Чистая математика — это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим.

Безнадежнее, невыносимее всего гордость глупца, который открыл что-нибудь новое; он уже считает, что во вселенной нечего уж больше открывать.

Ничто так не отвлекает ученых, как преждевременное открытие.

Удовольствие исследователя: задирать юбки природе.

Рассеянность — последствие слишком сильного мышления или полного отсутствия его; следовательно, быть рассеянным имеют право только гении и кретины.

Разум — это всадник, которого легко высадить из седла.

Когда на свет появляется истинный гений, то узнать его можно хотя бы потому, что все тупоголовые соединяются в борьбе против него.

Лживых историков следовало бы казнить, как фальшивомонетчиков.

«Почему, когда я проигрываю, я волнуюсь, а вы нет, разве вы так равнодушны к игре?»

«Нисколько, но кто бы из нас ни проиграл, один из королей получает мат, и это радует мое республиканское сердце».

Персик был когда-то горьким миндалем, а цветная капуста — это обычная капуста, получившая позднее высшее образование.

Кошка, раз усевшаяся на горячую плиту, больше не будет садиться на горячую плиту. И на холодную тоже.

Первое открытие всегда заключается в том, что есть вещи, которые стоит открывать.

Тот, кто не способен учиться, принимается учить.

Кто-то спросил однажды, как можно разыскать Гудийра (изобретателя вулканизации резины). Ему ответили: «Если вы увидите человека в резиновом пальто, резиновых ботинках, резиновом цилиндре и с резиновым кошельком в кармане, а в резиновом кошельке ни одного цента, то можете не сомневаться — это Гудийр».

Они [специалисты] так умны и опытны, что в точности знают, почему нельзя сделать того-то и того-то; они видят пределы и препятствия. Поэтому я никогда не беру на службу чистокровного специалиста. Если бы я хотел убить конкурентов нечестными средствами, я предоставил бы им полчища специалистов. Получив массу хороших советов, мои конкуренты не могли бы приступить к работе.

Тим был так учен, что мог назвать лошадь на девяти языках, и так невежествен, что себе под седло купил корову.

Ученый дурак пишет свою бессмыслицу лучшим стилем, чем не ученый, но от этого она не перестает быть бессмыслицей.

Во мраке, нас окружающем, ученый стукается лбом об стену, тогда как невежда спокойно сидит посреди комнаты.

Стоит только приглядеться к ученым, сразу заметишь, что это самый нелюбопытный народ на свете… я пошел осматривать музей естествознания; один из хранителей его чрезвычайно любезно давал мне объяснения о животных окаменелостях. Он сообщил мне множество сведений, кончая эпохой плиоцена. Но как только мы дошли до первых следов человека, он отвернулся, объявив, в ответ на мой вопрос, что это — не его витрина. Я понял свою бестактность. Никогда не надо спрашивать ученого о тайнах мироздания, которые не и в его витрине. Они его не интересуют.

Даже создать мир легче, чем понять его… Может быть, в один прекрасный день ум поможет нам соорудить какой-то новый мир. Но постичь данный — никогда! Так что употреблять свой ум на поиски истины — значит возлагать на него совершенно непосильную задачу.

Я родился на набережной Малакэ, против Лувра, среди сокровищ наук и искусств…

Очень рано я почувствовал тягу к знаниям. Мне хотелось знать все. Именно поэтому я и не стал ученым. Ученый уже в ранней молодости должен примириться с мыслью о том, что об огромном окружающем его мире ему суждено знать очень немногое.

Самому умному философу трудно отвечать на глупые вопросы.

Одно из величайших бедствий цивилизации — ученый дурак.

Из-за того, что я стал писателем, не следует думать, что я никогда не стремился к достойной деятельности. С 15 лет я пытался идти против своей природы… Моя последняя попытка относится к 1879 году, когда в Лондоне была создана компания для эксплуатации искусного изобретения Томаса Альвы Эдисона — даже, как оказалось, слишком искусного, — являвшегося не чем иным, как телефоном, оравшим ваши самые интимные подробности, вместо того, чтобы нашептывать их тайком.

На вопрос, «ставить ли громоотвод на новое здание храма», Эдисон ответил: «Непременно. Проведение бывает иной раз очень рассеянным».

(со слов М. Я. Лапирова-Скобло)

Если бы у меня был зад Макса Борна, я бы сделал многое.

Математика — единственный совершенный метод, позволяющий провести самого себя за нос.

Два самых больших открытия человечества: книгопечатание, которое способствует распространению книги, и телевидение, которое отрывает человека от чтения.