А просто «сдернулся» парень, «свернулся». А вот когда пять дней в одной палате. Пять дней я с ним говорил, говорил, говорил. И он выговорился. И перестал дергаться на каждый шелест, на каждое движение в стороне или сзади.

Что я ему тогда говорил? Ну, как обычно. Сначала мы с ним вместе – тут только вместе можно, чтобы не было давления! – мы пришли к выводу, что это что-то психическое, от усталости, от нервов. Потом я помог ему прийти к выводу, что кошмаров не надо бояться. Надо просто их принимать, как есть, и они тогда сами пройдут.

Ну, вот… А когда он успокоился, и смог при мне пару дней спокойно ходить на работу к своему лабораторному столу, я улетел.

– Ты мне тогда правильно все сказал, – продолжил Иван с широкой улыбкой, – Кошмаров бояться не надо. Все дело, весь страх были только из-за того, что настоящее и внутреннее, кошмарное, были слишком различны. Настолько различными были то, что вокруг, и то, что в голове, что психика просто не воспринимала. Это ты тогда точно подметил. Так что я тебе благодарен, значит…

– Спасибо. Я уже и забыл почти свой первый диплом, знаешь? А тут вдруг – ты. А где все, кстати? Народ где?

Действительно, на площадке встречал меня один Иван, больше из поселка никто не вышел.

– Дык, – непонятно сказал он по-русски. – На территории все. А меня за тобой послали. Ваши-то остальные когда вернутся?

– К вечеру должны быть, – посмотрел я на местное отдающее зеленью солнце. – Они там с грузом, а я как следопыт на обратном пути уже не нужен, на автопилоте же возвращаемся – вот и отправили вперед. Заодно встречу подготовить. Баньку там вашу, прочие полезные дела…

Баню тоже выдумал Иван. Эти русские такие мастеровитые… Сначала – из простой палатки, а потом и капитальную сложили под его руководством и с непосредственным участием. Он, мне кажется, вообще мог все на свете. Ну, а уж в своей профессии-то… Ксенобиологом не каждый может работать.

– Ну, пошли, что ли? – толкнул он меня плечом.

– Пошли!

Я нагнулся за ранцем, за оружием, но Иван сделал большие глаза, потом скривился как от смеха, махнул рукой вокруг, а потом вдаль, сказал что-то коротко по-русски… Сказал по-русски, а понятно ведь.

Действительно. Чего тащить тяжесть эту, плечи натершую? Сейчас прилетят все остальные – тогда все сразу на склад и отвезем на гравитележке.

До окраины поселка было ровно пятьдесят шагов. Иван расспрашивал, я рассказывал подробно, что видел и как там – вдалеке от «цивилизации». Какой-то холодок, протекший по спине, вдруг заставил меня остановиться. Мы стояли посреди главной улицы, как в старом ковбойском кино. Пустая улица – и нас двое. Черный и белый. Черный – это я. В походном комбинезоне. Белый – Иван. Он в своем халате нараспашку. И никого вокруг.

– А где все?

– Да здесь, здесь, не волнуйся, – хлопнул он меня по плечу. – Вон, смотри, глазами-то как моргают. Смотри, смотри!

В темных провалах распахнутых настежь дверей, обвитых по краю чем-то серым, мягким, колышущимся на легком ветерке, поблескивали глаза. Много глаз.

Слишком много глаз.

– Что это? – плечо привычно дернулось, чтобы скинуть ремень.

Только вот оружие осталось на платформе. Бежать назад?

– Стой-стой! Ты что? Ты же сам говорил мне о маниакальности, депрессивности… Что с тобой? Ну, пауки, паутина – это же не кошмар совсем, правда?

Иван легонько подталкивал меня дальше вглубь поселка. А за спиной слышался шорох, какие-то легкие хлопки – наверное, прыжки… Я дернулся, чтобы обернуться, но Иван ждал – он просто ткнул мне локтем в бок со всей своей дурацкой русской силой.

– Ты что? А? Кошмаров теперь тоже боишься, что ли? Ну-ка, пошли, пошли ко мне в больничку. И не дергайся, парень. Не дергайся. Слышишь, небось?

Шорох сзади становился все слышнее, он приближался, окружал полукольцом, гоня меня вперед, к белому зданию больницы. А Иван тарахтел без умолку:

– Ты тогда, как уехал, так я сразу взялся за дело. Ты же прав был на все сто процентов. Кошмар, который уже в голове, просто невозможно победить. Его надо сделать тривиальным, обычным, не страшным. Рациональным надо сделать. Надо сделать так, чтобы реальность и кошмар соединились, понимаешь? Вот я там вытяжку, здесь эксперимент, отсев, испытания, вторая попытка, третья, опять проверка. Так заработался, что вообще всякий страх потерял, представляешь? Вот все это мне теперь совсем не страшно. Потому что это не кошмар уже, а самая обычная реальность. А бояться надо только кошмара – ты сам мне это твердил тысячу раз. А раз реальность – не кошмар – ее бояться не надо. А если реальность и кошмар слились, то и испуг вдвое сократился поначалу. А потом и вовсе ушел. Ну, что тут страшного? Подумаешь, пауки… Они же даже полезные, если подумать. Сейчас и ты таким будешь. И сразу будет тебе не страшно. Все такое конкретное и реальное вокруг. А то ведь боялись тут некоторые, запирались. Приходилось даже двери ломать. А ты вот не боишься. Не боишься ведь? Ну?

Как загипнотизировал…

– Что?

– Да ничто. Вот что, – и хлопнул меня со всего размаха по спине.

Кольнуло что-то, потекло холодом под лопатку. Обмякли, подломились сразу ноги, повисли руки, как гирями оттянутые. Уже падая вперед лицом, пытаясь остаться в памяти, не провалиться в зовущую уютную мягкую темноту, успел только услышать:

– Ну, что, ребятки. Заносите очередного. Будет вам теперь новый товарищ.

И шорох, шорох, шорох вокруг.

Никакого грохота и вспышек света, никакого ползучего густого тумана или запаха, как после грозы – вообще никаких световых и звуковых эффектов не было. Хотя, конечно, что-то ведь должно было быть – обязательно. Там же такая энергия используется! Вот в кино все в молниях было.

А тут – просто в дверь тихонько постучали.

Квартира у них была на первом этаже. Если подпрыгнуть, ухватиться за карниз, можно было стукнуть с улицы прямо в окно. Но это если друзья – они могли так шутить. А обычно же все стучали в дверь. В простую деревянную дверь с длинной трещиной посередине, крашеную темно-коричневой краской.

Сашка открыл. В темноте подъезда стоял незнакомый лысый мужик. Он улыбнулся нерешительно и сказал:

– Здравствуй, Саша. Я – это ты.

Сашка уперся «бычком» (так называла эту позу мама) и спросил:

– Вам кого?

– Мне тебя. Саш, я ведь к тебе из будущего.

– Ну, ни фига себе! – сказал Сашка и прикрыл рот ладонью.

Дома не поощрялись всякие «фиги» и другие такие же словечки. Хотя с ними гораздо легче выражать свои эмоции. Одним словом можно много выразить. Но вот за слово, скажем, «жопа» или еще «сволочь» ругали так, что даже потом обидно было чуть не до слез. Но не наказывали. Сашку за слова не наказывали, но ругали и воспитывали.

Он читал фантастику. Любил фантастику. И знал всякое про будущее, каким оно непременно будет, про космос и полеты, про разные фантастические чудеса. Вон в недавней книжке туннель как в метро проводили под Северным Ледовитым в Америку. А уж марсиане, которые золотоглазые и смуглые…

То есть, про гостя из будущего – это он понимал. Это было здорово.

И еще Сашка был очень вежливый – так его воспитывали родители. Он чуть отодвинулся в сторону и сказал:

– Проходите.

Мужик зашел, втянул шумно носом воздух, будто принюхиваясь, потоптался возле холодильника, будто примериваясь, потом скинул летние дырчатые иностранные туфли и кивнул:

– Ну, пошли к тебе, давай. Пошли скорее! У меня тут совсем мало времени.

Они прошли друг за другом по длинному рыжему половику через узкий темный коридор и перед самой кухней свернули налево. Тут жил Сашка. У него была железная кровать. Еще был диван-оттоманка с откидывающимися валиками. И письменный стол, который подарил главный инженер станции. Он тогда себе новый купил, а этот по знакомству подарил Сашке. На столе лежал большой и толстый лист оргстекла – это папа принес с работы. Под стекло Сашка положил фотографии наших хоккеистов – чемпионов мира. Якушев был прямо посередине, на самом видном месте. А в чемпионате СССР Сашка болел за «Спартак». Но открыток со «Спартаком» не было, потому что опять было только третье место. Хоть Якушев, конечно, все равно был лучшим.