Когда Парад закончился, многие тысячи и десятки тысяч людей, свернув все ограждения и прорвав оцепление, напролом рванули в сторону Красной площади. Эта масса пронесла меня к зданию Исторического Музея. Я оказался над толпой, и это было благом для меня. Иначе мог быть раздавленным спрессованной многотысячной массой. Видимо, такая благодатная участь стала возможной потому, что я был в военной форме. Каждого военного буквально несли на руках.

Плотная масса людей не оставила никаких шансов для спокойного прохода заслуженных участников Парада Победы к гостинице «Москва», в которой они были поселены. Каждого из них несли над головами до самого входа в гостиницу, выражая этим свою беспредельную благодарность, любовь и признательность. Назывались имена и полководцев, и особо заслуженных, легендарных людей. И хотя я был тоже в воздухе, над головами тысяч людей, но разглядеть Героев было невозможно. Тем более, безошибочно узнать. Газета была тогда редкостью для меня, документальные киносборники тоже.

День Победы и Парад Победы запомнились на всю жизнь. Да других по важности и значимости столь радостных и торжественных событий на моем веку и не было.

…Я сделал абсолютно необходимое отступление от литовских сюжетов, ибо эти события не просто венчали мою 18-летнюю жизнь. В историческом плане равных им не было во всей тысячелетней истории России…

Итак, Литва. Кедайняй, 1945 год. В первые же часы по прибытию в военкомат мне рассказали о сложной и опасной обстановке в Литве вообще и в Кедайняйском уезде в частности.

Одновременно с изгнанием немецких фашистов и приходом Красной Армии почти всю территорию Литвы, особенно её лесные массивы и сельские глубинки, захлестнула смертоносная волна политического национал-бандитизма. Его ядро составляли отъявленные враги России, Советского Союза, советского строя. Среди них было немало тех, кто связал свою судьбу с гитлеровцами. Им деваться было некуда. Но были факты и другого рода. В фашиствующих бандах встречались солдаты и даже офицеры, литовцы по национальности, которые служили до этого в Красной Армии, а после освобождения Литвы были вовлечены в политический бандитизм националистическими, антисоветскими по своей сути, лозунгами.

Сложность обстановки усугублялась тем, что «лесных братьев», как они сами себя величали, поддерживало население, особенно в районах, наиболее пораженных национал-бандитизмом. Одни были их единомышленниками, разделяли их взгляды и цели; другие запуганы угрозами расправы, если будут поддерживать Советскую власть. Третьи жили по обывательской морали: «Моя хата с краю».

Очень трудно было распознать и обезвредить враждебно настроенных лиц, участников национал-бандитизма или его активных пособников. Я знаю немало случаев, когда человек работал на предприятии или в учреждении, считался примерным в труде. Днём. А ночью брал в руки оружие и уходил к «лесным братьям» или нёс им продукты, одежду, лекарства. Узнавали их подлинное лицо лишь в тех случаях, когда находили среди убитых или схваченных с поличным. Отсюда сложность и трудность борьбы с политическим национал-бандитизмом.

Можно сказать много правильных слов, но, лучше всего, о том, что происходило в Литве в конце войны и в послевоенное время, расскажут реальные факты. С ними я встречался не однажды, что называется, лицом к лицу. И те объяснения, которые сделаны выше, основываются, прежде всего, на том, с чем приходилось самому соприкасаться.

Вот одна из иллюстраций, особенно наглядная.

В чьих-то головах из союзного или литовского руководства родилась мысль направить «Письмо товарищу Сталину» от литовского народа с благодарностью за освобождение. И началась кампания за поголовный охват всего населения: сбор подписей под патетическим текстом письма.

Я был причастен к этой кампании. Помню о ней и сейчас, спустя более шести десятилетий. В кабинет приглашал по несколько человек. Зачитывал им текст письма. Говорил о его важности и значимости. Предлагал подписать.

Наступала гнетущая пауза. После двух-трёх обращений подходили один-два человека, подписывали. И молча уходили. Остальные приносили извинения, что не могут подписать и возвращались на рабочие места. Надо было менять тактику. Я стал приглашать в кабинет по одному. Какой-то сдвиг наметился. Но редко кто подписывал безоговорочно. Большинство уклонялись от подписания. Одни виноватым голосом просили, что подпишут, если их фамилия будет на отдельном месте. Другие соглашались подписать, если об этом никто не узнает: «ни брат, ни сват». Третьи объясняли свой отказ от подписания страхом за себя и семью: «Убьют, если узнают, что я поставил подпись под этим письмом». Многие, без всяких объяснений, поднимались и уходили из кабинета. Даже на пустых подписных листах, без текста письма, не решались поставить свою подпись…

Каков был итог всей этой «кампании» в целом по Литве, – я не знаю. Но «Письмо товарищу Сталину от литовского народа» было опубликовано в печати. Это только один факт о настроении литовцев в 1945 году. Он говорит о многом.

Ох, уж эта головотяпская идея стопроцентного охвата населения. Она присутствовала почти постоянно в советское время – и в сталинское, и в послесталинское. Стопроцентное участие в выборах представительных и законодательных органов власти сверху донизу. Стопроцентное участие в подписках на государственные займы. Стопроцентное подписание писем в адрес высшего партийного и государственного руководства.

Эти кампании «поголовного охвата» весьма и весьма усложняли жизнь, вызывали глухое роптание и недовольство людей. Но главное – этим «стопроцентным охватом» создавался миф о морально-политическом единстве всех советских людей, партии и народа, не позволявший знать правду о реальном настроении людей; таил в себе серьёзную потенциальную угрозу и для КПСС, и для Советской власти.

В полную силу это обнаружилось в трагические августовские дни 1991 года, когда нависла опасность крушения КПСС и разрушения советского строя. Вот здесь, лучше лакмусовой бумаги, проявилась реальная картина и подлинная фальшь стопроцентного единодушия советских людей. Горько и прискорбно писать об этом, но «из песни слова не выкинешь».

…Не успев рассказать о том, как складывалась моя жизнь в Кедайняе, я увлекся воспоминаниями об общей атмосфере и обстановке в тогдашней Литве.

Сразу после возвращения из Москвы, после Парада Победы, я был направлен в распоряжение руководства 5-й дистанции пути и строительства Литовской железной дороги. Меня определили на должность инспектора по кадрам, но вскоре назначили начальником паспортного стола этой дистанции.

В период восстановления Советской власти и перехода к мирной жизни это был важный и беспокойный участок работы. Кедайнская дистанция пути (ПЧ-5 – так она именовалась в служебных документах) – это многие десятки километров Литовской железной дороги. Здесь трудились сотни рабочих и служащих. Надо было ускоренными темпами преодолеть последствия войны, обеспечить безаварийное и бесперебойное движение поездов. На запад теперь большей частью шли грузовые поезда. С запада на восток – воинские эшелоны.