Мне остается сказать очень немного о "хозяйнодержавии" как хозяйственной системе евразийства. Тот, кто внимательно следил за ходом мысли П. Н. Савицкого, сконцентрированной вокруг образа "доброго хозяина", вправе ожидать, что проектируемый им хозяйственный строй должен покоиться на самом существе этого хозяина, преисполненном внутренней гармонии и не нуждающемся в силу этого в каком-либо внешнем воздействии, постороннем регулировании. Соединение этих евразийских "хозяев" должно образовать действительное "соборное единство", принципиально противоположное "обществу-единству", совершенно поглощающему и подавляющему волю отдельных его членов. И термин "хозяйнодержавие", казалось бы, должен был заключать в себе мысль о таком начале соборности, тем более что П. Н. С. выясняет ограниченность и призрачность "хозяина-общества". "Хозяин-общество, говорит он совершенно справедливо, — в точном смысле не имеет психической сферы. И приуроченное к нему хозяйское ценение есть равнодействующая так или иначе оформленных общественных сил…" "Хозяина-общество каждый прожектер и реформатор может мыслить по-своему, вкладывать в это понятие любое содержание, рисовать любой образ…" "Поскольку хозяина-общество мы мыслим как коллектив", "приходится определенно сказать, что "хозяйской воли и хозяйского глаза хозяину-обществу приписать нельзя…"

При таком отношении к "хозяину-обществу" представляется чрезвычайно странным и непонятным, что П. Н. С. считает необходимым "сочетание", "спряжение в величинах соразмерных друг другу лично-хозяйственного и державного (как символа "общественного") начал". ("Евразийский временник").

Представляется странным и не вполне последовательным утверждение, что, "когда физическая личность не есть и, по свойствам природы своей, не годна быть хозяином, те цели, которые поставлены в хозяйском ценении, и осуществимы только вмешательством хозяина-общества".

С одной стороны, хозяйнодержавие — это "система идеологических воззрений и социально-политических действий, которая поставит в поле зрения образ "хозяина" и положит первой (хотя и не единственной) своей задачей насыщение экономической действительности лично-хозяйским началом", т. е. началом, принципиально противоположным общественному началу.

С другой стороны, "хозяйнодержавие не отрицает, конечно, целей социализма и коммунизма, поскольку цели эти сводятся к поставлению наряду и над атомистическим некоторого общественного начала".

Хотя в системе хозяйнодержавия поставление это и мыслится "в формах хозяйственной соборности", а не "экономического коллективизма", надо сознаться, что это преображение коммунизма представляется такой уступкой ему, которая граничит с его признанием.

А. М. Мелких

В статье А. М. Мелких затронуты вопросы двух порядков: теоретического и практического (или, иначе, "политического", в смысле социально-экономической политики). Вопросы теоретические связаны с определением понятий. Мне кажется несостоятельным то определение "хозяйствования", которое приводит А. М. Мелких в первых строках своей работы: не только хозяйственная, но всякая "сфера человеческой деятельности"… "направлена на удовлетворение потребностей человека", и, например, не связанные ни с какой мыслью о заработке занятия астрономией состоятельного человека тоже "направлены на удовлетворение потребностей"… в знаниях. Едва ли было бы правильно занятия этого рода называть "хозяйствованием"… Однако не будем погружаться в рассмотрение относящихся сюда вопросов. Интересующихся отсылаем к соответствующим замечаниям статьи "Хозяин и хозяйство" ("Евразийский временник"). И хотя определение, предлагаемое А. М. Мелких, считаем неточным, будем исходить от него, чтобы в наибольшей возможной степени избежать элемента спора о словах. Экономический принцип, по мысли А. М. Мелких, сводится к тому, чтобы "достигать наиболее полного удовлетворения потребностей при наименьшей затрате сил и средств". Чьих потребностей? Чьих сил и средств? Конечно, самого "хозяйствующего субъекта" — именно ему предстоит достигать наиболее полного удовлетворения своих потребностей при наименьшей затрате своих сил и средств. Подчеркнуть, что дело идет о своих, а не чужих (в смысле "ближнего") потребностях, силах в средствах, особенно важно в применении к тому случаю, когда "хозяйствующий субъект" есть глава предприятия, "шеф, мэтр, принципал", согласно европейским бытовым обозначениям, приводимым А. М. Мелких. Нужно с полной силой утвердить, что в этом случае возможно положение, когда для "хозяйствующего субъекта" наиболее полное удовлетворение своих потребностей при наименьшей затрате своих сил и средств осуществимо путем покупки в порядке такой затраты наибольшего количества чужих сил и средств. И именно тот договор о найме труда будет для этого "хозяйствующего субъекта" наиболее "экономичен", который обеспечит ему, при наименьшей затрате, покупку наибольшего количества чужого труда. Возможность и факт "эксплуатации" есть для нас непререкаемая реальность, и в этом смысле я готов принять на себя упрек в "первоначально-марксистских… представлениях об экономических процессах". Только из этого не следует, чтобы я лично, и мы, евразийцы, принимали теорию исторического материализма. Также и в "капиталистическом" обществе далеко не все сводится к "эксплуатации".

Экономический принцип и в том его выражении, которое дано А. М. Мелких, сводим к достижению наибольшего чистого дохода, если только понятие "чистого дохода" определять широко, не ограничивая его денежной выручкой, но охватывая всякое "приобретение", служащее или могущее служить "удовлетворению потребностей". Не следует бояться возвращения к старым определениям, когда эти определения являются более последовательными и четкими, чем выдвинутые позднее. Понятия "экономического принципа", "экономического человека" как осуществителя "экономического принципа" выработаны старой "классической школой" европейской политической экономии (конец XVIII–XIX век). Представляется методологически удобным сохранить эти понятия именно в их первоначальном виде, вынося элементы, уяснившиеся позднее, в особые категории, для того чтобы в процессе анализа не смешать и не растворить в неопределенности различные элементы хозяйственной мотивации; "экономического человека" можно и должно рассматривать по-прежнему — как воплощение экономического эгоизма, чуждого каких бы то ни было привходящих начал. Такое допущение не утверждает, что подобный "экономический человек" существует в действительности в чистом его виде. "Экономический человек" как воплощение экономического эгоизма есть "идеальный тип"; и нужно повторять снова и снова, что "идеальный тип" есть сгущение черт реальности — в самой реальности в таком сгущении, может быть, не находимых… Авторами классической школы руководил глубокий научный такт, когда они утверждали, что направление "экономическим человеком" своего капитала в ту или иную отрасль приобретательского хозяйства, оставление его в ней или изъятие из нее и перенесение в другую отрасль определяется исключительно соображениями наивысшего дохода. Когда "норма прибыли" в данной отрасли падает ниже определенного предела, "экономический человек" извлекает свой капитал из этой отрасли и переносит в другую, где "норма прибыли" выше.

Другой вопрос — насколько осуществим (и всегда ли осуществим) в действительности такой перенос капитала и насколько реальна "норма прибыли", общая для всех предприятий той или иной отрасли. Как бы ни разрешались эти вопросы, в указанных выше предположениях "идеальный тип" поведения экономического человека намечен правильно. Система понятий только тогда может быть последовательной и четкой, когда она исходит из некоторого единого принципа. Для анализа действительности нужна не одна, но много подобных систем, исходящих временами из противоположных начал. В основе каждой системы должен лежать свой принцип. Таким принципом той системы, в которой помещаются понятия "экономического принципа" и "экономического человека", является экономический эгоизм. Хозяйственно же экономическая действительность состоит из проявлений не одного только экономического эгоизма, но также и других мотивов. Эти мотивы также нужно свести в систему. В этом смысле можно и должно утверждать, что "экономическому принципу" логически противостоит, а жизненно сочетается с ним "хозяйское ценение", и в таком же отношении к понятию "экономического человека" стоит понятие "хозяина". "Хозяйское ценение" и "хозяин" воплощают для нас мотивы оценки хозяйства как такового (хозяйства как самоценности, или хозяйства в нем самом, а не применительно к "наибольшему доходу"), стремление обеспечить (в качестве самоцели) "полноту функционирования и полноту развития" хозяйства и существеннейшую ее часть — благосостояние работающих в хозяйстве людей. Понятия "хозяйского ценения" и "хозяина" мы утверждаем безотносительно к какому бы то ни было конкретному социально-экономическому строю. Эти понятия равно приложимы к крайнему частно-хозяйственному и крайнему социалистическому строю; только в первом случае в качестве единственного носителя хозяйского ценения мыслится хозяин-личность, а во втором — таким же единственным носителем выступает хозяин-общество (как "идеальный" сверхличный субъект). В понятиях "хозяйского ценения" и "хозяина" мы стремимся найти такое же общее, не зависящее от конкретностей социально-экономического строя выражение положительных начал хозяйства, какое для отрицательных его начал найдено Марксом в понятии "эксплуатации". Маркс полагал, что "эксплуатация" (как присвоение "прибавочной ценности") возможна и происходит в различнейших социально-экономических укладах (например, и в античном, и в феодальном, и в капиталистическом). Но при этом Маркс думал, что вслед за "экспроприацией экспроприаторов" эксплуатация исчезнет. На основании русского опыта нужно внести поправку: заменившее "экспроприаторов" "рабоче-крестьянское государство, в условиях владычества коммунистов, является на практике усиленным эксплуататором.