Мужчины, к которым он обращался, неловко переминались с ноги на ногу, один из них даже кивнул, а другой сжал кулаки, но все-таки продолжали осторожно посматривать на Николаса, который мягко произнес:
— Но так уж случилось, что это моя земля и всегда будет моей землей, и не важно, сколько ты здесь прожил или собираешься прожить. Никто не может оставаться здесь, не выплачивая положенную арендную плату.
— Бог мой! Да это же самая большая несправедливость! Своей рентой мы уже несколько раз оплатили стоимость земли, и вы это прекрасно знаете. Вы тут расселись в своем кресле и выжимаете из нас жалкие крохи нашего труда, чтобы мы могли сохранить земли, которые уже давно по праву принадлежат нам. Я не желаю этого больше терпеть! Предупреждаю, здесь есть еще много других, которые думают точно так же. Вы еще это увидите, мой хорошенький господинчик.
— Клаас, образумься, — вставил бейлиф, с испугом посмотрев на Николаса. — Ты на самом деле не являешься хозяином этих земель, а посмотри, как много патрун делает для вас всех. Церковь он построил и мельницу, присылает вам торговые суда, чтоб вы могли продавать свой урожай, отправляет к вам врачей, когда вы больны.
— Тьфу! — фермер наполнил рот слюной и демонстративно плюнул в сторону платформы. — Он не сделал для нас ничего, ты, жирная свинья, чего мы не сделали бы для себя сами.
На ботинок Ван Рана попал плевок. Николас вытащил из кармана платок, вытер им ботинок и бросил на пол.
— Ты безумец! — закричал бейлиф, уже по-настоящему перепуганный. — Ты что, совсем ума лишился и признательности? Ты не понимаешь, чем для тебя это может закончиться?
— Успокойтесь, Дирк, — произнес Николас, поднимая руку. Он встал и взглянул на маленькую группку фермеров, уголки его рта были сжаты, а ноздри трепетали. — Вы все будете счастливы узнать, что если Клаас Биккер считает таким образом, то ему больше нет необходимости принуждать себя жить на моей земле. Он покинет ферму завтра же утром. Без сомнения, он и его семья найдут пригодные для них земли на Западе, где их не будут обременять ни арендная плата, ни существующие законы.
Сдавленный возглас пронесся до толпе.
Клаас пошатнулся.
На его прежде вызывающем лице появилась растерянность.
— Вы… вы не можете, не можете вот так просто выкинуть меня на улицу, мистер Ван Рин. Нам некуда идти.
Он с трудом сглотнул.
— Я родился на этой ферме, вы же знаете, сэр. Вы не можете быть столь жестоки, мистер Ван Рин.
Николас взглянул сначала на свой ботинок, потом на фермера.
— Раз тебе здесь не нравится, ты, бесспорно, будешь счастливее, в другом месте. После благотворительного базара ты можешь обратиться к Дюкману. Я распоряжусь, чтобы он дал тебе денег.
Лицо фермера скривилось, став багровым.
— Мне не нужна благотворительность. Я… я не уйду. Вы увидите. У меня друзья… вы пожалеете. Мы уничтожим ваше проклятое поместье… — его дрожащий голос оборвался, когда Николас равнодушно посмотрел сквозь него. Он медленно побрел к повозкам, а через некоторое время взял вожжи и его тягловая лошадь двинулась вдоль дороги.
Вокруг платформы воцарилось гробовое молчание, затем Николас произнес:
— Намерены ли оставшиеся арендаторы выйти вперед и выплатить ренту?
Не глядя друг другу в глаза, те быстро подошли. Гебхард, кузен Клааса Биккера, пришел с пустыми руками. Бейлиф прочистил горло. Вот еще одно беспокойство. Миранда в тревоге подалась вперед. Почему они столь неприязненно относятся к Николасу, когда он так много делает для них, устроил им, например, такой красивый праздник? Это несправедливо, злые, грубые люди, — нервно подумала она. Конечно, этот Гебхард не откажется выплатить ренту. Тот действительно не отказался. Некоторое время он в неуверенности постоял перед платформой, шаркая подбитыми гвоздями сапогами и уставившись в землю, пока Николас терпеливо ждал. Затем, по-прежнему не поднимая глаз, стащил шапку с головы, что-то забормотал о поломке фермерского фургона и добавил:
— Я принесу все завтра, сэр, ели вы позволите.
— Конечно, — ответил Николас. — Все будет в порядке. Я не намерен быть жестоким. Дюкман, не созовете ли вы фермеров? Я хочу, как обычно, сказать моим арендаторам несколько слов.
Бейлиф засуетился и громко объявил:
— Патрун будет говорить. Идите к платформе, все вы.
Не желая подчиняться, они недовольно зароптали, но все-таки подошли. Они собирались вокруг своего лорда, как всегда это делали все арендаторы в поместье.
Николас, глядя на них сверху вниз, ободряюще улыбнулся. И раньше в поместьях случались мелкие бунты, которые быстро подавлялись. Это новое волнение было легко взять под контроль с помощью тактики кнута и пряника.
Среди них не могло быть настоящего отчуждения. Это были его люди, прикрепленные к его земле. Они были ему искренне преданны, точно так же, как он чувствовал ответственность по отношению к ним, которая включала в себя отеческую заботу об их материальном благополучии, а, если необходимо, и учила их дисциплине. Ему пришлось применить к Клаасу жесткие меры, и он знал, что известие об этом уже распространилось среди арендаторов. Теперь пришла очередь сказать им что-то хорошее.
— Арендаторы Драгонвика, я очень рад приветствовать вас сегодня, в замечательную годовщину независимости нашей страны. Я не стану задерживать вас надолго, так как знаю, вы хотите вернуться к празднику. Когда вы проголодаетесь, я надеюсь, вы не станете стесняться и как следует подкрепитесь. Мои слуги принесут вам угощение, к тому же за каруселью на вертеле жарятся две овцы.
— Наши же овцы, как же, есть за что спасибо сказать, — проговорил женский голос рядом с Мирандой, которая усиленно старалась разглядеть, но так и не увидела говорящую. Она не поняла, слышал Николас это или нет, потому что он продолжал складно и, с ее точки зрения, очень впечатляюще говорить о патриотизме, красоте своей страны, о ее превосходстве над другими.
— Я много путешествовал и мне есть с чем сравнить, — сказал Николас. Затем он уверил их в своем стремлении видеть рост их благосостояния, заявив, что всегда готов помочь решить их проблемы.
— И, конечно, мне нет нужды перечислять огромные преимущества, которыми владеете вы в качестве арендаторов, перед неуверенными в будущем мелкими фермерами, у которых нет ничего, кроме их жалких участков земли. Я бы никогда не стал упоминать об этом, если бы не слышал, что в других поместьях некоторые заблуждающиеся находят возможность дурачиться, изображая из себя индейцев в ситцевых ночных рубашках, и стараются возбудить фермеров против землевладельцев. Я знаю всех вас, вашу честность и ответственность слишком хорошо, чтобы опасаться, что кто-нибудь из вас решит принять участие в этих детских играх. И потому я не буду больше об этом говорить.
Он бодро закончил речь пожеланием здоровья и счастья всем присутствующим и отпустил их веселиться на ярмарку.
Раздались аплодисменты, один дрожащий возглас «Благослови, Господи, патруна», но по большей части все возвращались на благотворительный базар в гробовом молчании.
Миранда заметила скрытую тревогу на лице Николаса, и ее глаза вспыхнули сочувствием к нему. Она не знала, что он вспоминает прежние времена, когда речи его отца вызывали страстный прилив преданности, выраженный неистовыми аплодисментами и топотом ног.
Арендная система была впитана Николасом с молоком матери. Он не видел в ней никаких изъянов, ничего, что кто-нибудь имел бы право критиковать. Его оскорбляло, что они не понимают, что более чем умеренная рента, которую он получал, была чисто символична и имела лишь традиционное значение. Конечно, их птица и овощи не приносили того дохода, как это было во времена его прадеда. Николас, благодаря вложению денег в городскую недвижимость, то есть благодаря замечательному закону экономики, по которому в развивающейся стране деньги порождают деньги, был очень богатым человеком.
Арендаторы, откровенно говоря, приносили ему одни убытки, но он скорее отрубил бы себе правую руку, чем продал бы хоть один клочок земли, хотя со времен революции не существовало закона, который запретил бы ему это сделать.
