– Корнелис Схаак? – спросил меня человек. – Идите за мной.

Мы вошли в комнату поменьше, но посветлее. У человека был усталый вид. На столе валялись бумаги, карта, по-моему, циркуль, линейка. У окна стоял еще кто-то, он даже не смотрел на нас.

– Я ван дер Дус, – сказал человек. – Комендант обороны. А тот, что с вами разговаривал, секретарь магистрата. Бывший учитель.

Человек сел и забарабанил пальцами по столу.

– Корнелис, ты, говорят, сочиняешь стихи?

Я замялся.

– Еще как сочиняет, – ответил за меня Сметсе Смее. – Это для него все равно что орешки.

– Прочти что-нибудь. Впрочем, нет. Не время. Я, видишь ли, Корнелис, тоже сочиняю стихи. Правда, больше на латинском. Ты знаешь латинский?

Я ответил, что нет.

– Не обязательно, – сказал ван дер Дус. – Пожалуй, и мне пора перейти на голландский. Заели латинские вирши, от них так и несет святым Римом.

Он встал и прошелся по комнате.

– В общем, так, Корнелис. Такое время, что приходится нам, поэтам, взять в руки пистолет и шпагу. Отложим перо и выйдем на поле брани. Дульце ет декорум эст про патриа мори. – За родину и умереть приятно. Впрочем, что это…

Он сел в кресло и вытер ладонью глаза.

– Опять на риторику потянуло. Сметсе, объясни суть дела.

Тот, что стоял у окна, обернулся и посмотрел на нас.

Я узнал в нем бургомистра Бронкхорста.

Минут через пять я уже знал, что требуется.

– Все, что понадобится, достанем, – сказал Сметсе Смее. – Такую штуку мы устроили однажды самому Альбе. Выберем, где проще пройти. Лучше у немцев. Валлонов избегай: хитры, да и не любят нас, реформатов. Одно слово – рабы божьи.

– А остальные-то согласятся? – спросил ван дер Дус.

– Все согласятся!

– Всех и не надо, – сказал Сметсе Смее. – Девочку, Караколя и зверей. Для полной картины. Больше ни в коем случае.

– Ты знаешь, кто такой Мартин Виллемсзоон? – спросил ван дер Дус. – Сейчас я тебе объясню…

Обратно я шел не чуя под собой ног. Все вспоминал, как Сметсе сказал: «Теперь ты настоящий гез». Вспоминал, как сказал Иоганн ван дер Дус: «Стихи будем писать потом». Вспоминал еще, как бургомистр Бронкхорст пробормотал от окна: «Может, отменим, все-таки мальчик еще». А я чуть не заплакал, и он подошел, посмотрел как-то грустно, сказал: «Ну ладно, рискнем».

Караколь согласился сразу. Он даже обрадовался:

– Есть, адмирал! Пора убираться отсюда. Нечем кормить зверей, некого спасать от Голиафа!

Можно подумать, что он собирался на легкую прогулку.

Михиелькин стал хныкать, но я поклялся ему, что такой получил приказ – ни одного лишнего человека. Мне и самому было жалко, я так ведь привык к Михиелькину и Боолкин.

Весь вечер готовились мы в дорогу. Приходил Сметсе Смее и снова рассказывал, как нужно себя вести.

Я срезал тюльпан и отдал его Эле. А луковицу выкопал и отнес на чердак, положил где посуше. Пусть отдыхает до следующей осени, тетка Мария говорила, что цветы будут несколько лет.

Михиелькину я велел набирать новых тюльпанов и вообще подумать об обороне города. Я скоро вернусь, а может, не вернусь и погибну, тогда адмиралом станет Михиелькин.

Еще я успел нарисовать тюльпан на фургоне, а потом мы стали прощаться. Утром ведь уйдем так рано, что все будут спать. Ну, вот и простились. Боолкин и Михиелькин взялись за руки и ушли такие растерянные, что верите или нет, что-то пискнуло у меня в груди. Должно быть, сердце. По чести сказать, я один у них был товарищ: многие их дразнили и называли толстыми, а я никогда. Да и затрещины, которые иногда получал от меня Михиелькин, были совсем несерьезными, потом я ходил виноватым, и Михиелькин это понимал.

Ночью я совсем не спал, и Караколь не спал. Только Эле дышала ровно и спокойно.

Вышли мы из Хаарлемских ворот. Помпилиус сидел на повозке, а мы с Эле шли впереди. Караколь шагал последним и все оглядывался на городские ворота. Чего там оглядываться, опасность была впереди…

Вид у меня и Эле самый праздничный. В жизни я не носил таких костюмов. Коричневая курточка с сереб ряными пуговицами, широкий пояс, панталоны и черные чулки. Кломпы на мне были тоже новые.

Эле подвязала красный передник с розовой каймой. На голове крылатая белая шапочка. Вся она так и светилась под утренним солнышком.

Пьер, отдуваясь, тащил повозку. Он не привык во зить Помпилиуса. Да и тот никогда не ездил, поэтому сидел сейчас с глупым видом, – может, думал, что все это какой-нибудь номер. В общем, номер. Только получится ли у нас?

«Свадебный суп», разные шутки-прибаутки, я приготовил еще вчера, так что мог сыпать ими хоть целый час. В моей шляпе торчали шесть петушиных перьев. Хоть и положено павлиньи, но где их теперь достать!

Когда мы подошли к редуту шагов на сто, оттуда высыпали солдаты и смотрели разинув рты. Караколь взял барабан и начал тарахтеть.

Тогда в палатке открылся полог, и вылез толстый человек с большими усами. Солдаты перед ним расступились. Наверное, это был начальник.

– Фуй! – сказал человек. – Што это есть? Как некарашо тук-тук, стучать этот парабан. Што это есть? Ви пришель сдаваться плен?

– Господин начальник! – сказал я и помахал перед ними шляпой. – Позвольте пригласить вас на свадьбу, которая состоится через три дня ровно в десять!

Отбарабанил я не переводя дух, как и полагается в наших краях.

– Фуй, – сказал человек и вытер платком лоб. – Я нишего не понималь, шерт побирай! Вы имеет честь с сержант копейщик Готескнехт. С кем я говориль и куда меня приглашайт?

– На свадьбу, господин сержант! Медведь Помпилиус едет к своей медведице Грете.

– Дас ист бер, медведь? Едет невесте, шерт побирай? – Готескнехт сел на ящик. – Што это есть? Шутка?

– Никак нет, господин сержант! Шутка не шутка, а нужен мишутка! Медведь Помпилиус хочет иметь наследника, господин сержант!

– Уф! – сказал сержант копейщиков. – Такой маленький медвежатка? Это есть националь обычай, такой женитьба? Где бывайт невеста?

– На острове Маркен, господин сержант. Мы с острова Маркен, господин сержант. Два месяца искали жениха для Греты, нашли в городе Лейдене. Он согласился жениться на Грете. Вы бы знали, как трудно найти холостого медведя в Голландии! Тут ни гор, ни порядочных лесов!

– О да, – сказал Готескнехт. – Фуй, совсем нет горы. Ошень плехо.

– Ей-богу, господин сержант, мы бы сразу поехали в Мюнстерланд или…

– Пошему ви знайт Мюнстерланд? Я есть сам аус Гронау, Мюнстерланд.

– А у меня там родственник, господин сержант, Петер Нетцке. Двоюродный брат или даже троюродный, я точно не знаю. Он говорил, там большие горы и много медведей.

– Пошему ви не ехаль нах Мюнстерланд?

– Уж больно далеко, господин сержант. Хозяин фургона, вот этот человек, не согласен. И так берет много денег.

– Это есть хозяин фургон?

Капитан Готескнехт посмотрел на Караколя.

– Мы наняли его в Монникендаме, господин сержант.

– А этот девотшка?

– Наша служанка, господин сержант. Она немножечко, знаете… Совсем не разговаривает.

– Ти есть смышленый малшик. Пошему гуляешь один?

– Я не гуляю, господин сержант. Отец послал меня поискать жениха для Греты.

– Фуй, – сказал капитан. – Шерт побирай! Я мало понималь. Голланд – смешной страна. Нишего здесь не понималь. Пример: што есть де Схоорнстеенвегер?

– Какой-то человек, господин сержант. Это фамилия.