– Ловец, – улыбнулся Том. – Ты даже дома у нее никогда не бывал.

– Я читал ее блог, – возразил Антон. – И мне кажется, я отчасти понимаю ее… ее чувства.

– Вот как? – хмыкнул Эмиль. – Тони, ты меня все больше восхищаешь. Только вот ее примеру следовать не стоит. Зря, что ли, я тебя от твоей депрессивной жизни увел?

– Спасибо, Имс, – саркастически улыбнулся Антон и подумал, что теперь будет называть своего главного нанимателя только так, вежливый и аристократичный «Эмиль», пожалуй, закончился. – Однако мне почему-то думается, что обо мне ты думал в последнюю очередь. Ты думал о своей работе. Возможно, ты просто такой идейный, а возможно, для тебя важна карьера. Я еще не разобрался.

– Намерен разобраться? – с холодком спросил Имс.

– Пока мне не до этого, вы же теперь мне ни минуты покоя не дадите без погонь за Артуром. Только я хочу вам сказать – нам придется охотиться на него всем вместе. Но ведь это, я надеюсь, заранее предполагалось, не так ли?

Том с Имсом переглянулись.

– Как ты это себе представляешь?

– Вы можете пристегнуться ко мне обычным способом, с помощью браслета, пока я буду пытаться проникнуть во сны Артура. Пока я не могу вас присоединить к нашему общему с Артуром сну без ПЭСИВа, хотя в дальнейшем это было бы возможно. Но сейчас я буду тратить слишком много энергии, если начну входить сразу в несколько снов – очень тонкие настройки, очень много эмоций, все слишком разнообразно. Теоретически я могу создать общий сонный чат, но так как понадобится безмерно много сил, я запросто могу потерять след Артура. Придется пожертвовать комфортом и несколько раз в неделю спать в общей постели, господа.

– Нам не привыкать, – ухмыльнулся Том.

– Только… есть ли среди вас тот, кто умеет разгадывать лабиринты? Я знаю, Том архитектор, но он понадобится и для других целей – искать информацию, и нужен второй человек, который бы умел моментально строить свое пространство и просчитывать чужое, моментально находить лазейки и выставлять ответные препоны. Артур показал только одну стену, но знаете, мне уже понятно, что я не смогу с таким справиться. А фокусов, я чувствую, будет еще немало. Я всю ночь думал и боюсь представить, куда нас может загнать наша добыча, в какие углы и клетки.

– Даже я опасаюсь это представить, – произнес Имс.

– У меня есть человечек, – как-то лениво, по-кошачьи, сказал Том. – Завтра приведу, обсудите тонкости. А потом составим план.

– Это будет славная охота, – одним углом рта улыбнулся Антон и поднялся из-за стола.

Имс внимательно на него посмотрел и, кажется, на секунду захотел удержать, сделал едва уловимое движение вслед, но потом остановился и снова откинулся на высокую спинку старинного стула.

***

В этот день Антона никто больше не трогал и ни о чем не спрашивал. Сам он тоже не горел желанием вести беседы, да, впрочем, Имс и Том скоро разошлись по своим делам, а Спасский отправился в сад, плавно переходивший в пустыри за особняком.

Он хотел оказаться вне человеческих и электронных глаз, насколько это было возможно, ну хотя бы создать для себя такую иллюзию. Он не знал, сколько камер было установлено даже на том пустыре, куда он вышел – и чьи это были камеры: систем охраны дома Норфолка, полицейские, спецслужб Великобритании, шпионские или же Артура Каллахана.

Пустырь зарос остролистом и кошмаром аллергиков – амброзией, посреди него стояла одинокая алая древняя телефонная будка; уже во времена Спасского такие будки по большей части превратились в исторические артефакты и их начали превращать в библиотеки и цветочные киоски, а иногда внутрь вместо телефона вешали дефибриллятор. Эта же была пустой, ее обвил дикий виноград, но цвета своего она не потеряла – так и пламенела среди высокой травы.

Каждая история, думал Спасский, зачем-то шагая сквозь траву к этой будке и оглаживая ее бока с облупившейся по углам и кое-где вспученной краской, – это история изменений всех ее персонажей. Любая книга написана именно об этом, любое кино показывает это, любая игра меняет игрока. Иногда о переменах говорится прямо, иногда они показываются символами или о них рассказывается при помощи аллегорий – так было всегда, во веки веков, с того самого дня, когда какой-то чудак придумал рассказывать сказки, придумал сочинять песни.

Что уж тут говорить о так называемом «избранном»: какой же ты, к чертям, избранный, если не прошел путь, который изменил тебя полностью?

И почему избранными всегда оказываются фрики и лузеры?

Антон не питал иллюзий на свой счет. Сейчас он чувствовал себя бутылкой, где смешали два разных вина, и одно еще несло отблеск счастья, отблеск обретенной свободы от той жизни, в которой он никому и ни для чего не был нужен, а второе – уже явно горчило от сознания нового плена и тяжести выбора, который был сделан за него.

Значило ли все это, что он должен от пресловутого выбора отказаться? Хотел ли он убивать Артура? Считал ли его опасным, считал ли его угрозой для человечества?

Он не мог ответить на этот вопрос. Он слишком мало знал о нем, он совсем не знал его. И он не очень хорошо знал тех людей, которые якобы знали об Артуре достаточно.

Он сидел на скамейке возле старинной красной будки и даже не размышлял – он словно бы слушал себя. Вдыхал запахи осенних трав, смотрел на носки своих легких матерчатых туфель. Хотя стояла поздняя осень, было очень тепло, и никакого намека на дождь, а ветер дул хотя и сильный, но сухой и тоже теплый.

Впрочем, ему рано было жалеть Артура: он совсем не представлял, как найдет во сне его секрет. Информация о местонахождении базы Артура была спрятана в его снах, как любая тайна, только вот пока непонятно было, где и каким образом ее искать. Оставалось только каждый раз вламываться в его разум и перетряхивать там все, не оставляя камня на камне. Причем каждый раз такой взлом должен был быть максимально стрессовым для Артура, чтобы он, как женщина, при пожаре бегущая спасать ребенка, драгоценности или бумаги, сам показал, где хранится его тайна. Стрессовым фактором был Имс. Стрессовым фактором мог быть и Том. Но пока они доводят Артура до белого каления, Антон должен был стремительно отбрасывать одну за другой все возникавшие догадки, заглядывать во все ненароком открывавшиеся окна, двери и щели. Ему нужны будут подсказки, много подсказок, но, может быть, втроем они и справятся. Впрочем, Том обещал четвертого – и Антону было любопытно его увидеть. Что он умеет? Кто он, этот загадочный специалист по лабиринтам?

В саду Имса все еще цвели какие-то ползучие парковые розы редкого сорта – «Северус» не так давно хвастался, что только Норфолки сохранили этот дивный вид в поменявшемся английском климате, благодаря преданному клану садовников, служивших у герцогского рода еще со средних веков. Розы эти имели совершенно душераздирающий оттенок черной запекшейся крови, при этом сам цветок выглядел хрупко, как нарисованный. Со стороны пустыря розы увили стены особняка до половины, а кое-где уже победно тянули свои плети к окнам второго этажа. Удивительно, что они цвели такой поздней осенью – впрочем, в последние годы они цвели как раз осенью, лето пропускали – слишком теперь для них жаркое. Приспосабливаясь, эти кровавые розы просто изменили цикл цветения.