Я отвернулась. Но все равно услышала - знакомый треск, словно кто-то раздавил орех.

Когда я нашла силы повернуться, Ноа сидел на полу, все еще обнимая Джоули и внимательно всматриваясь в его лицо, словно ища в нем признаки жизни.

- Кадиллак был не в лучшем состоянии, - заговорил он, не отрывая взгляда от спокойного лица Джоули, - одна фара не работала, с тормозами проблемы… На повороте он не справился с управлением, и машина перевернулась. По пути вращения ему удалось выскользнуть в окно на крыше, а я запутался в ремне безопасности, да еще и головой приложился. Не будь я так голоден и обессилен, это, конечно, не стало бы проблемой, но… В конце концов, машина остановилась вверх тормашками и начала так медленно и угрожающе покачиваться… Она могла взорваться в любую секунду.

С грехом пополам я вывернулся и увидел в окно, как Джоули стоит на коленях, как вот сегодня, в нескольких метрах. Я начал показывать жестами, мол, попытайся открыть дверь снаружи… и вдруг понял, что это бесполезно.

В его глазах застыл такой страх, который и вообразить невозможно. Та его часть, которой я был дорог - больше, чем дорог - бесновалась, рвалась, чтобы освободить меня из ловушки, но она была в меньшинстве. Остальное было объято всепоглощающим, парализующим ужасом. У меня даже инстинкт самосохранения на время притих. В выражении его лица я вдруг увидел отчетливую картинку, будто машина взлетает на воздух, разрывается на миллионы кусочков, а мы (или я) исчезаем в огненном фонтане… И вот вместо того, чтобы помогать, Джоули начал медленно отползать назад. Он не отводил взгляда, а в глазах был все тот же ужас, и еще - знаешь, что? - такая мольба: он будто умолял отпустить его, позволить ему жить, дать спокойно уйти и быть далеко, когда взрыв все же прозвучит. В общем, я все равно освободился, выломав дверь, может, даже благодаря Джоули - слишком уж четкой и жуткой была картинка, увиденная мной в его сознании. Машина таки взорвалась, но я отделался лишь легкими ожогами. Помню, как мы прятались на каком-то заброшенном складе, весь день и полночи я пролежал, тупо глядя в стенку. А Джоули молча сидел рядом и только водил кусочком льда по моей обожженной щеке… Вскоре после этого мы и расстались.

Из уголка рта Джоули вытекала густая струйка крови и пряталась где-то в гуще светлых волос за ухом. Ноа наклонился и слизнул ее.

Последний поцелуй.

Я уронила ружье и зарыдала.

*

Так плохо мне давно не было, я выла, как бездомный пес, оплакивая всю свою несложившуюся жизнь. Мне безумно хотелось умереть, я почти завидовала Джоули - такое у него было безмятежное лицо… Не знаю, сколько прошло времени, когда Ноа принес мне воды. Отпивая мелкими глотками, я чуть не откусила край стакана.

- Нормально?

- Угу.

Ноа обошел меня, почти переступил, и вышел на улицу. Я бесцельно, как пьяная, водила взглядом по комнате: шатающиеся в пелене слез стены, тлеющий камин, мертвый чернокожий монстр, украсивший обои своими мозгами, Дора, полуприкрытая пледом, ее голова под неестественным углом… Часть массы сумасшедших африканских косичек растрепалась, и это чем-то напомнило мне про сломанные ногти Джоули. На него я не смотрела. Не могла.

Прошло целых полчаса, когда я относительно успокоилась и решила выйти вслед за Ноа. Он сидел на пороге, припорошенный снегом, и без остановки курил. Рядом валялась целая россыпь окурков.

- Ты знаешь, - сказал он, - когда я был человеком, то состоял в членах одной из чикагских банд. Дитя двадцатых… Я был неплохим гангстером, как и мой отец, убийцей без предубеждений, гордостью всей еврейской мафии и потому ни на какое снисхождение со стороны судьбы рассчитывать не мог - моя собственная смерть, как и смерть моего отца, была лишь вопросом времени. А когда этот день - вернее, эта ночь - настала, меня неожиданно спасли. И кто - чертов монстр!

- Как?..

- Как и ты. Помнишь эти мои приступы? Это нарколепсия. После того, как отца застрелили прямо на выходе из ресторана, она сильно обострилась. Представь, что я теряю сознание в крайне опасный момент - под перекрестным огнем. А он вытащил меня из-под пуль, приняв на себя всю жуткую боль от двух десятков ран, каждая из которых стала бы для меня смертельной. Никто и никогда не делал для меня ничего подобного - я не мог думать ни о чем другом, когда помогал доставать его пули. Но, в конце концов, я остался с ним и потому, что терять-то, по сути, было нечего. Он же взял меня в партнеры по той же причине, какая обеспечивала мне авторитет среди таких же убийц, как и я. Говорил, что чувствует себя как за каменной стеной. Что ему со мной спокойно. А я скоро понял, что не могу о нем сказать того же…

- Это был Джоули? - спросила я, стараясь не смотреть.

Он промолчал. Потом сказал:

- Бросить его после Чикаго - все равно, что приручить зверя и потом выгнать обратно в лес.

- Это не одно. Ты забываешь, что он как-то жил и до тебя.

- Вот именно - до меня. Джоули всегда был оторванный и жестокий, но я и подумать не мог, во что сублимируется эта безбашенность. Я плохо знал его, Банни, очень плохо, а в Чикаго на меня посыпались сюрприз за сюрпризом.

- Он привык, что всегда есть Ноа, который все уладит, заткнет все дыры и будет рядом, когда плохо.

- Привык, потому что я позволил. А потом довел его до предела и оставил там. И знаешь, почему я сделал это, так хорошо все понимая?

- Не хочу говорить вслух.

-А я скажу. Представь себе, я испугался. Банально. Испугался Джоули, которого любил, как мне казалось… и который любил меня. Впервые понял, что он не закрыл бы меня от пуль, если бы они реально могли его убить. Теперь я смотрю на это проще - ведь никто не пожертвует жизнью ради другого.

- Это противоречит основному закону природы. Но что за чудная была иллюзия… - сказала я почти шепотом.

- Никаких больше иллюзий. Я ведь сам такой же, Банни, - не мог бросить его, пока он угрожал собственной жизни, и не раздумывал ни секунды, когда он начал угрожать моей… И какие бы отговорки не придумывались, реальность жестка - я не имел права оставлять его после Чикаго. Я уже тогда это знал, в ту ночь, когда он выдохся от слез и заснул, не отпуская моих рук - смотрел на него, как вот полчаса назад, и повторял, что разорву глотку любому, кто причинит ему зло. Никто не прикоснется к нему…

- Что ж, нельзя сказать, что ты не сдержал слово.

- При его образе жизни рано или поздно ему все равно пришлось бы умереть и, скорее всего, испытать при этом самый дикий, темный и глубокий страх, какой только можно вообразить. А я хотел, чтобы его смерть была легкой.

- И теперь тебе лучше, Ноа?

- Да. Все позади, и мне лучше.

Снежные хлопья парили в синем ночном небе, превращая его в нечто совершенно иное, неземное, а нас - в фантастических существ. Я села рядом с Ноа и уткнулась лбом в его плечо. После истерики вдруг накатила близкая к апатии умиротворенность, вот так хотелось просидеть целую вечность и даже дольше.

- Ты подарил ему лучшую в мире смерть. Может, у тебя есть такая же и для меня?

Прошло несколько долгих секунд, пока мои слова пробились к нему сквозь его мысли и плотную синь кобальтовой ночи.

- О чем ты?

- Ты сказал, что тебе нечего было терять. Сейчас нечего терять мне. Я уже потеряла все: работу, дом, родителей, даже Дору… меня ничто не держит, можно даже сказать, что я в опасности. Заберешь меня с собой?

Некоторое время он изучал мое лицо. Потом ответил:

- Ты так говоришь, будто стопроцентно уверена. Будь ты хоть тысячу раз несчастна, ты жива. Будь ты хоть сто раз лесбиянкой, ты остаешься человеком среди людей, с правами и возможностями. Превратившись в вампира, ты будешь не монстром среди монстров, а монстром среди людей. Ты можешь так никогда и не адаптироваться, а пути назад не будет. Понимаешь это?

Действительно, после всего я чувствовала себя не особо уверенно. Да, таково мое желание сейчас. А потом?..