А в это время пролетал над их головами дракон, и слышал последние слова; он подняв облака пепла, уселся неподалеку от орков. Ему хотелось веселиться — обращать в пепел, все новых и новых, ведь, стоило ему только дохнуть — ничего бы от них не осталось. Лишь с трудом удалось огнедышащему побороть этот соблазн (как-никак — войско), но он решил подшутить над ними:

— Если вы ищите поживы, то найдете в этом треклятом лесу, в паре верст отсюда к востоку. Я до того селения и просеку выжег.

Орки могли ругать дракона, только, когда его не было поблизости (или, когда они его не видели), но, стоило дракону приблизится, как они тряслись, падали на колени, и трепетали, отдавая ему свои грубые мольбы:

— О, властелин пламени! Спасибо тебе могучий, сильный владыка! Придай же, ненависть, силу твоим темным крыльям!

Дракон взмыл в небо, но, все же, не удержался от небольшой шалости — подхватил одного орка в когти, и выпустил его только над Андуином, где, возле остова моста, подхватила его, сильно разросшаяся за прошедшую ночь слизь.

А орки, испытывая к дракону страх и ненависть; бросились в указанном им направлении, в нетерпении помахивая ятаганами.

И вот они вылетели на пепелища Роднива. Кое-где еще выбивались языки пламени; угольные холмы испускали жар, тот тут то там, торчали обугленные остовы печей. Уже чувствуя, что они обмануты, орки продолжали бежать; еще крутили своими ятаганами, и, перерубили бы, верно, друг друга, если бы не услышали этот младенческий плач.

— Есть! Есть! — завизжали они на своем грубом, предназначенном для ненавистной брани языке. — Они здесь, здесь! Здесь!!!

В это время, в пещерке заплакала Феора:

— Ах вы маленькие…

А орки уже подлетели, затопали над их головами, зарычали, загалдели:

— Где-то здесь они прячутся!.. Крови!.. Веселья!.. Выходите!.. Аха-ха-ха!..

Тан стоял молча, но по напряженным мускулам, ясно было, что он готов к последнему бою.

— Оставайся здесь! — шепнул Туор бабушке. — Быть может, нам с Таном удастся отбиться, быть может… все еще будет хорошо.

И он первым, а за ним Тан, выскочили на выжженный берег. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — отбить их не удастся. Орков было несколько сот, а, средь них — еще и несколько троллей.

— Ах-ха-ха! — захохотали они, увидев Туора; одежда на котором изодралась и покрылась копотью. — Один!.. Ну иди же на нас!..

Но тут они увидели Тана, и, почувствовавши силу, которая в этом псе крылась — перестали смеяться, даже отпрянули на один шаг, но потом, с грозным рычаньем, темными, клокочущими волнами бросились на них…

Туору был сильным и ловким человеком, но не знал тех приемов с помощью которых великие воители, обращали в прах многих врагов. Но в Туоре была ярость… какое то время он бил — бил без разбора в эту ревущую плоть, которая сожгла родину его, и теперь грозила убить еще и детей. Орки пытались достать до него по нему ятаганами, и некоторые удары он отбивал; а, какие-то достигали цели, но все вскользь — его тело и лицо покрывали уже многие раны, но, все неглубокие; он же уложил уже многих орков и не отступил ни на шаг…

Еще больший урон наносил врагу Тан. Отважный пес, точно зазубренный клинок без конца рубил и рубил наплывающую плоть. Его клыки без перерыва рвали глотки, под его могучими лапами трещали кости — и такая ярость в этом, покрывшемся кровью псе была, что орки, нанеся и ему несколько ран, отхлынули, испугавшись, что — это некий могучий кудесник. Прошло не больше двух минут, а весь берег был покрыт телами, темнела кровь, но, ведь, этой густой кровью был залит и весь мир…

Теперь вперед выступили тролли; в каждом — метра по три ростом; покрытые окаменевшей чешуей, с выпученными, черными глазами; они издавши громовой вопль, и, занеся каменные молоты, бросились на непокорных.

— Живыми!.. — завизжали орки. — Уж мы потешимся над ними живыми!

А тролли налетели на Туора и Тана. Туор увернулся от молота, и тот врезался в землю, сильно всколыхнув ее, оставил там полуметровую вмятину. А он, размахнувшись, уже нанес удар снизу-вверх — в темное брюхо. Но он не знал, как крепка чешуя троллей, что только заговоренные эльфийские клинки могут пробивать ее. Удар был так силен, что посыпались искры, на клинке появилась большая зазубрина; а на чешуе тролля — лишь небольшая царапина.

Тролль резко склонился, перехватил правую руку Туора у предплечья — каменная ладонь сжалась — раздался треск; и вот рука уже болтается без сил, клинок повалился на землю…

Вот стал приближаться, нарастать уродливый, точно неумелым топором из камня высеченный лик, вот раскрылась пасть из которой дохнуло таким зловонием, что Туора стало выкручивать наизнанку.

В это же время, Тан, проскочил под лапами тролля, запрыгнул ему на спину, и ухватился когтями за плечи. Еще один рывок — и он уже на голове — намеривается, выцарапать эти вытаращенные черные глазищи. Но, в это время, другой тролль увидев на голове своего собрата Тана, замахнулся молотом. Надо сказать, что ненависть к этому псу, была куда сильнее родственных чувств. И он совсем не жалел головы своего сородича. Молот, веса в котором было не менее тонны, прогудел в воздухе, обрушился на затылок чудища, ну а Тан уже отскочил в сторону. И в это то мгновенье, кровавое покрывало над их головами расступилось — хлынули оттуда потоки солнечного света; видно стало и небо над ними — высокое, ярко-голубое. Засиял изумрудно-золотистым, живым цветом Ясный бор; а вода в реке оказалась вдруг не кровью великана, но прозрачной до самого дна, покрытой теплыми солнечными бликами жилой. Белыми девами, с длинными, густыми прядями засияли березки…

Виденье этого счастливого мира уже закончилось — пелена затянулась, словно жадная пасть; и вновь мир стал темно-кровавым. Этот свет, да еще крик младенцев — предали сил Туору, и он не потерял сознание. А вот все тролли сразу обратились в каменные статуи. У той статуи, которая держала его, откололась голова и ударившись о землю, отскочила в реку, подняв высокие брызги. Стала заваливаться и сама статуя — Туор уперся ногами в ее грудь, оттолкнулся, и вот, едва опять не потеряв сознания от боли в сломанной руке — вырвался, повалился в реку. Рядом с ним рухнула, всколыхнув реку глыба, всколыхнув реку, еще несколько каменных истуканов застыло на брегу.

И вновь бросились орки; Туор слышал, как хрипит на берегу Тан, как трещат орочьи кости, как свистят ятаганы, но сам он уже не мог выбраться — боялся только, что от боли потеряет сознание — стоял у входа в пещерку, а за спиной его кричали младенцы, и пыталась утешить их Феора, которая и сама плакала…

Вот в воздухе пролетело несколько растерзанных орочьих тел — они были подхвачены течением и унесены. Туор не знал, что орки, набросившись разом со всех стон на Тана, нанесли ему несколько смертельных ран, но он отбросил их, и успел перегрызть глотки еще нескольким, прежде чем смерть освободила его дух…

А Туор, сжав левый кулак, и, слабея все больше, облокотившись на стену, ожидал, когда же они подойдут. И они не заставили себя ждать — градом посыпались сверху, вода взметнулась кровавыми брызгами. На побелевших губах Туора вспыхнула усмешка — то была усмешка отчаяния; и хриплым вздохом вырвались из него слова:

— Ну — идите же сюда! Давайте — попробуйте взять меня живым!

Орки загоготали и бросились на него, но Туор, в эти отчаянные мгновенья, нашел еще в себе какие-то силы — ударил первого из подбежавших в морду — удар получился сильным, орк опешил, покачнулся, а Туор, воспользовавшись этим, выхватил его ятаган, и все так же отчаянно усмехаясь, выдавил:

— Не пройдете! Нет! Прочь в свои берлоги!

И он нанес удар, поразил того орка, но тут подбежало несколько — он отбил еще один удар, но вот второго не успел — клинок пронзил ему грудь. Все-таки Туор был еще жив, он отдернулся назад, уперся в берег — изо рта его пошла кровь.

Орки стояли в воде, полукругом, со злобными усмешками, наблюдая за его мукой. А он, издав отчаянный вой, бросился на них; и смог снести голову еще одному, но этот его удар был последним. Ятаган распорол ему живот, другой вонзился в спину — сделал шаг к пещере… злой хохот закружился, стал удалятся, совсем незначимым стал…