— Мне тебя тоже, — ответила она, не подняв глаз. На том и расстались.

И после этого они не виделись. Майра ни разу ему не позвонила. Словно забыла окончательно, вычеркнула из памяти. А мне было больно.

В день перед ураганом, когда мы в спешке носились по Нью-Йорку, чтоб успеть сделать все предотъездные дела, нас помимо воли Майры вынесло в потоке машин на улицу, где жил Олег. Мы ехали мимо его отеля, и я вся напряглась, мучительно желая, чтоб Майра затормозила, съехала к тротуару, к знакомому счетчику на стоянке. Но она была настолько погружена в свои заботы, что и не заметила, мимо чего проезжает. И тогда я не выдержала. Стала терять скорость, забарахлила мотором. Майра ругнулась и нажала на педаль газа.

— Что с тобой? Этого еще недоставало!

А я, кося фарой, искала зазора в соседнем ряду, чтоб юркнуть поближе к тротуару. Майра больно рванула руль и удержала меня на месте. Мотор обиженно заревел. Я всем корпусом содрогалась от обиды.

Мы миновали отель.

Я с горечью размышляла о том, что, хоть Майра, в отличие от меня, не может видеть сквозь стены, неужели не вспомнит она о своем возлюбленном, у которого больное, с железным осколком сердце, и теперь оно захлебывается от перепада атмосферного давления, свалив Олега с помутневшим сознанием в пустом номере отеля. Без ухода. Без присмотра. Неужели ее здоровое сердце не подсказало ей, что друг, которым она совсем недавно дорожила, попал в беду?

В этот момент я ее презирала. И ей передалось мое состояние. Нет, она не повернула к отелю. А подрулила к синему почтовому ящику на углу, остановилась и, не вылезая из машины, в своей книжке заполнила чек на имя Олега. Вывела прописью двести долларов, но, подумав, оторвала этот чек и смяла в кулаке. На другом она проставила: триста долларов. Положила в конверт, надписала адрес отеля и, выскочив на тротуар, бросила в щель почтового ящика.

Поделилась подарком дедушки Сола.

Я с облегчением перевела дух. Вот такой я ее люблю! А если б она еще отважилась заглянуть к Олегу на прощанье, я бы не знаю что сделала от радости.

К сожалению, этот чек пришел к Олегу, когда он уже в нем не нуждался. Конверт вскрыли чужие руки.

Ураган «Пегги» прошел над Нью-Йорком точно в предсказанное метеорологами время. Прошел, в основном, стороной, лишь краем задев город. Но и этого было достаточно, чтоб целые районы лишились электричества из-за порванных проводов и чтоб на улицах валялись стволы поваленных деревьев и громоздились навалом обломанные сучья. Во многих домах выбило стекла. Кое-где даже сорвало крыши.

Сразу после урагана на город обрушился жестокий ливень. С неба хлынул потоп. Словно стараясь смыть в океан этот огромный и неуютный город.

Материальным ущербом, нанесенным городу, займется статистика. А главный удар урагана, задолго до его прихода, приняли на себя пожилые люди, сердечные больные. В морги Нью-Йорка поступила в один день небывалое число умерших и, набитые до отказа, они прекратили прием новых партий.

Олег умер не сразу. Он долго валялся в своей комнате без сознания и громко бредил. Его стоны наконец услышали в коридоре и, взломав дверь, унесли на носилках к лифту, а из лифта в белую машину «Скорой помощи».

Он лежал с закрытыми глазами, и пульс с трудом прощупывался. Посиневшие губы шевелились, и санитары долго не могли разобрать, что он бормочет.

А он, позабыв и свой родной, русский, и английский языки, без конца бессмысленно повторял одно и то же:

— «Тойота Королла»… «Тойота Королла».

Мое имя. Оно, единственное, почему-то всплыло из глубин его угасающей памяти, и оно было последним, произнесенным Олегом на этом свете.

— «Тойота Королла»… «Тойота Королла». Ни имени Майры, ни своих родных.

— «Тойота Королла»… «Тойота Королла».

— Что он бормочет? — удивился молодой упитанный врач, когда Олега на носилках вкатили в приемный покой госпиталя. — На каком это языке? Кто-нибудь понимает?

— Он, говорят, русский, — сказал кто-то.

— Странный язык, — покачал головой врач. — Постойте, знакомые слова. Я их непременно где-то слышал. Тойота… да ведь так называется мой автомобиль!

После ливня умытый город облегченно вздохнул. Атмосферное давление пришло в норму, и дышать стало легко и приятно.

Мы неслись к аэропорту Кеннеди по журчащим ручьям, и брызги, искрясь, летели из-под мокрых колес.

Солнце сияло над городом, и там, куда мы ехали, в сияющем небе робко проступала дугой бледная радуга. К радуге, как под арку, уходили с земли с интервалом в две минуты серебристые самолеты, переполненные заждавшимися в аэропорту пассажирами.

На обширной автомобильной стоянке у аэропорта отсвечивали лужи. Мы нашли свободное место, и Майра выключила мотор. Достала из багажника чемодан. Захлопнула багажник. Подергала ручки дверей, проверяя, заперты ли. Подняла чемодан и тихо сказала:

— Прощай, подружка.

И тогда я поняла, что она никому не отдала меня, а бросила на стоянке на произвол судьбы. И я не знала, радоваться мне или плакать.

Проходя мимо, она свободной рукой ласково провела по выступу левой фары, и я зажмурилась, чтоб не зареветь.

И пошла.

Я хотела было крикнуть ей вслед, напомнить, чтобы позвонила дедушке, как он просил. Но у меня не было сил.

Капли воды стекали по моим фарам, двоя изображение, и вместо одного пузатого «Боинга», с задранным носом пошедшего на подъем под арку радуги, я видела два. И оба нечетко.

Нью-Йорк,

Сан — Франциско,

Оксфорд, штат Коннектикут.

1981-1982 гг