Вот из глотки вырвалась струя пламени: ослепительно белая и тонкая у основания, она расходилась широкой колонной, и исчезала где-то за лесом.

Глаза Туора гневно вспыхнули, а дракон, словно почувствовал этот взгляд. Вот он, заходясь в вопле, устремился к Родниву.

— Бежим, бабушка Феора! — выкрикнул Туор, и бросился к дороге.

А Феора, окрикнула его:

— Нет же, нет! Сынок, к мельнице бежим!

Туор и сам уже понял, что по дороге ему не уйти — ведь до леса по ней больше минуты надо было бежать, дракон же в любое мгновенье мог налететь.

И он устремился за Феорой. Верный Тан пристроился рядом Вот обогнули они дом — пробежали через небольшой огород — теперь до мельницы оставалось совсем немного — видна была покрытая бардовой рябью река — возле нее разрасталась сирень и благоуханные ее волны с отчаяньем прорывались сквозь эту страшную ночь.

Вопль дракона рванулся с такой силой, что передернулись на кустах листья, а по воде метнулась волна. Столь ужасен был этот вопль, что у бегущих подкосились ноги.

В следующее мгновенье, Туор, слыша только гуденье, перевернулся на спину, и увидел, что дракон; уже над Роднивом.

Он продолжал стремительно лететь, а колонна пламени расхлестывалась под ним в настоящий водопад, который поглощала целые дома, а потом расплевывалась в стороны, и каждая из капель впивалась в землю — дымом исходила. Дракон несся как раз над дорогой по которой едва не побежал Туор.

Теперь охотник развернулся, схватил колыбель и… Перед ними появился паук — вот взметнулись, заканчивающиеся саблевидными когтями лапы; распахнулась изогнутыми клыками, с которых капал яд — пасть. Туор взмахнул кинжалом, хоть и понимал, что с таким противником ему не управиться.

Но тут пронеслась волна жара, а вместе с ней яркое свечение от вспыхнувших поблизости домов. Для паука этот яркий свет был сильнейшим ударом. Он завизжал, дохнув зловонием; оставив на земле шипящий яд, отскочил к мельнице; врезался в нее, проломил ее насквозь, и раскидавши вокруг себя обломки досок, бросился к Ясному бору. От черной его плоти поднимался ядовитый, густой дым.

Стало так ярко и так велик был жар, и так силен был гул огненной стихии, что Туору казалось, будто стена пламени высится прямо над ним.

А младенцы, успокоенные своим единением, мирно спали.

Налетели клубы дыма, и в них закашлялась, схватила Туора за руку Феора:

— Ну, вот сынок. Теперь недалече — здесь, у реки.

От кустов сирени, и до поверхности воды, опускался склон; и в нем, прикрытый корнями, едва виднелся вход в пещерку.

Вновь стал разрастаться за спиною вопль — Туор обернулся, и увидел, что эта живая, гранитная скала, несется прямо на них. Волны пламени тянулись к дракону, одевали его пылающей аурой. А он выжигал то, что осталось от Роднива. Те дома, которые попадались на его пути, попросту разрывались от жара — весь Роднив сиял нестерпимо — казалось, что века предназначенной ему мирной жизни, выгорали сразу в эти мгновенья. Последним на его пути стоял дом Туора, которому суждено было стать погребальным костром для Марвен..

Лесной охотник, как зачарованный, застыл около реки, повернулся к этому слепящему сиянию….

— Не смотри на дракона! — дернула его Феора. — В пещеру, скорее!

Тан подтолкнул его в бок и Туор очнулся, прыгнул в воду (возле берега она достигала ему колен) — после этого, пропустив вперед Феору, и пригнувшись, вошел в пещерку. За ними пробежал и устроился у входа Тан.

Пещерка была небольшая — но для Туора, Феоры и младенцев места там было как раз достаточно. Они уселись у дальней стены и стали ждать. Ведь им ничего больше и не оставалось, кроме как ждать.

Вот, видимая за входом поверхность воды, стала ослепительно белой. Раздался треск, а сквозь него проступили печальные голоса, поющие прощальную песнь, на прекрасном, но незнакомом людям языке.

— Сирень горит. — молвила Феора. Тан тихонько завыл.

Если бы дракон пролетел прямо над ними — пещерка их не спасла — этот пламень прожег бы и землю. Но дракон не знал об этом укрытии, он думал, что виденные им тени спрятались в мельнице — и испепелил ее. Пылающее колесо рухнуло в воду, но тут и сама вода была обращена в пар. Драконов пламень выжег течение до самого дна, да и само дно прожег раскаленной бороздой, но только на мгновенье. Река, как и время, продолжала двигаться, и от воды уже поглотили драконью борозду…

Среди потемневших вод плыло, все еще крутилось мельничное колесо…

Остатки мельницы, ярким костром пылали над рекою. От останков Роднива, тянулась к этому костру раскаленная борозда. Сам Роднив подобен был огромному костру, с огненными аллеями, с облаками искр, с извивающимися языками пламени — с каждым мгновеньем, эти останки уменьшались, в землю вжимались. Дракон, сделав над Ясным бором небольшой круг, выжегши в нем, метров в пятьдесят просеку, закружил над Холмищами, высматривая…

В пещерке было жарко, туда пробивался и дым — однако, спрятавшимся в ней, оставалось только ждать — слишком много опасностей было в ревущем за этими стенами мире.

Эллиору не составило большого труда убедить хоббитов в том, что к Холмищам приближается армия врага.

Теперь, когда на месте яблочного бассейна вздымалась пузырями грязная жижа, а в воздухе, к ароматам примешалась вонь чего-то чуждого, когда из под земли доносились удары, а пред глазами стояли такие «чудища», как энт и человек-медведь Мьер, а также болтался в руках у Эллиора бесчувственный орк — как тут было не поверить, что надвигается вражье войско?

А толпа собралась большая — почти все обитатели Холмищ. Все слышали Эллиора, каждое слово которого летело словно серебристая стрела. Но, когда энт поведал о том, что им немедленно надо покинуть свои холмы — вздох прокатился среди них. По щекам многих катились слезы…

— Немедленно!!! — вскричал над этой толпою энт.

— Эй! — возмутился пожилой хоббит, старейшина одного рода. — Вы знаете, сколько у нас в холме добра? Вы говорите — сейчас же выходить, а мы говорим — чтобы это добро собрать — дня три понадобится.

— А вы это тварям скажите! — запальчиво выкрикнул Хэм — он даже раскраснелся весь, и теребил поводья Сполоха.

— Выходит все бросать?! — возмутились разом несколько хоббитов. — Но оно, ведь, может быть разграблено!

— Ваши Холмищи будут уничтожены. — стараясь говорить холодно, заявил Эллиор. — Вопрос стоит в том — будете ли вы уничтожены вместе с ними, или, все-таки, уйдете.

Толпа клокотала, толпа мрачнела — слишком все это неожиданно обрушилось.

Один хоббит закричал:

— А что же эльфы? Что же они и теперь, как в былые времена, не остановят этих чудищ?

— Это продвижение войск было для нас неожиданностью. — терпеливо пояснял Эллиор. — К тому же — до ближайшего нашего королевства — Лотлориена — здесь сто с лишним верст, но эльфы Лотлориена не вмешиваются в дела большого мира. Вам мог бы помочь Гил-Гэлад, но… их войска за тысячу верст отсюда — у Серебристых гаваней. Вам не на кого надеяться, кроме самих себя — либо вы уйдете, либо вас сожгут и не заметят…

Толпа загудела сильнее прежнего, и тут произошло то, что подействовало лучше всяких доводов: за призрачной дымкой, над самыми высокими холмами поднялась стена тьмы; по величавым изгибам ее вспыхнули молнии; и, чрез какое-то время, долетели глухим и мрачным ударом — в котором слышался голос — словно некий властелин прокричал своим войскам: «Вперед!»

Все это еще бы ничего, да тут распахнул свои злобные глаза орк, и издал вопль, на который, со стороны Ясного бора, пришел ответ — ядовитое шипение…

— Может в Холмах спрятаться? — совсем неуверенно спросил кто-то.

Эллиор ничего не ответил, только отрицательно помотал головой — и все уже понимали, что их жилища, будут разрушены также легко, как и яблочное озеро.

Эльф предложил выступать прямо теперь, так как хоббиты могли потерять много времени, начиная собирать, кажущиеся им необходимыми вещи — однако, это было встречено столь дружным негодованием, что ему пришлось уступить, хоть и чувствовал он, что это только к беде приведет.