Все эти голенастые пигалицы как-то внезапно в одно лето хорошеют и наливаются, как ягоды клубники на грядке. Созрели…
Для чего?
Вот они уже пробуют себя, осознают, ощущают. Они готовы показывать себя, они ловят взгляды, они укорачивают юбки, они носят умопомрачительные джинсы, так, чтоб попа становилась похожей на луковичку, ведь у женщины попа всегда будет луковичкой, потому что так уж она устроена, потому что бедра у нее для того, чтоб рожать… а еще, для того, чтоб вызывать желание.
Ах, далеко не все красавицы. Но у каждой, у каждой наступит свой звездный час, когда именно она станет королевой бала.
Красота – наказание или благо…
Не родись красивой, а родись счастливой – так в народе говорят. В юности я терпеть не могла эту поговорку. Что за бред! Даже в детском саду хорошенькие девочки вовсю пользуются своей внешностью. К ним и воспитательницы лучше относятся. Кстати, это и хорошеньких мальчиков касается.
«Ах, какой чудный младенец! Какая лапочка! Красавчик! Ангелочек! Тюсечки-пусечки…» и прочие вопли восторженных взрослых витают над красивым ребенком и помогают ему выживать в нашем непростом мире. Некрасивых детей любят только их родители, дедушки – бабушки, да и то не всегда…
Я родилась красивой. Во всяком случае, все мои многочисленные родственники были в этом абсолютно уверены. Не берусь судить, в те времена я еще мало что соображала. Я была первым младенцем среди взрослых: родителей, теток, дядек, бабушек и дедушек, родных и двоюродных.
Родители студенты подбросили меня двухмесячную еще не старым деду с бабушкой, и я пошла по рукам. Как там в сказках: няньки, мамки и сенные девушки тетешкались со мной и избаловали до невозможности. У меня было счастливое детство. Оно видится мне ярким, оранжево-зеленым, солнечным. Как будто в то время совсем не случалось пасмурных дней.
Стоило мне проснуться, как я видела золотые полоски солнечных лучей на подушке, они пробивались сквозь вишневую листву или морозные узоры на окнах. По крашенным половицам осторожно ступала мягкими лапами кошка, бабушка готовила завтрак на веранде. Зимой в печке уже гудело пламя, а летом в доме пахло теплым деревом и ягодами.
На Новый год дед ставил елку под потолок, и она, распушив хвойные лапы, чуть ли не до конца января тихо осыпала иголки на пол. Я объедала с нее мандарины и конфеты, причем, оставляла на ветке обертку, чтоб казалось, что конфета еще здесь.
Моя страсть к шоколаду сохранилась до сих пор.
«Дай махаля» – требовала я у деда, показывая на шкаф. Я знала, там всегда лежала плитка, купленная специально для меня. На новый год мне доставалось несколько кульков с подарками. Такие бумажные пакеты, с мандаринами, шоколадом, вафлями. Подарки были «богатыми», потому то от профсоюза, а те, что продавались в магазине были «бедными», сплошная карамель.
Получив все подарки, я даже спала с ними. Однажды, кто-то из дядьев привез целый килограмм фундука в шоколаде. Я съела его за один вечер, никто не проконтролировал. С таким количеством сладкого мой организм не справился, ночью заболело ухо, поднялась температура, пришлось даже врача вызывать. Странно, но шоколад я не разлюбила.
Дед и бабушка иногда приводили меня к себе на работу. Там меня тоже баловали и тискали. И еще, я никогда не заставляла себя упрашивать, с удовольствием пела песни и читала стихи.
Неизменная табуретка, я в красивом платье, с ненавистным бантом, покачиваясь из стороны в сторону, пела «В лесу родилась ёлочка…». Взрослые умилялись.
Не жизнь, а сказка. Феерия люби. Маленькая принцесса в окружении взрослых, готовых ради нее на все.
Я-то думала, что так будет всегда. Ан, нет.
Родители закончили свои институты и вспомнили обо мне.
Лет в пять я впервые попала в детский сад. И что вы думаете? Там я стала одной из многих. Сразу. Без объяснения причин.
Утром, вместо самого сладкого сна и доброй няньки, меня поднимали с кровати, заставляли натягивать ненавистные колготки, такие синтетические, от них ужасно чесалась кожа на ногах, бр-р-р. Потом еще шерстяное платье, а сверху кофта и гамаши, сапожки или валенки, смотря по погоде, потом шубка, шапка, шарф и… Сонную, злую, в кусачем платье и не менее кусачих колготках, буквально пожирающих мое тело, меня силком, по морозу тащили в страшное место – детский сад!
Бедные родители, бедная я! Мы измучили друг друга. Каждый день я выражала протест как могла. Я ложилась на пол и била ногами, я орала, плакала, просила и, как последний аргумент – заболевала. Тяжело, с температурой, полубредом и прочими вытекающими отсюда последствиями.
Я ненавидела сад, ненавидела детей, воспитательниц, больше всего – девчонок. Потому что с пацанами я еще как-то общалась. Они все-таки были немножко другими, что позволяло мне относится к ним более снисходительно, точнее, они вызывали во мне интерес. А интерес, как известно, толкает к сближению.
Таким образом, в этом кромешном аду у меня образовалось два товарища: Серёжка и Мишка. Именно так: товарищи. Без них я просто забивалась в угол и могла целый день просидеть на маленьком таком детском стульчике, кто ходил в сад, тот знает. Там вся мебель маленькая, как бы не настоящая и в то же время, совершенно настоящая, только она для маленьких людей – детей, то есть.
Наши родители дружили. Поэтому Мишка и Сережка часто бывали у нас дома, или мы у них, мы играли в свои детские игры: строили дома, катали машинки, а то и просто болтали, рассказывали друг другу всякие истории, которые тут же и выдумывали, на ходу.
Это была дружба незамутненная ничем, до тех пор пока…
У нас в саду началось поветрие. Специалисты скажут, что у детей в определенно возрасте возникает так называемый интерес к познанию полов, они – дети, начинают понимать: что-то тут не так, они не одинаковые. Девочки писают сидя, а мальчики могут сделать это стоя и вообще, у девочек «там» не так, как у мальчиков.
Так вышло, что в нашей группе нашелся один слишком развитый, не по годам, так сказать. Возможно, дома что-то увидел или услышал, короче, сделал открытие, которое его ошеломило. Он поспешил поделиться с другими мальчишками, и началось! Наши мальчишки все поголовно подстерегали нас, задирали наши юбки и нюхали. Девчонки ревели, жаловались, дрались, воспитатели сбились с ног, уговаривали, наказывали, объясняли – бесполезно. На тихом часе мальчишки приспускали трусы и показывали девчонкам писюны, в ответ требовали показать, что там у них. Некоторые показывали. Я старалась не участвовать во всеобщем обсуждении. Я как бы устранилась. Мол, дураки и все такое. Но! Однажды оба мои товарища украдкой, исподтишка понюхали у меня под платьем.
Я была в шоке. Я не знала, что делать. Я так растерялась, что даже не врезала им как следует. Я хотела понять, я пыталась объясниться. Но слов у меня не было. Сами понимаете, никакого опыта. Моя личность впервые столкнулась с натуральным насилием, пусть детским, невинным, на взгляд взрослого, но насилием и со стороны кого – товарищей по несчастью.
Я назвала их предателями. Они опешили. Они вовсе не хотели меня обидеть, они не хотели со мной ссориться. Они сделали это потому что все так делали! Все!
С тех пор я пришла к выводу: мальчишки часто делают что-то, подчиняясь стадному инстинкту. Они как бы более подвержены стайному чувству. Девчонки в большей степени индивидуалистки. Впоследствии я не раз убеждалась в том, что этот закон работает и в более старшем возрасте.
Например: самая востребованная девушка в компании та, что уже занята. За ней ухаживают все, хотя радом всегда пара тройка свободных девчонок, часто более симпатичных, умных, интересных. Но они свободны, то есть, не востребованы. Должен найтись кто-то, кто первый положит на них глаз. Но пройдет немало времени, прежде чем занятые той, самой желанной, парни, поймут: здесь есть еще кто-то. А до тех пор занятая девица купается в лучах славы, страдает от ревности своего парня, изнемогает от внимания поклонников и… я чуть позднее расскажу несколько занимательных историй из жизни востребованных девушек.
