Белочка хихикнула, она всегда хихикала, когда не знала, что сказать, хвостиком прикрывалась и хихикала, а зайчик пнул ее под столом ногой, ну просто потому, что он тоже всегда так делал, когда не знал, что сказать.

А вот ежик всегда знал, что сказать, поэтому он скрестил на груди свои маленькие лапки и сказал, что, мол, давай уже, раздавай карты, а с правилами потом разберемся. Сова повертела головой для солидности, буркнула что-то про некоторых, которые только и умеют, что советы давать, потом затаила дыхание и раздала каждому по одной карте. Звери переглянулись. Белочка хихикнула, и отодвинулась подальше от зайчика — так, на всякий случай, а вдруг ему тоже нечего сказать.

— Ну давай, переворачивай карту, — сказала сова, глядя на зайчика.

Зайчик слабо пискнул, что, мол, почему всегда я, но карту перевернул, с совой, как мы уже упоминали, редко спорили: ладно бы мудрость-премудрость, так ведь еще и клюв, не говоря уже о когтях.

— Чего там? — спросила белочка и дернула хвостиком. Мне кажется, от нетерпения, но черт его знает, от чего белочки хвостиками дергают, может, замерзла, зима на дворе, как-никак.

— Погоди, — сказала сова, — я сначала должна полностью или частично покинуть физическое тело, отрешиться от повседневной суеты и подняться на более высокие уровни сознания. Пять минут мне дайте.

— А че за карта хоть? — спросил зайчик. — Че за мужик с дудкой?

— Сам ты с дудкой, — обиделась сова, — это же Страшный Суд. — И забубнила про цель свыше, новые стремления и идеалы, пробуждение веры и переоценку ценностей.

Ежик очень старался слушать внимательно, но с каждой минутой у него все сильнее болел затылок, и в какой-то момент это стало совершенно невыносимо, и он не выдержал и сказал:

— Видишь ли, зайчик, если ты завтра же не наведешь порядок в своем доме, то послезавтра поскользнешься на банановой кожуре и сломаешь ногу, что значит, откуда я знаю, поднялся на более высокий уровень сознания, вот и знаю…

Сова от изумления перестала закатывать глаза и щелкнула клювом, а белочка уже протягивала ежику свою карту.

— Колесо фортуны, — сказал ежик, на мгновение задумался, а потом спросил: — А ты, белочка, чего больше всего на свете хочешь?

— С мужем развестись, — сказала белочка и покосилась на зайчика.

— Отлично, — сказал ежик, — вот завтра и разведешься.

Белочка запрыгала от радости на задних лапках, а передними задумчиво почесала в затылке. Если ты, дружок, будешь слушаться старших и делать по утрам зарядку, то и ты когда-нибудь добьешься такой потрясающей координации движений… хотя насчет слушаться старших я не вполне уверена, у нас тут недавно педофила арeстовали; впрочем, если откровенно, в нашем-то возрасте опасаться практически нечего, не так ли, дружок?

А сова тем временем перевернула свою карту, охнула, чертыхнулась и сказала, что все эти гадания — глупость и суеверие, темное наследие предков, и вообще, как она могла забыть, у нее же дела, и немедленно улетела. А карта Дурак так и осталась лежать на траве.

Ежик усмехнулся и потянулся к своей карте, но налетевший ветер подхватил ее и унес. На мгновение ежику стало жаль, но потом он подумал, что какая, в сущности, разница, и отправился домой, потому что дорога предстоит длинная, и хорошо бы успеть немножко поспать.

©Гала Рубинштейн, 2005

А вы знаете, почему письма не приходят? Потому что в один прекрасный день на почту пришел маленький белый дракончик и сказал: здравствуйте, а можно вы меня возьмете на работу?

Кем же мы тебя возьмем, засмеялись циничные работники и работницы N-ского почтового отделения, ты ж нам тут всех посетителей распугаешь.

Возьмите меня почтовым голубем, предложил маленький белый дракончик, заискивающе заглядывая в глаза циничным работникам и работницам. Я всегда мечтал быть почтовым голубем, это ведь так здорово! Ну вот представьте, ждет человек письма, нервничает, места себе не находит, и тут появляюсь я, весь в белом: а кто тут Сидоров Иван Петрович? Получите и распишитесь. Здорово, правда?

Работники и работницы N-ского почтового отделения примолкли, переглянулись и даже перестали улыбаться, я даже думаю (только тсссс), что может они были не такие уж и циничные? В общем, подумали они как следует и решили, что дело хорошее. Голуби, они же птицы ненадежные. Во-первых, их любой голодный ястреб может… — ну сами понимаете. Кроме того, их любая глупая голубка может — ну тоже сами понимаете. Короче, назначили дракончика почтовым голубем, дали ему письмо в зубы и велели лететь к Сидорову Ивану Петровичу, вручить лично в руки, и чтоб расписался непременно.

Ну вот, а Сидоров Иван Петрович уже неделю как места себе не находил, потому что по всем расчетам письмо уже должно было прибыть, хоть голубем, хоть бутылкой, а его все не было, и Сидоров Иван Петрович, не найдя себе места, запил, на все угрызения совести отвечая, что, мол, не исключено ведь, что вот именно в этой бутылке заветное письмо и обнаружится, а если не в этой, то в следующей уж точно, это уж как пить дать, простите мне мой дурацкий каламбур.

Нет, ну это я шучу, разумеется, вовсе даже Сидоров Иван Петрович не запил, не такой он человек, просто он стоял у распахнутого окна и томился. А иногда сидел в саду под липой и тоже томился. И уж совсем редко он лежал на песке у самой кромки волны, и что вы знаете, опять-таки томился. Вот практически все время, без остановки, даже когда играл в футбол под дождем, хотя это, конечно, требовало изрядного мастерства, тем более, что обувь очень быстро промокла, а томиться в мокрой обуви далеко не каждому по силам.

Вообще-то, нет, это я тоже шучу, ничего он не бегал по траве и не лежал на песке, он дни и ночи напролет сидел возле камина и горько плакал.

Хотя тоже смешно. Ну не знаю, придумайте что-нибудь сами, это вообще не про него сказка, а про дракончика. Так что Сидоров, Иван Петрович ждал письма. Все, точка. А дракончик уже летел. То есть Иван Петрович в отчаянии, сидит под липой и тяжело вздыхает, и не знает, что дракончик уже близко, уже над его головой практически.

Дракончик покрепче зажал письмо в зубах и приготовился идти на посадку, древние инстинкты коварно нашептывали ему на ухо, что неплохо бы спикировать Сидорову Ивану Петровичу прямо на сутулую спину, вот радости-то будет, но дракончик был очень рассудителен, и не хотел потерять место, о котором столько мечтал, из-за каких-то атавистических инстинктов, так что он сделал круг над головой Ивана Петровича и совсем уже было приготовился планировать, но тут, совершенно неожиданно, ему в нос что-то попало, если бы я была грубым бесчувственным человеком без малейших признаков совести на лице, я бы предположила, что в нос ему попало голубиное перышко, но не рискну, нет, не рискну, просто промолчу многозначительно, тем более, что это и не важно, что там ему в нос попало, а важно то, что ему немедленно захотелось чихнуть, дракончик держался изо всех своих драконьих сил, но не удержался и чихнул. Все видели, как драконы чихают? Если кто не видел, то представить себе можете? В общем, через несколько минут небольшой кусочек обгоревшей бумаги опустился прямо на макушку Сидорова Ивана Петровича. Но тот ничего не заметил, слишком он был занят ожиданием письма, чтобы обращать внимание на то, что там ему на голову падает с неба, а между прочим, подними он тогда голову и увидь прямо над собой очень растерянного маленького белого дракончика, дальнейшая его жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. А так он просто не дождался письма и умер от горя. Нет, шучу, конечно, он не умер, просто долго-долго плакал, сидя около камина, а потом забыл про это несчастное письмо, и начал ждать другое. Нет, тоже шучу, не такой он человек, Сидоров Иван Петрович. Ну, что-то с ним наверняка дальше произошло, только я не знаю, что именно. Надеюсь, он прожил жизнь трудную, но интересную, и умер в окружении родных и близких; впрочем, какая разница, сказка-то не про него, а про маленького белого дракончика, который мечтал работать белым почтовым голубем.