Он еще позвонил в травмопункт. Сказал, что тут человек упал и голову расшиб. И побежал на работу.

На работе сказал Маше, что и у него с завтрашнего дня появилось время.

А утро встретил в отделении милиции.

– Ну, что же. Вот ты нам и попался, – улыбался круглощекий розовый лейтенант, сидя за столом. – Сам все расскажешь?

– Да не бил я его! Он сам упал!

– Э-э-э… Не понял… О битье-небитье – это тебе в другой отдел, не по нашему профилю. А мы здесь по квартирным кражам.

– Я могу сделать звонок?

– Адвокату своему, небось?

– Нет-нет!

– Ну, звони…

– А что вы хотели? Все точно по договору. Что берете – то и получаете. Уронили вора, отняли пару часов – вот вам воровские часы. Купили час у нищего – собирайте бутылки. Свои-то часы вы продали дороже. Свои собственные, чистые, сытые, ленивые, у компьютера…

На новенькой растяжке над проспектом под ветром кувыркалось яркое:

«Время – деньги! Мы платим деньги за ваше время!»

– Как известно, Парижская Академия приняла в свое время историческое решение не рассматривать проекты вечных двигателей. На это и ссылались в дальнейшем практически все – нет, мол, никакого вечного двигателя. И занимались вечными двигателями только отдельные полуграмотные самоучки, которые просто не знали, что вечный двигатель построить невозможно.

Профессор Букин как будто вещал с кафедры в родном университете. Он снимал и снова цеплял на нос очки в тонкой золотой оправе, взмахивал правой рукой, подчеркивая сказанное, задирал голову кверху, будто спрашивая у кого-то там, наверху, совета, или будто хвастаясь чем-то умным.

– Кстати, коллега, это интересный момент. Насчет неграмотных, насчет самоучек. Вот только не верьте тому, кто скажет, что открытия совершаются профанами. Нет, нет и нет. Вот, я, например. Я – профессор. Но я заинтересовался вопросами фундаментального характера, а от них уже перешел к утилитарным проблемам. Итак, что мы знаем об энергии?

– Что она никуда не исчезает и не появляется вдруг и ниоткуда, – мрачно произнес его собеседник, старый товарищ по работе и спорам.

– Вот! Вот же! Как же я тебя уважаю за это твое свойство. Ты просто тыкаешь пальцем, еще не зная даже темы обсуждения, и попадаешь именно туда и так, как именно и надо! Закон сохранения энергии! Всё – отсюда! Всё – здесь!

Иван вздохнул и тоже стал смотреть вверх. Но теперь это выглядело, как будто он спрашивал того, наверху: за что мне все это?

А профессор продолжал:

– Мы жжем уголь, и энергия солнца, накопившаяся сначала в дереве, а потом в нем, становится теплом. Теперь мы греем воду, и энергия пара начинает двигать колеса – началось движение. Сначала медленное, с трудом, преодолевая трение и инерцию, потом все быстрее. Но что будет, если не жечь уголь?

– Ничего не будет, – вздохнув, сказал Иван.

– Вот именно. Ничего не будет. Потому что этот конкретный двигатель работает на горячем паре, получаемом с помощью горения угля. Нет угля – нет огня. Нет огня – не греется вода. И так далее, и тому подобное. Но!

Профессор погрозил кому-то наверху высоко поднятым указательным пальцем.

– Но! Давай разберемся, что и как происходит. Ведь энергия сама по себе никуда не исчезает, так?

– Ну, так…

– Но тогда, почему не продолжается движение, если мы уже раз разогнали поезд? Вот подожгли пять килограммов угля. Нет, пяти будет, наверное, мало. Пусть будет десять. Зажгли, прикрыли топку, дождались, пока вода закипит и поднимется давление в котле… Двинулся поезд. Кончился уголь. Что?

– Остановится.

– Почему же? Почему остановится?

– Потому что закон сохранения энергии. Эта колымага будет двигаться только тогда, когда она получает новую и новую порцию энергии, которая не появляется

– А почему она не появляется? То есть, не появляется – ладно. Почему исчезает-то, раз ничто и никуда?

Иван скучно начал, как по учебнику:

– Энергия переходит из одного вида в другой с потерями. Из потенциальной – в кинетическую, из тепла – в механическое усилие, из того – снова в тепло, при преодолении силы трения, например… И везде – потери.

– Какие потери? Ничто же не исчезает?

– А оно и не исчезает на самом деле. Остается в пространстве, – Иван пошевелил в воздухе пальцами. – Повышает мировую энтропию. А общее количество энергии всегда остается одно.

– Вот и опять ты сказал, что надо. Все же, Ваня, ты у меня самый первый и лучший помощник. Что там эти аспиранты и доценты с кандидатами! Они бы тут мне сейчас лекции читали…

– А так – вы мне читаете, – угрюмо бурчал Иван.

– Надо же на ком-то обкатывать.

Профессор помолчал с полминуты, раздумывая, что еще не сказано, позагибал пальцы, считая повороты в разговоре. Вроде, все, что надо.

– В общем, Ваня, энергия – есть. Она в пространстве – ты сам сказал. Просто надо уметь ее взять и потом снова положить. Значит, во-первых, должно быть устройство, которое эту энергию будет воспринимать и переводить в механику или там в электричество или даже напрямик в свет и тепло. Во-вторых, не должно быть потерь и постоянного, грубо говоря, «угасания топки». Или, если уж не обойтись без этого – трение, сопротивление разное, температура воздуха и ветер и все такое – то чтобы была постоянная подпитка, подача этой самой энергии. Все равно же энергии этой – полным-полно. И то, что мы ее используем, не уменьшает ее количества.

– Теория, – хмыкнул Иван, переводя заинтересованный взгляд с потолка на профессора.

– Да, теория. Но от теории и начинается практика. Должны ли мы проверять, есть ли в пространстве энергия?

Иван хмыкнул снова.

– Вот именно, правильно говоришь – не должны. Это сделали до нас поколения и поколения ученых во всем мире. Остается – что? Ну, что? Молчишь? Остается уловить ту энергию, что в пространстве, сконденсировать ее неким образом и применить. И представь себе тогда, Ваня, какая у нас жизнь начнется! Бесшумные поезда на магнитной подушке, автомобили полностью автоматические, что рулить не надо, космические ракеты, путешествие к созвездиям – и все это, обрати внимание, совершенно бесплатно, то есть даром. На основе той вот распыленной в пространстве энергии, которая никуда и никогда не исчезает. Заводы работают сами. Станки – сами. Огромные экскаваторы сами добывают руду. Руда автоматически доставляется на металлургические комбинаты и переплавляется в нужные вещи. И на селе, на селе, Ваня! Трактора пашут сами. Вечное солнце над посевами, три урожая в год, пять урожаев в год – и нет больше голодных в мире. Каждому, Ваня, по его потребности! Сколько надо… Да что там – сколько хочешь! На всех хватит! Ибо энергия есть, и она никогда никуда не пропадает!

Иван хмыкнул особенно выразительно.

– Слова, слова, слова? Эх, Ваня, да вот же, вот мой первый пока экспериментальный прибор. И это только начало новой эпохи. Золотой век, о котором столько говорили…

Профессор замер, прижал руку к шее и медленно завалился на спину. Голова ударилась деревянно по начищенному паркету. Выпученные глаза как будто пытались что-то увидеть.

– Эх, Петрович, ну, что ты полез в эксперименты? Писал бы свои статьи, защищал диссертации… Нобелевку получал бы. Зачем ты к практике перешел? Это же подумать только…

Иван говорил зло, все громче и громче, одновременно совершая целый ряд действий. Он поднял трубку телефона и набрал номер, и тут же положил трубку, даже не дожидаясь отзыва. Из сейфа вынимал лабораторные журналы и записи профессора. Осторожно брал в руки и рассматривал такой маленький и аккуратный прибор, который только что показывал ему ученый.

– Всем – и все. И бесплатно, то есть совершенно даром. И – сколько хочешь. И чтобы никто не ушел обиженным. Как только додумался до такого? На вид – умный человек… Был умный. Это же просто смерть человечеству. Это что получается: мы, значит, все это построим, а потом потомки наши будут сидеть, и даже жевать за них будет машина? И что им делать, потомкам? К чему стремиться? Что развивать и зачем, если все есть? Вон, как обезьяны – не становятся они умнее и развитее, потому что все у них есть и всего хватает. А может, эти обезьяны как раз потомки вот такого же профессора? Ну, ничего, ничего. Не зря у нас в каждом коллективе, в каждой лаборатории есть свои люди. Не допустим гибели человечества! Ишь, придумал чего…